Ян Ленчо - Соло для оркестра

— Ну как, все? — окликнул старшой мальчика, обшаривая у партнера карманы.

— Не-а, еще фубы, — отозвался тот из ванной со щеткой во рту.

— Пошевеливайся! Да не забудь помыть… — тут старшой осекся, нащупав в кармане партнера купюру, и тотчас извлек ее ловким движением руки вместе с белым конем, — …да не забудь вымыть шею!

— Готово, — донеслось из ванной.

— Молодцом, — одобрил «шеф», перекладывая десятикроновую бумажку в свой карман. — Только… тьфу, как тебя зовут-то… вылетело из головы…

— Что вы говорите? — отозвался мальчик, вытирая полотенцем уши.

— Как зовут тебя? — повторил мужчина и кивком головы попросил подсказки у напарника.

— Дюшо, — ответил тот, недоуменно пожав плечами.

— Не с тобой говорю, — цыкнул на него старшой.

— Это почему же? Что я такого сделал? — завздыхал Дюшо, но «шеф», не слушая его, кричал мальчику:

— Забыл, говорю, как тебя кличут… ага… Мартин!

— Иду-иду, — отозвался мальчик, завернул кран и погасил за собой свет. Держа руки на весу, он толкнул локтем дверь в комнату, где сидели оба пришельца, и гордо прошествовал к ним. Подойдя, сунул им под нос чистые, благоухающие розовые ладошки.

— Вот!

Оба взглянули на его руки и непроизвольно спрятали за спину свои собственные.

— Чего это ты так напыжился? Никогда, что ли, рук не мыл?

— Мыл, — ответил мальчик. — Только зря, все равно некому было показывать.

— А, тогда другое дело, давай показывай. Фу-ты ну-ты, настоящее амбре!

— И зубы почистил, и лицо умыл. Холодной водой!

— Брось, неужто холодной?

— Ну почти что. Честное слово!

— Да мы тебе, парень, верим. По тебе видать. Зато теперь крепко спать будешь. Ну мотай. Спокойной ночи.

Как только мальчик исчез в спальне, мужчины обменялись взглядами и разом встали. Старшой двинулся на цыпочках к дверям, за которыми скрылся мальчик, и с минуту прислушивался. Тем временем напарник уже открыл дверцу буфета и вытащил фотоаппарат в кожаном футляре.

— Шеф, вот это вещь! За такую штуковину могут дать не меньше… не меньше… — И тут большие черные глазищи Дюшо чуть не выскочили из орбит: за спиной «шефа» стоял Мартин в своей красной вязаной шапочке и розовой пижаме. — Года два, не меньше, — испуганно выдохнул цыган.

«Шеф» обернулся и молниеносно принял позу человека, надумавшего сфотографироваться: руки на груди сложил, правую ногу выставил вперед, лицо растянул в широкую улыбку и, так вот застыв, зашипел напарнику сквозь зубы:

— Ну, чего ждешь! Снимай! Тебе говорю, щелкни меня! Да очнись ты, фотограф!

До цыгана наконец дошло, и он поднес фотоаппарат к глазам.

— Футляр! Футляр открой! — процедил старшой, растягивая рот до ушей.

— Дайте я вас научу! — вызвался мальчик. Он расстегнул футляр, достал из секретера вспышку и вручил ее Дюшо. — Пожалуйста, подержите. Вот так, нет, чуть выше.

Сунув шнур в розетку, он сосчитал шаги до того места, где застыл «шеф», переставил его чуть в сторонку, отошел на середину комнаты и нажал спуск.

— Ну вот, а теперь вас! — И мальчик нацелил объектив на Дюшо.

Цыган, зябко съежившись, с застывшим в глазах ужасом оглянулся на «шефа». Но, увидев, что тот кивает ему из-за Мартиновой спины и даже подмигивает, малость приободрился. Вытащил из-под стола табуретку, пристроился на фоне стены и подставил объективу свой профиль. Дождавшись вспышки, привычным движением пересел к фотоаппарату другой стороной. Щелкнув раз и другой, Мартин вручил фотоаппарат старшому.

— Дядя шеф, а теперь снимите нас вместе с Дюшо. Вот сюда смотрят, а здесь нажимают. Но сначала надо перевести кадр. Ну-ка… Эх, жалко, пленка кончилась. — Мальчик вынул катушку и, зажав в кулачок, спрятал ее многозначительным жестом в карман пижамы.

— Завтра еще приходите. Может, уже и фотографии будут готовы. Папа мне их завтра проявит.

Оба вора глянули друг на друга и, не сговариваясь, вцепились в его карман.

— Дай сюда пленку! Слышишь? Зачем папа, мы ее сами проявим, кто знает, найдется ли у твоего папы завтра время. А у нас его навалом, вдобавок у меня и новый увеличитель есть. Я правду говорю, Дюшо?

— Истинную правду, шеф, новый увеличитель, само собой.

— Так что завтра я тебе принесу все снимки, да еще во-о-т такой величины! — И старшой развел руками, точно хотел обхватить всю комнату. Но Мартин, извернувшись, выскользнул из Дюшовых лапищ и с зажатой в кулачке катушкой метнулся в противоположный конец комнаты.

— А вот и не отдам, а вот и не отдам! — кричал он, вспрыгивая на диван.

— Дашь! Не то я тебе так дам, что вылетишь у меня через закрытое окно!

— А вылечу-то вместе с пленкой! — И Мартин потряс перед огорошенными ворами крепко сжатым кулачком.

— Он прав, надо к нему иначе подступиться, — прошептал «шеф», а вслух сказал:

— Детка, не озорничай. Ты ведь хороший мальчик, послушайся старших, отдай пленку.

— А вот и не отдам, а вот и не отдам!

— Да почему ж это?!

— А потому, что вы тогда завтра не придете. Никогда больше не придете…

— Я же обещал — принесу тебе эти фотографии, по пять штук нашлепаю.

— Обещал, обещал… Папа вот тоже обещал поиграть со мной вечером, а что толку — всегда ему надо ненадолго съездить в Прагу.

— Уж мне-то поверь, я и вправду хочу…

— Хочу, хочу… Вы, взрослые, все такие! Делаете не то, что хочется, а то, что надо. Не отдам вам эту пленку, тогда придете как миленькие.

— Но…

— Все, я сказал — все! Хватит дискуссии разводить. Спать пора! — папиным тоном отрезал Мартин, соскочил с дивана и, пряча руки за спину, прошествовал мимо старшого. Стоило тому шевельнуться, как мальчик взвизгнул: — Только троньте! Кричать буду! Мама-а-а!

— Не вопи ты! У меня и в мыслях не было тебя обижать, с чего бы, мы ж с тобой друзья. Иди спать. А пленку эту сунь себе под подушку, чтоб у тебя, не ровен час, ее не стянули, жадина-говядина.

— Спокойной ночи.

— Спокойной, спокойной, — процедил «шеф».

Мальчик взялся было за дверь, но на пороге круто развернулся:

— А у вас, Дюшо, что — языка нет? Покажите-ка. Да не бойтесь, высуньте как следует.

Младший вор потерянно высунул язык, со скорбной укоризной кося глазом на «шефа».

— А то я подумал, у вас языка нет, раз вы по-человечески и попрощаться не хотите.

— Ответь хозяину, — приказал старшой.

— Слушаюсь, шеф. Желаю приятно почивать.

Когда за мальчиком закрылась дверь, Дюшо вопросительно посмотрел на своего наставника.

— Ну что зенки выкатил? Видишь же — ничего тут не поделаешь. Правду я говорю?

— Истинную правду, шеф, само собой, только что же нам делать, если ничего тут не поделаешь?

— Ждать.

— Ждать? Докедова? Покуда не загребут? Не нравится мне это.

— Ждать, пока не уснет, понял? Тогда мы эту пленку тихо-мирно — и того… Усек?