Кристоф Оно-ди-Био - Сирена

— … но человек-сова успевает удержать его, как Атлас.

— Я помню. Шедевр. Но он человек-филин, разве нет?

— Я не знаю, owl — это филин или сова?

— У него были кисточки на маске. Значит, филин.

— Но действовал ведь он днем?

— Не все совы и филины ночные. Полярная сова, например, дневная птица.

— Скажите на милость, вы и в птицах разбираетесь.

Я вспомнил Пестум, клетку.

— Мы договорились, что будем на «ты». Полярная сова — птица Гарри Поттера. Тут нет никакой моей заслуги. Это книга поколения.

На все у нее был ответ.

— Я видел только фильмы, — сказал я.

— С сыном?

Я кивнул.

— Он не живет с тобой?

— Сейчас лето, я работаю. Ему лучше там, где он есть.

— Ты думаешь?

Она жадно ловила мою реакцию. Я уже готов был открыться. Но предпочел продолжить нашу пикировку.

— Все-таки мне кажется, что в «Гарри Поттере» речь шла о сове.

— Роулинг все слямзила из греческих мифов, но приблизительно. Она пишет «сова», потому что это напоминает о птице Афины, но ее полярная сова на самом деле филин.

— Склоняю голову.

Она поднесла чашку чая к губам.

— Супергерои тоже все слямзаны из мифологии. Супермен — это Ахилл, неуязвимый, кроме одной точки. Криптонит [80] Криптонит — вымышленное кристаллическое радиоактивное вещество, фигурирующее во вселенной DC Comics. Наиболее часто показывается в комиксах и кино в зеленой форме, которая лишает Супермена и других криптонцев сил и может убить его. Благодаря популярности Супермена слово «криптонит» во многом стало распространенным аналогом выражения «ахиллесова пята». — это его пята. Он же и Геракл, полубог, живущий в муках, оттого что принадлежит двум мирам, миру людей и миру богов, а значит, не принадлежит ни одному. И подумать только, что от моей страны требуют заплатить долги…

— Что с вами невыносимо — вы поистине все знаете.

— А что невыносимо с тобой — тебя это, похоже, всерьез достает.

Она орудовала палочками в совершенстве. Японию она обожала. Стажировалась там полгода в агентстве Сигэру Бана [81] Сигэру Бан (р. 1957) — японский архитектор, лауреат Притцкеровской премии 2014 г. В своих работах он использует нетрадиционные материалы — бамбук, ткань, бумагу и пластик. , звезды кризисной архитектуры, гения временного жилища, кочевнических построек. Известного, в частности, своим собором из картона. Друга ее отца.

— Решительно, он знает всех на свете.

— Да, многих… А ты никогда не был в Японии?

— Как ни странно, нет. Посылал туда восемнадцать человек на репортажи, а сам так и не побывал.

Она заговорила об острове под названием Наосима. Целиком посвященном искусству, во Внутреннем Японском море. Передвигаются там бесшумно на электрических велосипедах. На холмах множество музеев, которые неотделимы от деревьев, скал, пляжей.

— Архитектура — практическое применение поэзии, — сказала она.

Отель, построенный на острове, — тоже музей. Его осматривают в ночи, с другими постояльцами. Ужинают среди полотен Уорхола. Завтракают на рассвете, глядя, как солнце встает из моря и заливает фотографии, морские пейзажи Сугимото [82] Хироси Сугимото (р. 1948) — японский фотограф. , повешенные под открытым небом. А на соседнем острове есть монументальная скульптура, которую она обожает, в форме капли воды.

— Это последняя цивилизованная страна в мире, — заключила она.

— Почему ты так говоришь?

— Внимание к деталям… Абсолютная вежливость, что уже не деталь. Эстетика во всем, даже в мерзости.

— И в сексе?

Я решил испытать ее.

— Наверное, — последовал уклончивый ответ.

Неужели собралась разыгрывать передо мной целку-недотрогу после того, что я слышал несколько ночей кряду?

— У них есть такая штука, как же это называется… когда связывают голых женщин. Кинбаку-би или что-то в этом роде. Тебе не приходилось присутствовать на сеансе?

— Нет. А тебе это нравится? — Ее глаза посмотрели на меня в упор. Я ступил на минное поле.

— Я никогда не пробовал…

— Тебе бы хотелось?

Я не отводил взгляда.

— Прости?

Она держала в руке карту. Листок очень плотной пергаментной бумаги.

— Тебе бы хотелось саке? Давай выпьем нигори. Нефильтрованное саке. Беловатое, мутное, но очень вкусное. Нигори значит по-японски «облачный».

Ее зрелость впечатляла. Родители просто молодцы. Интересно, какие они? Пас, думаю, понравилась бы Нана, хотя они и полные противоположности. Особенно удивляло спокойствие Наны, как будто всю жизнь она повиновалась и ни о каких возражениях не могло быть и речи. И в то же время в ней была чистота. Та, что позволяет пройти между капель, между ловушек. Она обратилась к шефу, стоявшему по ту сторону стойки. Он вспарывал брюхо длинному трепещущему угрю. Две крошечные рюмочки саке появились на прилавке светлого дерева, похожие на пробирки моих школьных лет. Она указала мне на рюмочку, взяла другую и стукнула ею о мою, не сказав ни слова. Выпила, закрыв глаза. Я смотрел на ее длинные ресницы, прямой нос, уши, на которые падали выбившиеся из прически пряди. Мне хотелось нырнуть в эту теплую золотистость. И прижаться губами к ее губам, просто чтобы вспомнить, как это бывает. Не это ли и предполагалось?

— У тебя грустный вид, — сказала она.

— Все хорошо.

Я сам себе удивлялся. Боль стихала. Я чувствовал, как ко мне возвращается жизнь. И хорошее настроение.

— Я бы не сказала. Чем-то я тебе докучаю.

«Только когда ты кричишь ночами, а я один в своей постели», — чуть не ответил я.

Мне захотелось взять ее за руку. Ничего от жеста желания. Коснуться ее кожи. Ощутить под ней тепло ее крови. Я не успел, она убрала руку и соскользнула с табурета.

— У тебя есть дела? Я иду на вечеринку. Хочешь со мной?

С ней я был готов на все.

Она уже шла к двери. Когда я попросил счет, шеф протестующе выставил вперед ладонь. Все оплачено. У этой девушки чересчур много достоинств. Рефлексы. Воспитание. Мне надо ее держаться.

Ночь накрыла нас. Поднялась пыль. Мотороллер мчится. Она ведет. Я предложил сесть за руль.

— Ты не знаешь, куда ехать.

Красный свет и зеленый свет воюют между собой. А ей все нипочем. Париж пуст. Париж быстр. Мои пальцы вцепились в ручки, вделанные в седло, подножки узкие, и время от времени я ощущаю электризующий контакт с икрами водительницы. Эта девушка меня везет, и мне с ней везет. Люди глазеют на нас в окна машин. Слишком быстро мы едем? Или она так непохожа на других? Она тревожит меня. На все есть ответ. Лента асфальта разматывается под колесами. Я не знаю, где я, но совесть меня больше не мучит. Я чувствую, как вибрирует байк, мы следуем его движению, когда он наклоняется, закладывая вираж. Свет фонарей тянется горизонтальными линиями. Все зыбко, быстро, прекрасно.