Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

— Ах ты, мой голубчик! — Она расплылась в улыбке — дескать, а поцелуй меня в …

— В субботу я проверю объявления в бюллетене и перепишу те, что ты продала на сторону.

— Тебе повторить, что я уже сказала? Не ты один шевельнул мозгами и тряхнул мошной!

— Мирка! Я куплю тебе розу, — предложил я мирное решение вопроса.

— Ты выражаешься очень точно. Да, розу! Не меньше трех и дорогих!

— Не будь тщеславной и самовлюбленной, как остальные. Цветы выглядят красивее всего там, где они растут. — Я снова был сама любезность, чтобы расположить ее, но не тут-то было. Уж не надеется ли она, что я впрямь куплю ей розы?!

— Ты сам придумал себе такое покаяние, в следующий раз — букет роз! Идет?

Я наклонился к окошку и поцеловал ее высунутую руку.

Ах, елки-палки, кукуруза, сегодня начинает припекать!

Я вычеркивал из списка последний вариант. На трех можно кое-что сорвать, остальные ничего не стоят. Три варианта надежные, с клиентами я предварительно договорился, на одного абсолютного утописта, запросившего двадцать тысяч за комнату, придется еще потратить время и попотеть. Если не уступит, соединю его напрямую с Мирославиной подружкой — пусть получит, чего хотела. Я тебе покажу «по себестоимости»! И цены сбивать не позволю, меня другой деляга не обскачет!

Я проглотил суп из рубцов, сполоснул кишки стаканом воды и отправился проветрить квартиру на Паненской. Вчера сюда привезли и расставили последнюю мебель — стенку красного дерева и кожаные кресла. В Янином вкусе.

Я дождался ее у университета. Пожалуй, она даже обрадовалась и тут же подхватила двух подружек, потащила в «Крым», куда я всех пригласил.

— Ну, выкладывай же свой сюрприз! — Ей не терпелось узнать обещанную тайну.

— Невозможно, — отнекивался я из-за подружек, — туда надо идти!

— Куда?

— Будьте здоровы. — И я поднял стакан сока.

— Как маленький мальчик! — капризно протянула Яна, обращаясь к подружкам.

— Так что же — идем? — И признался: — Желудок болит.

Что соответствовало истине.

— Ты насчет сюрприза? — Яна легонько провела пальцами по моей руке, чтобы сгладить впечатление.

— Сюрприз ждет тебя, но подружки тоже могут пойти.

— А мне не будет стыдно? — кокетничала она. Любопытство просто сжирало ее.

Всю дорогу она гадала: ожерелье, перстень, тряпки? Надеюсь, не книги? Собственные стихи! Я отмалчивался как рождественский карп и в свою очередь не мог отгадать и представить себе ее реакцию.

— Добро пожаловать, дамы! — И я отворил калитку во двор.

Дворик, ступеньки, небольшая веранда, дверь, а на ней в рамочке — визитная карточка Яны. Я отпер замок и передал ключ Яне.

— Это всерьез? — Она не верила, а скорее боялась стать предметом розыгрыша. Потом вбежала внутрь. Девицы, превратившись сразу в полицейских ищеек, принялись разглядывать, щупать, поднимать, взвешивать, загадочно озираясь. Ахали, то кратко, то многословно, но ахающая интонация преобладала.

Яна бросилась в одно из вожделенных кресел.

— Ну, начинай! — выдохнула она. — Я слушаю.

— Что?

— Я хочу все понять. В полной мере.

Я вышел в кухню, достал из холодильника бокалы и бутылку чинзано, блюдце с кружочками лимона.

— Ну, хозяйка, угощай! — призвал я Яну.

— Иван! — Она бросилась мне на шею, а я прикусил язык.

— Ты чего надулся, я же обнимаю тебя! — возмутилась Яна, а подружки скисли. — Приглашаю всех на вечеринку. Через неделю в среду у меня экзамен, а потом соберемся здесь. Нет, это будет маленький обед, потому что вечером квартира превратится в битком набитый универмаг, вот с такими витринами. — Она развела руки в стороны и почокалась двумя пустыми бокалами. — Это просто невозможно! — повторяла она до омерзения, а я от радости готов был выплясывать, как жеребец. Она недоверчиво поглядывала на ордер, в котором Яна М. значилась владелицей этой, уже обставленной квартиры.

Где это было — не важно, вы бы все равно не запомнили место, но там собрались смущенные веселые друзья. Сидели на полу, на постели, как римляне и как японцы, а у кого суставы были молодые и гибкие — как йоги.

Яна сдала экзамен. В другое время «тройка» ее огорчила бы, но тут ей не терпелось похвастаться квартирой, и она помнила, что тут же сижу и я. Единственный на стуле, невообразимо старый среди невообразимо молодых, среди их молодых разговоров.

— «Снимите же его с меня, не то я его убью», — кричу им. Их же было трое, — рассказывал парень, тот, что не поверил, будто я кончил три с половиной курса философского. — Он перестал меня лупить, а я вскочил на костыли и — драла. Он — за мной. Я прогонял его километра три. Не меньше. Но меня угораздило споткнуться. Потехи ради споткнулся! Этот сгреб меня. А тут и те двое подоспели. Я загнал их в угол, у них руки были в крови, а у меня только морда! Так что знаешь теперь, откуда у меня на вывеске эти два вышитых орнамента!

Яна, как и остальные, не скупилась на одобрительные смешки.

— Погляди, какой толстый, а пить не может! — указал он на меня, а Яна с готовностью поддержала его.

Желудок у меня болел все сильнее, неделю не было никакого аппетита. Я лишь пожимаю плечами — что можно ответить на это?!

— У меня рак, — выпаливаю я без раздумий.

— Ой, удавиться! Рак? — захохотал рыжий и конопатый парень с зелеными глазами, разряженный как для цветного телевидения. — Это всякий может сказать!

— Не всякий, — поправил я его.

— У него рак? — переспросил лучший рассказчик вечера.

— Еще чего, — Яна даже не посмотрела в мою сторону, — интересничает.

— Вы полегче! Темы выбирать надо, — окрысился на меня рассказчик. — Год назад у меня отец умер от рака горла. А какой был певец!..

— Не знал, прошу прощенья, — извинился я неизвестно зачем, впрочем, последние мои слова: — Я пошутил, — уж и вовсе никто не слушал.

Ну я и влип! Врачиха-онколог — у которой, кроме четверых сыновей, не было никакого другого достояния, поскольку муж ее навострил лыжи за границу, — едва не лопалась от злости. Ну что же, давай изливай на меня свою желчь за своих сыновей и за себя, думаю я и смотрю ей прямо в глаз. Смотрю не отрываясь, чтоб не перепутать, который глаз у нее стеклянный. Не хочется ее обидеть, да и смотреть в мертвый глаз — все равно что беседовать с трупом. Поэтому я всегда немного выжидаю, приглядываюсь, который глаз ворочается, и тогда уж смотрю на него, чтоб потом снова не искать.

— Состояние запущенное, очень! — воскликнула она, наверное, уже в сотый раз, и меня, запущенного, это, видимо, должно было призвать к порядку.

— Я влюбился, — говорю я женщине, ненавидящей мужчин хуже, чем собака кошек.

Мое заявление вышибло у нее дух. Держи она в руке что-либо бьющееся, я наверняка уже собирал бы осколки.