Эка Курниаван - Красота – это горе

Однако Шоданхо усилил охрану кораблей, и рыбакам непросто было осуществить задуманное. Потянулись мучительные полгода, все обсуждения на профсоюзных собраниях заходили в тупик, а рыбаки с каждым днем нищали, в них закипал гнев.

В прошлом, сталкиваясь с головоломными вопросами, Товарищ Кливон находил утешение в женщинах. А сейчас у него только и осталось знакомых девушек, что Адинда, младшая сестра Аламанды. И, не имея выбора, он в разгар спора вышел из хижины, покинув товарищей, и направился к дому Деви Аю, как несчастный беглец, вконец измотанный революционной борьбой. Его тянуло поделиться своими чаяниями, но партия запрещала откровенничать с непосвященными, и целый час он скучал на крыльце с Адиндой – пустая болтовня не принесла его измученной душе облегчения – и, вернувшись домой, повалился он в кресло возле хижины, устремив взгляд в темное небо над океаном.

– Оказаться бы вам под дулом пистолета, – сказала перед его уходом Адинда, – чтобы вы хоть чуточку о себе подумали.

Закатное небо было таким же, как всегда, но в тот вечер он все видел иначе. Обычно он вспоминал счастливый вечер на пляже с Аламандой, но на этот раз стылое небо было немым и печальным, будто в нем отразилась, как в зеркале, его иссушенная, опаленная горем душа. Закурив гвоздичную сигарету, он думал, грядет ли и впрямь революция, наступит ли когда-нибудь конец угнетению.

Давным-давно имам в мечети рассказывал о рае, о молочных реках, что текут под ногами, о райских девах, доступных по первому зову, о том, что всего там вдоволь и нет запретов. Звучало прекрасно, до того прекрасно, что и не верилось. Никогда не мечтал он с таким размахом – довольно и того, чтобы у всех людей было поровну риса. Или это и значит мечтать с размахом?

Эти думы всегда будили в нем тоску о прошлом, когда он еще не помышлял ни о какой революции. Он всегда был беден, а с богачами не церемонился: обчищал их сады, уводил их женщин, угощался и ходил в театр за их счет, веселился на их вечеринках, пил дармовое пиво – ни тебе пропаганды, ни “Манифеста Коммунистической партии”. Сейчас он уставал от одного взгляда на багровый закат, потому что ум его не знал покоя, и, еще глубже утонув в кресле, он и сам не заметил, как уснул. Так он и жил полгода до поджога кораблей, пока однажды среди ночи его, спавшего в кресле, не разбудили рыбаки.

Вот уже две недели, как солдаты бросили охранять рыболовные суда – видно, им надоело. Капитаны, сочтя угрозы рыбаков беспочвенными, охотно распустили солдат по домам – довольно их кормить, тратиться на пиво и сигареты. Капитаны стали выходить в море без охраны, а в порту, когда выгружали улов, на страже стояла лишь горстка часовых. Нападение на корабли готовили глубокой ночью в новолуние, тогда-то и разбудили Товарища Кливона. Этой ночи и ждали, чтобы расквитаться.

– Проснись, Товарищ, – обратился к Кливону один из его друзей, – а то революцию проспишь!

И во главе с Товарищем Кливоном, который стряхнул с себя сон и собрался с духом, поплыли тридцать легких челноков под ясным звездным небом. Эта ночь стала для него переломной, в эту ночь он убедился, что у революционера должно быть холодное сердце и несгибаемая воля, упрямая стойкость, рожденная верой. Тускло мерцали во мраке огни больших судов, а челноки шли без огней – рыбаки правили по наитию, зная океан не хуже родной деревушки. “Представь, что мы штурмуем Бастилию, – подбадривал себя их вожак, – во имя несчастных, угнетенных трудящихся”.

Большие корабли тралили недалеко друг от друга, и на каждый из трех кораблей нацелился десяток челноков, по три-пять рыбаков на борту. Двигались они не спеша, будто змеи в траве подбирались к неосторожным мышкам. При мерцающих огнях видно было, как рабочие тянут сети, сваливают на дно улов.

Подведя десяток челноков к среднему судну и полагая, что остальные два тоже окружены, лихо свистнул Товарищ Кливон, и изумленные матросы прервали работу Еще не оправившись от удивления, смотрели они, как рыбаки на тридцати лодках зажигают факелы. Огни вдруг окружили суда, точно слетелись к ним светлячки.

Громко крикнул Товарищ Кливон матросам на палубе:

– Друзья, прыгайте в воду и плывите сюда, к лодкам, – ваш корабль сейчас загорится!

В гневе приказал капитан матросам защищаться, но сам первый в страхе бросился в воду и устремился к ближайшему челноку. Он обрушился с бранью на рыбаков, но кто-то дал ему в челюсть, и он упал как подкошенный. Матросы тем временем прыгали в воду и плыли наперегонки к челнокам, а рыбаки их подбадривали, кто-то даже запел “Интернационал” – никогда еще они так не ликовали!

Полетели на пустую палубу пластиковые пакеты с бензином, а следом – факелы, готовые лизать горючее. Весело вспыхнули три костра посреди океана, и челноки мигом отплыли назад. Когда корабли с диким грохотом взорвались, рыбаки закричали:

– Да здравствует Союз рыбаков! Да здравствует Коммунистическая партия! Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Шоданхо узнал, что вел мятежников Товарищ Кливон, что обошлось без жертв, а все три корабля уничтожены.

Услышав новость, он только вздохнул, а про себя подумал: надо раздобыть новые суда и охранять их построже. Он даже не вышел из себя – видимо, потому, что Аламанда была снова беременна, на шестом месяце. Он благодарил судьбу, что одна-единственная ночь принесла плоды. И ни на что не отвлекался, готовясь к рождению новой Нурул Айни. Дважды возил он жену в крупную больницу в центре провинции, лишний раз убедиться, что ребенок на месте, и заплатил самым могущественным магам, чтобы те отвели от младенца любые проклятия.

Но когда Аламанда была на девятом месяце, ребенок вдруг испарился из чрева, как и в прошлый раз. В ярости схватил Шоданхо пистолет, выбежал на улицу и метался туда-сюда, как дикий зверь. Люди в страхе разбегались, решив, что он помешался, а Шоданхо кричал, что Товарищ Кливон проклял его детей и они исчезают, не успев родиться. Устав палить вслепую, бросился он к морю с одной лишь целью – найти и убить Товарища Кливона, и пусть только попробуют ему помешать!

Товарищ Кливон попивал на веранде кофе и ждал, когда принесут газеты. За день до того, как Шоданхо на него покушался, он перебрался из хижины, служившей заодно и штабом Союза рыбаков, в партийный штаб в конце улицы Голландской. Шоданхо, застав лачугу брошенной, начал буянить – выпустил в стену целую обойму, затем поджег хижину. И без сил, в слезах уткнулся лицом в песок, да так и лежал, пока не нашел его случайный прохожий. Товарищу Кливону в очередной раз повезло: спустя годы партийной работы его поставили во главе халимундского отделения.