Эка Курниаван - Красота – это горе

Шоданхо, вспомнив предсказание Товарища Кливона, стал в ужасе трясти Аламанду, велел рассказать, что случилось. Но Аламанда, ни слова не говоря, безвольно рухнула на постель в тот самый миг, когда зашла повитуха. Та, повидавшая на своем веку немало чудес, объяснила, уложив Аламанду поудобнее:

– Бывает и такое, Шоданхо, – ребенка внутри нет, воздух и ветер, больше ничего.

Не веря, Шоданхо вскричал:

– Но вы же сами говорили, что у нас девочка!

Голос его срывался от гнева, но при виде непробиваемого спокойствия повитухи он безудержно, по-детски, разрыдался – он потерял Нурул Айни, свою мечту. И тут же вспомнил Шоданхо о Товарище Кливоне, но уже не с зудящей тревогой, что проклятие может сбыться, а с неукротимой яростью, ведь оно уже сбылось. Товарищ Кливон похитил его ребенка, и Шоданхо рвался отплатить.

Чтобы утаить от всех правду, сказали они, что ребенок умер. Один Товарищ Кливон все знал. Чтобы ему отомстить, спустя неделю траура Шоданхо приказал вернуть корабли в прибрежные воды и снова продавать на рынке рыбу. Работники испугались, что рыбаки сожгут корабли не раздумывая. Шоданхо тут же распорядился уволить всех несогласных.

Товарищ Кливон взывал к честности Шоданхо, но тот возразил, что и Товарищ Кливон нарушил слово. Товарищ Кливон ответил, что никакого слова не давал, обещал лишь защитить корабли от гнева рыбаков, но Шоданхо припоминал ему проклятие и твердил, что всякая женщина вольна выбрать себе мужа.

Глубоко огорченный несправедливым обвинением – дескать, он из ревности проклял нерожденного ребенка, – Товарищ Кливон, стараясь держать себя в руках, ответил:

– Объяснение только одно, Шоданхо: вы обладали женой без любви, а ребенок от такого союза либо вовсе не родится, либо родится дурачок с крысиным хвостом. – Шоданхо замахнулся на него, но Товарищ Кливон увернулся и сказал: – Уводите корабли немедленно, Шоданхо, пока у нас терпение не лопнуло.

Шоданхо же распорядился, чтобы корабли выходили в море как обычно, только под охраной солдат, и те стояли у бортов и смотрели сверху вниз на рыбаков, а рыбаки бросали на них свирепые взгляды. С хитрой усмешкой глядел в сумерках Шоданхо, как подплыли к судам Кливон и еще трое на моторках, а следом остальные рыбаки в челноках. Они кружили в своих лодчонках, пытаясь найти место, где еще осталась рыба, хотя бы им на ужин.

Как и Шоданхо, Аламанда была сломлена потерей ребенка, неважно, с кем и как она его зачала, это ее дитя. Когда миновала неделя траура и Шоданхо вернулся к делам, Аламанда по-прежнему сидела у себя в комнате и скорбела, непрерывно повторяя имя Нурул Айни.

На все воля Божия, уверял Шоданхо, – смогут они зачать ребенка и во второй раз, и в третий, и в четвертый, и сколько угодно раз.

– Не грусти, ласточка моя, – говорил он, – мы с тобой еще полюбимся, наделаем детишек сколько захотим.

Аламанда, решительно тряхнув головой, напомнила Шоданхо о данном ею слове – выйти за него замуж, только без любви. Шоданхо все ластился к ней – родим с тобой другую Нурул Айни, маленькую девочку, на этот раз настоящую, – но Аламанда сказала гневно:

– Потерять ребенка страшнее, чем с демоном встретиться, но я скорее потеряю двадцать детей, чем буду любить тебя.

И вспомнил Шоданхо, что нет на жене защитного белья, и забилась в мозгу похотливая мысль. Не успела Аламанда сообразить, что у него на уме, как он повернулся, прикрыл дверь и щелкнул задвижкой. Аламанда, не встававшая с постели, с тех пор как потеряла Нурул Айни, сразу поняла, что сейчас будет. Она вскочила, готовая защищаться, и сказала язвительно:

– Невтерпеж, Шоданхо? Сойдет и мое ухо, оно еще тугое.

– Твоя киска мне больше по душе, – засмеялся муж.

Аламанда не успела ничего сделать – Шоданхо швырнул ее на постель. Все силы собрала она для отпора, но через миг была уже раздета, а одежда валялась на полу, разодранная в клочья, будто ее терзала стая росомах, и Шоданхо навалился на нее.

На сей раз Аламанда покорилась, зная, что сопротивляться бесполезно, только при каждом поцелуе больно кусала ему губы. Шоданхо двигался без остановки, и к его удовольствию примешивались тревога и боль. Аламанда совсем пала духом – от позора, унижения, сожаления, ведь снова не сумела она себя защитить. Когда Шоданхо кончил, Аламанда отпихнула его.

– Скотина ты грязная, наверняка и мать родную насиловал, не только жену! – И, запустив в него подушкой, добавила: – Ты бы и самого себя в зад трахал, да фитилек короток!

В этот раз муж хотя бы ее не связывал, и на другой день, едва он за порог, Аламанда исчезла. Шоданхо встревожился не на шутку. Велел искать в доме Деви Аю, но там ее не оказалось. Сгорая от ревности, отправил он гонцов и к Кливону, но и там ее не нашли. Разослал он своих помощников во все концы города, потом на вокзал и автовокзал – а вдруг она уехала? – но никто ее нигде не видел. В отчаянии рухнул Шоданхо в кресло на веранде, досадуя на свою горькую судьбу, на безответную любовь к собственной жене, и когда прохожие с ним здоровались, он не отвечал на приветствия.

К вечеру на душе сделалось совсем пусто и одиноко, увидел Шоданхо себя со стороны и начал понимать, до чего он жалок. Даже если Аламанда вернется, семейная жизнь им будет не в радость, ведь она не любит его. Пора, пожалуй, поступить как воин, как мужчина, как честный солдат и предложить ей развод, подарив надежду на счастье. Но даже мысль о разводе вызывала у него слезы, и он поклялся, что если Аламанда найдется, он больше никогда ее не обидит, будет ей рабом, только бы удержать ее. Может быть, они усыновят ребенка.

Сгущались сумерки, фонари на веранде еще не зажгли. Когда упала на ворота тень, Шоданхо взмолился, чтобы это оказалось не видение, но тень приблизилась, и тогда бросился Шоданхо перед Аламандой на колени, моля о прощении.

Аламанда лишь нахмурила лоб.

– Ни к чему извиняться, Шоданхо. На мне теперь новая защита, и заклинания еще сложнее. Даже если я буду нагая, тебе ее не взломать.

Шоданхо уставился на жену, изумленный тем, что она не проявляет ни тени враждебности.

– Ночь холодная, Шоданхо, пойдем в дом.

Часть рабочих с больших кораблей уволили за стачки – в профсоюз они не вступили, но из страха, что суда сожгут, отказывались выходить в рейсы. Большие корабли вернулись, снова тралили на мелководье, а улов продавали на местном рынке. И рыбаки стали говорить: “Выхода нет, Товарищ, придется сжечь корабли Шоданхо”.

Страх и тоска терзали Товарища Кливона. Он же не злодей, которому ничего не стоит отдать приказ сжечь какие-то корабли, напротив, он не в меру чувствителен. Как всегда шутили друзья, что даже мыльную оперу он не может смотреть без слез.

Снова пытался он с глазу на глаз переговорить с Шоданхо, но все разговоры сводились к Аламанде, и вслед за рыбаками пришел он к мысли, что проклятые корабли пора сжечь. Если на то пошло, и русской революции не случилось бы, не поручи Ленин Сталину ограбить банк.