Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Ты передавал, а он забыл. Конечно. Сколько забот — удивительно ли!

Я тебе дам — «забыл»! Припомню, как ты меня поливал!

— Что поделаешь, — протянул я равнодушно, — он кое-что рассказывал про тебя.

С Проса сразу слетела напускная снисходительность. Я же решил покамест воздержаться и не напоминать, что мне известно о его взяточничестве.

— Отчего тебя не видно теперь на бирже? — Я решил немного отвлечь его внимание и успокоить.

— Как-нибудь расскажу подробнее. За мной следят. Голову отдам, что шпионят. Ты не замечал? Хотят меня изничтожить. Доносы, наговоры, всего не расскажешь! Лишний раз из дому выйти опасаюсь. У меня все имущество переписано, от жениных драгоценностей и денег — тех немногих, что у меня есть, — до самой маленькой чайной ложечки. Список хранится у одной посторонней особы, так что, если со мной что стрясется, тот человек обнародует его в случае чего. Я себя ликвидировать не дам!

— Да, забот у тебя хватает, сочувствую, — покивал я.

— Ты, что ли, живешь спокойно?

— Кто же тебя выслеживает? — вернулся я к им же затронутой тревожной теме.

— Кто-кто! Прячутся!

— Какая-нибудь организация? Государственные органы? Тайное общество?

— Неизвестно, они таятся. А все после выигрыша! Но я не дам этим кретинам против себя козырей в руки! — (Увлекшись, он забыл, что и я один из этих «кретинов».) — У них на заметке каждый мой шаг! Ты не смейся, но в банк я хожу приклеив усы, с палочкой и сильно хромаю. Вот так! — И он очень натурально заковылял, припадая на одну ногу, все время на одну и ту же, не ошибался.

— Выходит, теперь ты ничего не вкладываешь в дело, — осторожно зондировал я.

— Да ты что! Я из-за этого сон потерял! Столько тысяч уплыло меж пальцев!

В афере с домами мы с ним конкурировали, он был малость нерасторопен, зато информацией располагал первый сорт: жена старалась для него, целыми днями только этим и занималась.

— Пупка говорил, что ты болел. Сейчас тебе лучше?

— Пупка! Пупка! Я за него мизинца в огонь не сунул бы. Ты тоже смотри в оба! Пупка уговаривал меня обратиться к психиатру. Наивная душа! Можно ли придумать что-либо глупее! Чтобы мне пришили то, чего у меня нет. И еще я рисковал бы оказаться недееспособным! Я не идиот! Им только попадись — не убережешься! Чем больше доказываешь, что ты здоров, тем больше тебя держат за психа…

— Чачо тебя не навещает? Сплетен с биржи не приносит? Ведь прежде он приходил брить тебя по воскресеньям.

— Ты что, какие там сейчас посещения! — ужаснулся он. — И не верь Чачо! Я тебе добра желаю.

И так далее в том же духе.

Не скрою, я тоже страдал подобной мнительностью, и среди опасных людей я у него, быть может, числюсь первым в списке, кого, будь его воля, он убрал бы не раздумывая. Но сейчас, имей он список при себе, тотчас показал бы его мне, своему другу, как он выразился.

С Яной — язык не поворачивается называть ее Мишиной, — как вы понимаете, мы встречаемся довольно часто.

Я как-то обратил внимание на значительную между нами разницу в возрасте. Она высмеяла меня.

— Я твоя любовница, что ли?

— Нет.

А что мне еще было сказать?

— То-то же.

Вот именно.

Вместе нам было неплохо. Я не выказывал никаких далеко идущих поползновений, да и про себя ни на что большее не претендовал. Яну наши отношения, видимо, вполне устраивали, и мне такая подруга вполне подходила: Яна была красива, мила, и я осыпал ее знаками внимания. Подарки она не отвергала, но свои женские тщеславные капризы блюла. Инициатива чаще исходила от меня.

Порой она, будто забывшись, прижималась ко мне. Мысленно вздохнув, я на всякий случай комментировал про себя: как дочь к отцу. Комментарий был необходим мне больше для того, чтобы подавить желание…

— О самоубийстве ничего не хочешь слышать? — спросила она, когда мы приближались к новому фонтану, куда обычно приходили посидеть под вечер на железной лавочке.

Я хотел, но у меня хватит терпения подождать.

— О каком? А! — прикидывался я простачком.

— Чего прикидываешься?

Так мне и надо. Недооцениваю других.

— Тебе хочется об этом знать?

— Пожалуй, не очень.

— Вот как!

Ага, кажется, моя взяла.

В другой раз:

— Что тебе говорил отец об этом?

— Ничего. Честное слово, поверь мне.

Я погладил ее по волосам. Губы скорбно поджаты, в глазах страх, а на сердце, глядишь, и страх, и скорбь, поди отгадай.

— И даже о том, что я пыталась это сделать?..

— Да говорил что-то неопределенное. Был, естественно, озабочен случившимся. — Что-то в этом роде.

— Занятно, — заключила она.

— Не понимаю.

Поди знай, что она имеет в виду!

— Ладно, ничего.

Значит, ничего.

И вдруг иногда:

— Иван!

— Мм?

— Я тебе нравлюсь?

Я улыбался.

— Ты когда-нибудь пробовал лишить себя жизни?

— Да. — Я не врал.

— Правда-правда?

— Почему это тебя так обрадовало?

— Сама не знаю.

— Мура, в общем, это. Я был вдребадан, так что помню очень мало. Обрывки чувств и воспоминаний. И гнуснейшее ощущение.

— Говори еще! Вспомни.

— Выдумывать? Терпеть не могу народное творчество. Ты полагаешь, на этот раз я сделаю исключение?

— Издеваешься над собой?

— Ничего подобного! Это ты фокусничаешь.

Она уставилась на меня. И вдруг:

— Пригласи меня к себе.

Без всякого перехода.

— Считай, что ты себя уже пригласила.

Она напропалую кокетничала, стоило ей войти в кухню моего пустого дома, щебетала, но даже густой покров ее щебета не скрывал ее истинного настроения.

Босиком просеменила к креслу, в котором я любил сидеть. Расстегнула жилетку. Ее светлые желтые волосы прилипали к бархатной обшивке кресла. Я делал вид, что не замечаю расстегнутой мини-юбки. Она взяла с табуретки сахарницу и придвинула табуретку к креслу. Положила на нее ноги и принялась хрумкать рафинад.

— Я презирала людей, пытавшихся покончить с собой, — начала она свой монолог, видимо не очень нуждаясь в слушателе. — Когда-то я читала, что человек всегда должен быть готов к экстремальным ситуациям, несложным и самым трагическим, знать заранее, как поступить. Любопытная теория. Знать, например, что делать, если тебе оторвет ногу или правую руку. Если ты вдруг ослепнешь, тебя исключат из вуза, сломаешь позвоночник и окажешься прикованным к постели. Понимаешь? Мне эти выкладки понравились, я себя чувствовала очень уверенной. Пока…

— Хочешь глоток вина? Или налить чего покрепче?.. — предложил я, улучив паузу.

Себе я плеснул граммов сто шотландского виски на кубик льда. Яна отрицательно покачала головой. Все же я протянул ей бокал сухого баккарди.

— Никто не задумывается о силе капли воды. А она, падая на камень, год за годом углубляет в нем ямку и даже разрывает валун. Мы об этом не думаем… Я тоже не считала капель, которые долбили меня, не думала — дождевые они или из водопровода, спохватилась, когда их оказалось сверх всякой меры. Мне сейчас трудно разобраться в тогдашней ситуации, почему я дошла до такого отчаянного состояния. Да, я была в отчаянии. Может быть, заболела. С учебой было все в порядке. Влюблена не была, ребят могла иметь сколько угодно. Не было и несчастной любви. Как знать, может, именно в этом и дело?