Карел Мисарж - Окраина

— Не напустите дыма в кухню!

В кухню проскальзывают поочередно, боком, чуть приотворив дверь, проворно — как браконьеры в кусты.

— Последний — гаси елку! — скомандовала мать.

Если взрыв опилок в печке превратил чистую комнату в баню, топящуюся по-черному, то кухня — благодаря подаркам — смахивает теперь на артистическую уборную. Сыновья и родители поочередно вертятся перед полуслепым зеркалом. Но скоро, несмотря на новые свитеры и носки, все опять начали зябнуть. Что ж, так и бывает в уборных бедной бродячей труппы… Удивляться нечему: в комнате тепло улетучилось в открытое окно, а в кухне догорает огонь в бывшем молочном бидоне; что же касается кафельной плиты, то она уже давно остыла. Семья решает провести остаток вечера в постелях, согреться под перинами — ведь утром будет до ужаса холодно!

Нынешнее рождество, помимо электрических свечек и подарков, превративших квартиру в универмаг, приносит с собой еще один сюрприз: каждому отдельную кровать.

А утро действительно наступает страшное. На улице ртуть в термометре спустилась до двадцати пяти ниже нуля. В доме не намного теплее. Квартирка из комнаты с кухней, с обледенелыми окошками, словно плавает в морозном тумане, как брошенный челн. Отец и мать завозились тихонько, как мыши в кладовке. Мать отправляется в коровник, отец на станцию. Для них, в сущности, праздник кончился. Перед уходом успели затопить — пускай сыновья проснутся в тепле. Если, конечно, до той поры печка не погаснет. Но она не погасла.

Братья, давно отвыкшие от родного гнезда, просыпаются вскоре после ухода родителей. С чашкой чаю в руках подсаживаются они к печке, по очереди отщипывают от рождественского пирога — и не могут избавиться от некоторого разочарования. Тепло распространилось уже во все уголки кухни, по стеклам стекают слезинки, капают на пол, образуя лужицы. Младший брат, глядя на игру капель, весело бросает:

— Родной дом!

Средний — тот, который учится в Брно и живет в общежитии с центральным отоплением, — продекламировал:

Франтишек взял было тряпку — подтереть пол — да остановился, покачал головой:

— Почему это так? Приходит рождество — и ты ни на что не променяешь родной дом! Родной край дороже всего, а мы ведь тут едва не замерзаем…

Младший рассмеялся:

— А попробуй с кем-нибудь поспорить! У нас в части ребята со всех концов республики, так вы не поверите, с какой гордостью они, к примеру, говорят: я, мол, с Моравы. А он, может, на этой своей Мораве в таком же вот Жидовом дворе родился…

Франтишек, подтирая лужи, преподает младшему брату урок житейской мудрости:

— Ну что ж, а ты говори: «Я с Жидова двора». Никто ничего не поймет. А как достроим халупу да поставим над входом фигурку Козины, изменишь формулировку, будешь говорить: «А зато на нашем-то доме Козина стоит!»

Мать, вернувшаяся из коровника, остановилась в дверях; слышала она, правда, только последнюю часть шуточных сыновних речей, но ей и этого достаточно, чтоб глубоко вздохнуть:

— Когда достроим!.. Коли вдвоем с отцом останемся — вовек нам не достроить!

Тут средний брат повергает в изумление и мать и братьев:

— А я бы хотел жить в Уезде. Прага-то рядом, найти бы там работу — готов каждый день ездить. Все равно ведь и в Брно час на дорогу трачу.

Мать с надеждой в голосе спрашивает:

— А отпустят тебя с завода?

Воцаряется молчание. Все вопросительно смотрят на смельчака, который берется закончить начатое строительство.

— Завод требует, чтоб я закончил обучение у них.

Это явно обрадовало мать:

— Значит, ты уже пытался? Спрашивал?

— Спрашивал, и мне ответили — исключено. Разве что… — Брат поколебался. — Разве что можно было бы закончить обучение по тому же профилю в Праге — тогда, может, как-нибудь устроилось бы. Но для этого надо иметь знакомых на каком-нибудь пражском заводе. А у нас таких нет.

— Есть! — с торжеством вскричала мать.

Сыновья никак не вспомнят:

— Как? Разве есть у нас кто-то в Праге?

— Дядя! — заявила мать. — Тот, у которого была лавчонка в Граде!

— Ха-ха-ха! — грохнули сыновья.

— А вы не смейтесь! Лавку у него после Февраля отобрали, он теперь слесарем на заводе «Моторлет». Ловкий человек никогда не пропадет, а работящие руки любому режиму нужны.

— Но мы никогда ни у кого не просили… — заколебался Франтишек, но, увидев, как эти слова смутили мать, тотчас решился: — Впрочем, тут нет ничего недозволенного. А я, кажется, еще помню, где этот дядя живет. Можно его спросить…

Брат, которого это непосредственно касается, загорелся нетерпением.

— Хорошо бы все выяснить, пока я тут!

Тогда жажда деятельности охватила и Франтишка. По правде говоря, рождественские каникулы начинают ему казаться слишком долгими и однообразными. От возвращения в Прагу его удерживает, в сущности, только то обстоятельство, что простился-то он с Моравцами, пожелав им не только веселого рождества, но и счастливого Нового года. И у него такое чувство, что возвратившись раньше, он поступит неделикатно не только по отношению к родителям приятеля, но и по отношению к нему самому. Одним словом, Франтишку захотелось воспользоваться случаем, который словно с неба свалился.

— Правильно, смотаемся к дяде, пока мы еще не разъехались! Спросим, и все станет ясно. И двинемся сейчас же. К чему откладывать? На рождество все бывают дома!

Общими усилиями уточнили местоположение дядиного жилища, пользуясь — как и всякие любители, пустившиеся в какое бы то ни было изыскание, — следующими определениями: «От табачного киоска налево метров двадцать, дом, заросший плющом». О том, что сейчас зима, трескучий мороз, конечно, никто не подумал.

И все же Франтишек с братом разыскали нужный дом в оптимальное время. Этим мы вовсе не хотим сказать, что жилище дяди в Нуслях они нашли быстро; нет, слова «оптимальное время» мы употребили в отношении правил приличия. Ибо братья подошли к нужному дому в тот самый час, когда их мать во второй раз удалилась в коровник на вечернюю дойку, то есть в тот час, в который великосветские романы предписывают пить черный кофе, иногда даже с ликером. А поскольку сейчас рождество, то и с рождественским пирогом. Хотя ни Франтишек, ни его брат не обладают опытом светской жизни, уж столько-то они знают, что, если не считать французскую тетку, ни к кому не следует являться в час обеда или ужина, а тем более рано утром или ночью. И они рады, что явились сюда в час, вполне подходящий для визитов.

Позвонив, они довольно долго ждали за дверью, пока в глазке не замелькал свет. Брат Франтишка, понятия не имевший о назначении круглого отверстия в двери со вставленным в него увеличительным стеклом, терпеливо переминался, постукивая носком ботинка о каблук другого. Видно, у него озябли ноги. Франтишек опытнее брата. С того мгновения, как увеличительное стеклышко закрыл чей-то глаз, пробежало много секунд. Уже можно говорить о минутах.