Ян Ленчо - Соло для оркестра

— Истинную правду, шеф. Само собой. Этот мальчонка и вправду уже большая девочка, — откликнулся тот.

— Мальчик? Ты мальчик? — удивился пожилой и слегка расслабил пятерню, прикрывавшую мальчику не только рот, но и все лицо. Другой своей ладонью он взъерошил ему длинные, и впрямь девчоночьи кудри.

— Да, я Мартин, и немедленно отпустите меня, потому что папа у меня не кто-нибудь, а театральный редактор! Вот как вернется завтра да как пропечатает вас в газете, тогда узнаете!

— Смоемся, шеф, а? — сказал второй и потянул старшого за рукав.

— Успеется, погоди ты. Поди зашторь лучше окошко в комнате. Значит, ты уже не боишься, Мартин, а? Ты ведь без двух минут мужчина. Так-то вот, а теперь пойдем со мной, посидим чуток. — С этими словами пожилой повел мальчугана, а вернее, потащил в комнату. Усадив его там в кресло, он обернулся к напарнику, спускавшему последнюю штору, и приказал:

— Включи свет!

Тот повиновался, и только сейчас мальчик распознал в нем цыгана. Старшой меж тем, присев на корточки, заглядывал ему в глаза и выпытывал:

— А что, твой папуля и вправду?..

Мальчик с ключом на шее перебил:

— Мой папуля, к вашему сведению, никакой не папуля, а папа!

— Ладно, будь по-твоему. Так что, этот твой па-па и вправду уехал?

— Угу.

— И вправду приедет только завтра?

— Угу. Он у меня всегда приезжает только завтра.

— А мамочка? Где твоя мамочка? Ну чего молчишь? Оглох? Или она у тебя тоже не так прозывается?

— Не так.

— А как же?

— Соня.

— Ну и где она, эта твоя Соня?

— На совещании.

— Вы слышите, шеф? На совещании! Не иначе как важная цаца! Смоемся? — шепнул молодой старшому, но тот на него цыкнул:

— Говорю, погоди! Да не дрейфь ты, нынче все кто ни попадя совещаются. — И повернулся к Мартину: — А когда вернется?

— Ночью.

— Ночью? Это когда же получается, часа через три-четыре?

— Нет. Она придет, когда я усну. Соня всегда приходит, как только я засыпаю.

— Но ты еще не спишь, — засмеялся старшой; ноги у него занемели, и он, расслабившись, уселся прямо на ковер перед мальчиком. — Значит, тебе надо побыстрей укладываться, если хочешь, чтоб твоя мама, то бишь Соня, поскорей вернулась. Правду я говорю, Дюшо?

— Истинную правду, шеф, — почтительно закивал головой младший, хотя по лицу его было видно, что ему невдомек, что к чему.

— Но я еще не хочу спать! — строптиво заявил мальчик.

— Как это «не хочу»? Пора, поздно уже, правду я говорю, Дюшо?

— Истинную правду, шеф, поздно уже, пора смываться!

Старшой только хмуро зыркнул на молодого и, не удостоив ответом, снова заговорил с мальчиком:

— Время и впрямь позднее, пора тебе в постельку.

— Но мне неохота раздеваться.

— Об чем речь, давай я тебя раздену, ну-ка, начнем с рубахи. Где оно тут, туды твою, расстегивается? Дюшо, да не стой ты как пень, иди помоги мне! — нервно прикрикнул «шеф» на своего напарника и повернулся к мальчику: — Слушай, парень, где это у тебя расстегивается?

— А нигде. Через голову снимается.

— Ага, а раньше сказать у тебя что — язык бы отсох? Руки вверх!

— Шеф, не дурите! Неужто дите малое?!

— А ты, чем болтать, лучше шапку с него сыми.

— Только попробуйте! Шапку мне дала бабушка, я и сплю в ней!

— Ладно, ладно, тогда держи ее покрепче, — вздохнул «шеф» и принялся стаскивать с него фуфайку. — А ты разувай его, — приказал он напарнику.

— Ну вот, а теперь шагом марш в постель!

— Прямо так? Без пижамы?

— Дюшо, пижаму!

— Слушаюсь, шеф, — откликнулся тот и исчез за дверью спальни. Вернулся с чемоданом, в который было напихано украденное белье. Поставив чемодан на стол, ловко отомкнул его, порылся чуток и вытащил синюю пижаму.

— Это не моя, это папина, — сказал мальчик. — Моя розовая, под подушкой.

Старшой выразительно глянул на младшего, и тот вскорости снова вынырнул из спальни, уже с детской розовой пижамой:

— В чемодан? — спросил он «шефа», но тотчас поправился: — Понимаю, понимаю, счас надену. Ногу! — скомандовал он Мартину: — Нет, не эту, другую. Давай сюда заднюю, нет, кажись переднюю, тьфу — руку, сунь сюда руку… эту… нижнюю… Вот видишь, гаджо [25] Нецыган (цыган.) . , только захоти, и все путем пойдет. Да не гогочи, сосунок, не брызгай слюной старшим прямо в морду… Уф, готово, шеф! — доложил он, поднимаясь с колен, и рявкнул на мальчика: — А теперь марш в постель, не то скажу отцу, чтоб он тебя…

Мальчик насупился и отчеканил:

— Па-пе! У меня, к вашему сведению, не отец, а папа.

— Да хоть и папа, я и папе не побоюсь сказать, а если ты у меня сейчас не засопишь в две дырки, я тебя так отделаю, что собственная твоя Соня тебя не узнает!

— Дядя шеф, пусть этот ваш на меня не кричит, а то я вообще не лягу.

— Зачем же кричать, никто на тебя кричать не будет, потому как ты хороший и послушный мальчик. Кричать на таких хороших и послушных мальчиков, которые вовремя идут баиньки, вовсе даже незачем, — сказал старшой Мартину и поглядел на своего напарника. — Ясно?

— Да, шеф, — разом отозвались мальчик и Дюшо, посмотрели друг на друга и прыснули.

— Порядок, а теперь спать, спокойной ночи! — Старшой поднял Мартина с кресла и понес в спальню. Возвращаясь, он услышал из-за притворяемой двери:

— Спокойной ночи, шеф.

Рассмеявшись, «шеф» погасил в спальне свет и тихонько прикрыл за собой дверь. Секунду-другую задумчиво постоял за нею как ангел-хранитель, потом вдруг, словно очнувшись, лихорадочно потер руки и, увлекая за собой напарника, кинулся к буфету.

Не успели они выдвинуть первый ящик, как на пороге возник мальчик. «Шеф» мигом задвинул ящик и загородил буфет спиной.

— Ой-ой-ой! — заголосил за ним напарник, которому придавило пальцы.

— Ну чего тебе, почему не спишь?! — вырвалось у «шефа» чуть нервозней и громче, чем ему хотелось бы.

— Я умыться забыл.

— Валяй мойся! А мы тут до прихода твоей мамочки малость порядок наведем. Только быстро. Хочешь, чтоб мамочка поскорей вернулась, поскорей засыпай, ясно? Сам же говорил, что эта твоя Соня приходит сразу, как засыпаешь. Давай мигом! Ноги в руки!

— Чего-чего? — вскинулся цыган, извлекший в этот момент из буфета какую-то шкатулку. — Смываемся?

— Да я не тебе, дай сюда, — прошипел старшой, выхватил у него шкатулку и устроился с нею в кресле. На глазах у оторопевшего цыгана из раскрытой коробки посыпались деревянные фигурки, а сама она превратилась в шахматную доску.

— А мы тут сыграем пока с товарищем партию-другую, скоротаем время до прихода твоей мамоч… твоей Сони.

Как только мальчик скрылся в ванной, старшой толкнул Дюшо в грудь, и тот, зашатавшись, плюхнулся в кресло напротив. «Шеф» показал на шахматы и спросил:

— Белые или черные?

— Белые. — Недолго думая, Дюшо распихал фигурки по карманам. Стукнув его по руке, «шеф» стал выгребать их у него обратно и расставлять на доске. Цыган растерянно следил за ним своими большими черными глазищами.