Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

Мама веселилась еще больше нас. Она сказала, что намерена вскоре уволиться. Мы окончили учебу, отец зарабатывает больше, чем когда-либо, так что она может не работать. Она достаточно поработала за свою жизнь и теперь хочет проводить время, наслаждаясь семьей и катаясь с отцом на лошадях.

– Вообще-то мы собираемся снова прокатиться в следующие выходные, – сияя, призналась она.

Шесть недель спустя, тоже в пятничный вечер, мы с Кэти приехали к моим родителям на барбекю. Мы там были единственными – Мика возвращался из Канкуна лишь в субботу, а Дана укатила с бойфрендом в Лос-Анджелес. Вечер выдался тихим. Мы готовили, ели, а потом в гостиной смотрели фильм. Когда стемнело, я сказал, что мы с Кэти едем домой, и поцеловал маму в щеку.

– Может, мы приедем завтра, – добавил я.

– Хорошо. Будем рады видеть вас. Осторожнее за рулем! – ответила мама.

– Пока, мам! – Я помахал ей рукой.

В полдень родители ехали на лошадях по тропе, идущей вдоль Американской реки. Тот августовский день выдался жарким, как всегда бывает в долине Сакраменто – температура под сорок и полное безветрие, лишь на горизонте белеют несколько облаков. Мама и папа устроили пикник в одном из тенистых местечек парка и чуть позже вновь сели на лошадей. Из-за жары родители не давали им бежать рысью или галопом и ехали тихим шагом, любуясь окрестностями и разговаривая.

Там, где река делает крюк, дорожка сужалась, и отец на Наполеоне поехал первым, а мама на Чинук держалась чуть позади. Со слов отца, ничто не предвещало того, что потом произошло. Не было ни внезапных звуков, ни змей. Правда, на гравийной дорожке встречались крупные камни, но опять-таки, Чинук ничто не мешало обходить их. К тому же обе лошади – и тысячи лошадей до них – много раз ходили этой дорогой.

Однако Чинук почему-то споткнулась.

Я был у себя на кухне, когда зазвонил телефон. На другом конце провода слышалось тяжелое дыхание отца.

– С твоей мамой произошел несчастный случай… Она упала с лошади… Ее отвезли в медцентр Калифорнийского университета…

– Как она?

– Не знаю. Я ничего не знаю! – Его голос звучал одновременно взволнованно и отстраненно. – Я должен был отвести лошадей домой. Я еще не говорил с врачом… Сейчас поеду туда.

– Я скоро буду.

Мы с Кэти приехали в больницу, испуганные, убеждая себя, что все обойдется. Вбежали в реанимационное отделение и стали расспрашивать дежурную медсестру.

Сверившись с записями и поговорив с кем-то, она сказала нам:

– Ваша мать в хирургии с подозрением на разрыв селезенки и перелом руки.

Я облегченно выдохнул. Повреждения серьезные, но не смертельные. Вдруг в дверь вошел Майк Маротти, мой школьный друг, с которым мы вместе участвовали в эстафетных бегах.

– Что ты здесь делаешь? – окликнул я его.

– Я бежал по дорожке, когда вдруг заметил толпу и узнал твоего отца. Я помог отвести ему лошадей и сразу же поехал сюда. Что случилось с твоей мамой?

Майк, как и все мои друзья, обожал мою маму и теперь выглядел таким же испуганным, как я.

– Не знаю. Вроде бы у нее разрыв селезенки, но со мной еще никто из врачей не говорил. Ты ведь там был? Она серьезно расшиблась? Что произошло?

– Она была без сознания, больше ничего не знаю. Вертолет за ней прилетел спустя пару минут после того, как я подошел.

Комната закружилась у меня перед глазами.

– Тебе чем-нибудь помочь? Может, позвонить кому-нибудь? – спросил Майк.

– Да, позвони вот этим людям… – Я дал ему номера телефонов родственников. – Расскажи, что случилось, и попроси позвонить остальным нашим родственникам. Найди Мику, он утром вылетел из Канкуна в Сан-Франциско.

– Какой авиакомпанией?

– Не знаю.

– А когда прилетает?

– Тоже не знаю. Постарайся отыскать его… И Дану. Она в Лос-Анджелесе с Майком Ли.

– Хорошо, я все сделаю. – Майк кивнул.

Через несколько минут прибыл отец, бледный и дрожащий. Я рассказал ему все, что узнал, и он заплакал. Я обнял его, и отец, глотая слезы, забормотал, что он в порядке.

Мы сели и молча принялись ждать. Прошло десять минут. Двадцать. Я пытался читать журнал… Смысл слов ускользал от понимания. Кэти сидела рядом, положив руку на мое колено. Потом она придвинулась ближе к отцу, желая его утешить. Он вскочил и принялся мерить коридор быстрым шагом, потом сел. Опять вскочил, прошелся и сел вновь.

Прошло сорок минут, но никто так ничего и не знал.

Мика сошел с самолета в Сан-Франциско и услышал, как его имя выкрикивают по системе оповещения с просьбой перезвонить по телефону аэропорта.

– Пожалуйста, поезжайте сразу в медицинский центр Дэвиса при университете, – сказали ему по телефону.

– Что случилось?

– Таков текст переданного для вас сообщения.

Встревожившись, Мика сел в лимузин – других такси не нашлось – и поехал в дом друга, которому оставил на неделю свою машину.

До Сакраменто предстояло ехать еще два часа.

Через час к нам вышел одетый в костюм мужчина с тихим голосом.

– Мистер Спаркс?

Мы все встали, надеясь, что это врач. Но мы ошиблись.

– Я работаю здесь консультантом, – сказал мужчина. – Пожалуйста, пройдите со мной.

Мы вошли за ним в маленький зал для ожидания. Он оказался пуст, словно его специально для нас освободили. У меня перехватило дыхание еще до того, как я услышал слова консультанта.

– У вашей жены произошло кровоизлияние в мозг, – тихо и сочувственно сказал он отцу.

По щекам отца снова заструились слезы.

– Она поправится? – прошептал он и добавил глухо: – Пожалуйста… пожалуйста… скажите, что с ней все будет хорошо…

– Сочувствую, но…

Комната снова закружилась у меня перед глазами, однако я упорно смотрел на консультанта.

– Она ведь не умрет? – прохрипел я.

– Сочувствую, – повторил консультант.

Я больше ничего не слышал. Я стиснул в объятьях Кэти и отца и зарыдал – взахлеб, так как никогда не плакал до сих пор.

Я позвонил Дане. Она как раз садилась на самолет в Сакраменто. Потом я позвонил еще нескольким родственникам и рассказал о случившемся. Они плакали и обещали тут же приехать.

Минуты ползли медленно, мы будто попали во временную петлю. Обессилев от слез, я, Кэти и отец пытались взять себя в руки. Однако прошел еще час, прежде чем мы увидели маму. Она лежала под капельницей, подключенная к аппарату искусственного дыхания. От кардиомонитора доносился равномерный писк.

Мама казалась спящей. Во мне затеплилась надежда, и я взмолился о чуде.

К вечеру ее лицо начало отекать. Инфузионная терапия позволяла сохранить ее органы, если вдруг их придется пересаживать другим людям, но мама все меньше и меньше походила на саму себя.