Вадим Филатов - Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

7. «Воистину мир весь во зле лежит. Зло есть всемирный факт, ибо всякая жизнь в природе начинается с борьбы и злобы, продолжается в страдании и рабстве, кончается смертью и тлением» (В. Соловьев).

8. Ограниченность любой жизни, включая жизнь человека, дополнительно подтверждает отсутствие её онтологического права быть. В силу однократности бытия жизнь каждого человека ничтожна.

9. Всякое условно – сущее как реально несуществующее может соотноситься с другим условно – сущим; соотнесенность различных несуществующих между собой создает внутреннее разнообразие масштабной сложно структурированной иллюзии и порождаемых ею страданий.

10. Массовый человек, в силу инстинкта самосохранения, боится небытия, поэтому его сознание, логика и язык имеют преимущественно бытийную направленность.

11. Культура – это безнадёжная попытка человечества зацепиться за иллюзию бытия и остановить соскальзывание в абсолютное ничто.

12. Только человек, обладающий развитым разумом и душевными качествами, умеет по-настоящему увидеть кошмар наличной иллюзии бытия.

13. Умение оценить содержание и разнообразие ужасов и абсурдности иллюзии бытия приносит разумному человеку страдание. А совесть не позволяет рассуждать о «радостях жизни», пока страдает хотя бы один человек.

14. Способность к состраданию делает человека ещё более несчастным и побуждает его отвергать жизнь.

15. Человек сознаёт, что целью жизни является смерть.

16. Осознание бездны небытия под ногами человека лишает придуманной ценности его жизнь.

17. Всё случайно, человек не может ни на что влиять. Понимание этого уменьшает его страдания.

18. Человек разумный как случайное проявление небытия хочет не быть и не хочет быть. Неприятие жизни усиливает волю к смерти.

19. Нежелание человека оставаться в рамках бытия и стремление в небытие, таким образом, есть результат отсутствия онтологического права бытия быть.

20. Из сказанного вытекают следствия:

1) онтологическая необходимость заставляет человека стремится обратно в абсолют небытия. В качестве предельного случая этого стремления выступает самоубийство; 2) онтологическая ничтожность каждого человека и отсутствие у него права быть делают убийства и самоубийства вполне заурядными, никого не удивляющими явлениями.

По большей части мы являемся участниками спектакля жизни, нежели его наблюдателями. Основную часть нашего бодрствования мы погружены в те или иные содержания – заботы, тревоги, разочарования, ожидания и т. д. Мы почти всё время пребываем внутри этих содержаний. И лишь в редкие часы и дни мы внутренне дистанцируемся, и позволяем себе взглянуть на происходящее в нас и вне нас со стороны. Эти редкие дни оказываются пределами наибольшей осознанности и ясности. В гештальт-психологии это называется сознаванием – простым свидетельствованием всего, что происходит, без какого-либо оценивания и попытки как-то изменить процесс. Так вот, понимание того, что мы не являемся авторами своих мыслей, чувств и действий, так же как и никто другой не является автором своих, ведёт к тому же самому: мы начинаем пассивно наблюдать происходящим. И при этом отмечаем, что наши действия становятся более эффективными. Но вообще, говорить о практической пользе от осознания своей абсолютной беспомощности (предельной беспомощности) – это заключает в себе некое противоречие. Как возможно использовать знание того, что от нас ничего не зависит? Это, чаще всего, невозможно, но следствием этого понимания может случиться (а может и не случиться) некая трансформация самосознания, которая приведёт к большему внутреннему покою.

Мы убеждёны, что жить разумно и нравственно в наличной иллюзии бытия немыслимо. При этом мы рассуждаем следующим образом: разумный человек не может не видеть, что жизнь это совершенно неразумное и крайне болезненное предприятие. Он искренне удивляется нерациональности и лицемерию экзистенциального оптимизма. И при этом продолжает жить. Разве это разумно? Другой случай: оптимист радуется доступным ему в данное время радостям, игнорируя страдания остальных. Это, наверно, вполне разумно, но мы не назвали бы такой эгоизм нравственным. Представим себе святого, который посвятил всю свою жизнь попыткам уменьшить страдания окружающих. Это вполне безнадёжное занятие, поскольку всех слёз он не осушит и все объекты его забот всё равно в итоге умрут. Возможно, его поведение нравственно, но уж никак не разумно. И так во всём. Найти пример нравственной и одновременно разумной жизни крайне сложно. Видимо потому, что сама жизнь по своей природе безнравственна и неразумна, от рождения и до смерти.

Когда мы говорим о смысле проживаемой жизни, вспоминается высказывание Мигеля де Унамуно: «Для вселенной я ничто, для самого себя – всё». [44, с. 102] С одной стороны, мы вполне сознаем свою ничтожность, хрупкость, преходящесть, но это сознание или, можно сказать, знание, не наполняет наше сознание полностью с утра и до вечера. Мы в очень малой степени являемся наблюдателями спектакля жизни, но в гораздо большей степени – его участниками. Хотим мы того или нет, повседневность вовлекает нас в себя. Когда мы решаем какие-то проблемы, когда ежедневно ходим на работу и находимся во власти совершенно безнравственных идиотов, когда нам досаждают окружающие люди, мы в эти моменты не думаем о своей и их ничтожности и конечности, а очень активно вовлекаемся. Мы имеем свои страхи, привязанности и пристрастия, мы чего-то всё время желаем, мы непрерывно сопротивляемся трудностям и преодолеваем какие-то препятствия. И так будет до окончательного ухода в абсолютное небытие. При этом мы не можем занять по отношению к жизни какую-либо позицию, обеспечивающую нам радикальную неуязвимость. Любые наши ухищрения обречены на провал.

Если говорить о стремлении уменьшить страдание жизни с помощью погашения собственных желаний, то здесь всё не так просто. Если желание очень сильно, то бороться с ним становится невероятно трудно. Наши желания появляются как незваные гости, которые могут завладеть хозяйским домом. Пока есть здоровье, силы, энергия – желаниям не будет конца. Они могут уменьшиться сами собой вместе с общим ослаблением организма (в результате болезни или старости). Стрессы и всевозможные переживания тоже хорошо погашают желания. Вынужденная плотная занятость также подойдет для этой цели. И что мы с вами имеем? Желание – это источник страдания. Устрани источник – исчезнет страдание. Устранить его можно только страданием же! Получается замкнутый круг. Кроме того, мы с трудом верим, что такое возможно в природе. Про Будду мы ничего не знаем, – его жизнь окутана легендой, – а вот яростный борец с желаниями Шопенгауэр не смог своей жизнью подтвердить свою проповедь. Но кто решится бросить в него камень? Все эти рассуждения – сколь заманчивы бы они ни были – так или иначе вращаются вокруг одной совершенно неразрешимой темы: можем ли мы ухитриться, изловчиться, умудриться прыгнуть выше собственной головы? Или, по-другому: можем ли мы, существующие, подняться над собственной природой (над существованием)?