Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

Когда довольный Йожко возвращается, отец уже поджидает его с ремнем.

— Сколько дала за нее? — трясет Битман сына.

Йожко прикидывает, есть ли смысл утаить кроны, что получил от мальчишек.

— Двадцать крон, — юлит Йожко.

— Покажи! — приказывает отец.

— Послезавтра отдаст.

Игор Битман бьет сына.

— Знаешь, за что бью?

— Не знаю, — дергается в реве Йожко.

— Потому что веришь людям. Заплати она тебе наперед, я бы ни слова не сказал.

Маленькому Битману слова отца глубоко западают в душу.

— Деньги наперед, — повторяет он сквозь слезы.

Гроза миновала — отец улыбается.

— Что сегодня еще подглядел? — переводит он разговор на милую сердцу тему.

— Феро Такач и Яна Швабекова на скирде были. Но ничего такого, Феро был пьяный.

— Ну и ну! — удивляется отец.

— Поругались, а потом сверзились с мотоциклом в канаву.

— Ладно, — кивает головой Битман. — А что за шум был перед домом?

— Ванную разглядывали.

— Кто?

— Иоланкины одноклассники.

Битман хмурится.

— За крону, — живо добавляет Йожко и вытаскивает четыре кроны.

Отец, ласково улыбнувшись, выходит из дома. В углу усадебного двора качается на бревне Лоло-дурак.

— Ты что выделываешь, Лоло? — спрашивает управляющий.

— Ищу равновесие, — отвечает Лоло. — То, чего у тебя нет.

Лоло — любимая мишень всей детворы, потому что он отвечает всегда иначе, чем дети ожидают. Разве что окрик «Лоло-дурак» сердит его, ибо дураком он себя не считает. Ему семьдесят, но, как скажешь ему «дурак», он подымает камень и бросает.

— Ну можно ли? — роняет управляющий, направляясь к усадебной мастерской — идет за пилой, чтобы спилить нижнюю ветку на груше.

— Нынешнему пенсионеру все можно. — Лоло качается во тьме, опьяненный плавным движением.

— Поди подсоби мне, — зовет его управляющий.

Перед входом в дом танцует счастливая Каталин, горькая пьяница; ей мало нужно.

— И малое не мало, коли больше нет.

— Ты там не ослеп, управитель? — доносится из темноты голос Лоло.

— Когда тебя вижу, слепоты не боюсь, — отвечает от пилы Битман.

В клубном зале собрался весь дом. У дверей стоит Маришка Ваврекова, повариха. В руке полная сумка кнедлей на прокорм уточек — старые люди едят мало, а выбросить жалко. Домой Маришку ничуть не тянет; ее муж, Рудо Ваврек, сидит в корчме, и потому Маришка вечернюю передачу смотрит со стариками — по крайней мере сэкономит на электричестве.

Телевизор смотрят все, кроме умирающих. Тем коротать время за экраном уже не приходится, оно у них само по себе убывает. Сейчас умирает Иогана Ендрейчакова, бывшая уборщица. Лежит, слушает духовой оркестр по телевидению. А перед глазами ее кооперативная квартира, на которую сама накопила. Младшенькая дочка Милада как-то пришла мать навестить и ну жаловаться, как им плохо. Ей и зятю Михалу.

— Полжизни бы отдали, только бы быть вместе.

Оба жили поврозь — в общежитиях.

— Через полгода получим квартиру, но мне ее уж не дождаться, — печалилась девятнадцатилетняя Миладка.

— Полгода могли бы и у меня перебиться, — предлагает Иогана. На другой день прикатывают молодые на «симке» — свадебном подарке от Иоганы.

— Будем возить тебя на прогулки, — улыбаются оба.

Вечером в мусорной корзине нашла Иогана полбуханки хлеба.

— Черствый, — насупилась Милада.

Месяц спустя убиралась Иогана в гостиной и намела полный совок мелочи. Пропесочила молодых. Миладка была точно сахар.

— Поедемте, мама, на прогулку.

Гуляла с ней Миладка в красивом саду у небольшой усадебки. Зятюшка Мишинко о чем-то похлопотать отошел.

— Нравится тебе здесь? — спросила Миладка.

— Я б хоть цельный день здесь провела, — радуется Иогана удачной прогулке и буйной зелени, какой и в помине нет в канцеляриях, заставленных пыльными шкафами.

— Хорошо, — говорит Миладка, — хорошо, мамочка.

Иогане уже долгие годы никто не говорил «мамочка». Напоследок муж на смертном одре. Иогана счастлива. Они держатся с дочкой за руки. Подходит зятек с каким-то мужчиной.

— Все улажено, — улыбается Мишинко.

Иогана на седьмом небе.

— Ладно, мы пойдем. — Милада выпускает материну руку из своей.

— Будем навещать тебя каждое воскресенье, — обещает Михал, и оба бегут к «симке».

Иогана перестает улыбаться: это похоже на побег. Но от кого убегать им?

Авто отъезжает.

— Пойдемте, покажу вам комнату, — вежливо говорит Игор Битман. — Вам понравится.

Управляющий вежлив, в брючном кармане согревают его три тысячи крон, о которых никто и не ведает.

— Где я? — вскрикивает Иогана, и свет меркнет перед ее глазами. Приходит она в себя на железной кровати. Вокруг храпят тринадцать старух — две молятся, три плачут, и уж совсем рядышком плюется на пол пьяная Каталин Месарошова.

— Миладка, — в ужасе вскрикивает Иогана Ендрейчакова, а Месарошова знай талдычит свое.

— Женское сердце отходчиво, — сплевывает Каталин липкие нитевидные слюни.

Иогана прикрывает глаза и видит, как по ее уютной квартире во все стороны раскатываются монеты. Звенит звонок, Иогана отворяет — в дверях стоят молодые, Миладка и Мишко. В гости пришли. Дочка жалуется, что живут поврозь, что квартиру только через полгода получат. Иогана переживает все наново, понять не может, где и что сломалось. Ей и то невдомек, что Миладка перекоряется с сестрами: пускай за мать они платят. Из клуба доносится веселая духовая музыка — ей-ей под стать национальному прусскому вкусу. Иогана чувствует, как холодеют ноги. Она улыбается при мысли, что на похороны придут все, у кого за два с половиной года не нашлось для нее времени. Четыре обеспеченные дочери, четверо зятьев и пятеро, не то шестеро внуков, из которых одна внучка, Сильвинка, посылает ей горячий поцелуй в конце каждого письма; Сильвинка — единственная, кто Иогане пишет.

В комнату, пошатываясь, входит Каталин и — на редкость счастливая — ковыляет к своей кровати.

— Иогана, — трясет она соседку и вдруг обнаруживает, что та умерла. — Ну и правильно сделала, — икает она спьяну и в чем есть заваливается на кровать.

В комнате тишина.

В темный погреб входит Йожко Битман со свечой. От мальчишек постарше он усвоил, что свет в ночи имеет необыкновенную силу, ребята с фонариками ловили в темноте воробьев, спавших в сиреневых кустах, и скармливали их своим собакам.

Йожко Битман все еще вспоминает свою мамку. Рыбак Маянек, покуда жил, проявлял к ней большой интерес. Однажды Елена Битманова дождалась, когда муж уехал, и они все вместе пошли под вечер на рыбалку. Речка Тихая вода была тогда чистой.

— Посвети в воду! — приказал усатый Маянек маленькому Йожко.

Йожко светил в воду, и рыбы скучивались — он видел их очертания под белой сетью.