Ян Ленчо - Соло для оркестра

Уже три дня не переставая лил дождь. Дорожки в курортном парке размокли, песок на них был прорезан глубокими бороздами, на газонах стояла вода, маленькие кафе были до отказа забиты людьми, а в его комнате сосед расшвыривал одежду. Мир вокруг был мокр и многолюден — куда ни глянь, сплошной беспорядок!

Войта с трудом заставил себя не думать о соседе, который наверняка снова проспал свои процедуры, не думать о киоскерше, которая закрыла дверь перед самым его носом, — и это ему в общем-то удавалось. Потом прогнал мысль о работе и о выполнении плана — все равно отсюда ничего не ускоришь, сколько об этом ни думай. Он постарался отодвинуть неприятности подальше, в темный угол, отвернулся от этого угла. И поскорее что-нибудь приятное. Что-нибудь.

«Пускай снова будет воскресенье, как четыре десятилетия назад, пускай снова будет это воскресенье», — пожелал он. Закрыл глаза, и воскресенье пришло, обволокло его солнцем и сладким предчувствием чего-то, еще не имеющего названия. Он поднимался по склону холма; город, который он покинул рано утром, был далеко. Здесь, на склоне, росли кусты терновника и шиповника. На терновнике уже были зеленые плоды, шиповник цвел, и розовое море сопровождало Войту до самого дома на косогоре. Никогда прежде Войта здесь не бывал, но сразу почувствовал себя по-домашнему хорошо. Это был необычный дом. Весь из песчаника, который на открытом воздухе посерел и почернел, стал похож на кладку старых замков. Он был двухэтажный, с балконом, украшенным чугунной решеткой. Шиповник подкрался к живой изгороди из роз, окружавшей дом и сад, протягивал колючие пальцы к своим сестрам — вьющимся благородным розам, а те, добредя до самой стены дома, взбирались по ней на балкон. Сказка об уколовшейся шипом дикой розы Спящей Красавице.

Сестричка приоткрыла дверь и заглянула.

— Все в порядке?

— В порядке, — ответил он, не открывая глаз, чтобы не покидать свой наблюдательный пункт за живой изгородью, в которой он уже заметил проем, достаточно широкий, чтобы проскользнуть между разросшимся златоцветом, одичавшим крыжовником и стволами яблонь, с северной стороны покрытых лишайником.

Войта крался по заброшенному саду, как пришедшая поохотиться бездомная кошка, и все поглядывал на дом. Он не был уверен, что за ним никто не наблюдает. «Если кто-нибудь остановит, скажу, что ищу Новаков», — придумал он и стал пробираться дальше, в глубь сада, после зеленых и золотых бликов утопая в глубокой синеве теней. Сад был разбит на склоне, весь то куда-то проваливался, то устремлялся ввысь, в самых неожиданных местах его пересекали ложбинки, которые, очевидно, прежде были дорогами, а ныне, перерезанные живой изгородью, никуда не вели.

Стоя на одной из таких заросших дорог, он вдруг увидел в траве обрызганный солнцем шезлонг и в нем девушку-подростка.

На девушке были синие шорты и синяя блузка с короткими рукавами, она сидела, обняв скрещенные ноги, и смотрела туда, где из гущи кустов вынырнул Войта. Рядом с девушкой в траве примостилась немецкая овчарка; навострив уши, пес уставился на незнакомца. Он вел себя дисциплинированно, не лаял, и только по напряженному подрагиванию передних лап было видно: он ждет лишь приказа, чтобы кинуться на Войту.

— Ни с места, — сказала девушка строго. Как показалось Войте, слишком строго, потому что явно была не старше его. — Ни с места, — повторила она. — Или я натравлю собаку.

Войта и так не сделал бы ни шагу. Он был поражен, что в такой глуши кто-то живет, что тут даже есть шезлонг и что этот «кто-то» — молоденькая девушка. Удивленный, смущенный, он не двигался с места.

Девушка удовлетворенно кивнула, а овчарка свесила большой розовый язык. «Ага, по-собачьи это обозначает «вольно!», — понял Войта.

— Чего тебе? — спросила девушка. Голос у нее был приятный, но строгий.

— Я ищу… — нерешительно произнес Войта, — я ищу Новаков. — И покраснел.

— Ах так! Ясно, — сказала она. — Говори прямо, чего тебе здесь нужно, или я натравлю собаку.

Овчарка убрала розовый язык. И снова была начеку.

— Да так… — Войта тщетно искал отговорку, — так… просто шел мимо… я по воскресеньям всегда…

— Лазаешь по чужим садам? — перебила она. — Подойди. На пять шагов, ровно на пять.

Он не шелохнулся.

— Ты слышал?

— Слышал. Только мной нельзя командовать, как твоим псом.

— Боже, какие мы важные!

— Если я тебе мешаю, могу и уйти, — сказал Войта, но самому хотелось, чтобы он ей не мешал.

— Подойди ближе, — потребовала она.

Но стоило ему пошевелиться, как пес насторожился. — Придержи собаку.

— Не бойся, — рассмеялась девушка. — Аякс тебя не тронет. — И уточнила: — Если я не захочу.

Войта опустился на пень против шезлонга. Вокруг жужжали пчелы, теплый, напоенный солнцем воздух был пронизан порханьем, круженьем, бликами, и все, что Войта вдыхал, видел и слышал, было насыщено тонизирующим ароматом позднего лета, уже открывавшего на верхушках деревьев первые желтые листья — ранние морщинки на гладком челе. Конец лета уже высылал своих гонцов. Войта сидел против девушки, всеми порами вдыхая эту красоту и печаль, пробивавшиеся наружу откуда-то из глубины, точно слезы разлуки.

— Что с тобой? — спросила она.

Разве об этом расскажешь?

— Ничего, — ответил он.

И тут в пчелиное жужжание, в тонкий жалобный звон насекомых ворвался новый звук — протяжный, волнообразный, пустой и мертвый. Звук, который никак не вязался ни с пчелами, ни с мухами. Далекий, то высоко вздымающийся, то стремительно падающий звук сирены. Он звенел тонко — ведь между садом на холме и городом были еще поле, и луг, и лес, и река.

— Тревога, — сказал Войта, продолжая сидеть. Город был так далеко! Девушка быстро поднялась.

— Беги в подвал.

— Зачем? — Ее страх забавлял Войту. — Здесь? В подвал?

— Не изображай героя, — рассердилась девушка. — По ту сторону, — взмахом руки она показала на вершину холма, — аэродром. Знаешь, что здесь могут натворить пикировщики?

— Еще бы! — Он улыбался, но не вставал. Каким возмужавшим и взрослым чувствовал он себя в эти минуты! И все время улыбался.

— Иди. — Лицо ее сморщилось, точно она вот-вот заплачет.

Но нигде ничего не происходило, только сирена вдали завывала тоненьким голоском, словно совесть времени, которое, казалось, навсегда ее утратило. Город, что был за лесом, ни разу по-настоящему не бомбили, слишком он был незначителен, а этот аэродром по другую сторону холма — да таких аэродромов хоть пруд пруди!

— Если не спустишься со мной в подвал, натравлю на тебя собаку, — сказала она.

Он поднялся и пошел. Впереди девушка, за ней пес, а замыкал шествие Войта. Пес временами на него оглядывался. Девушка не оглядывалась. Она спешила.