Гейл Ханимен - Элеанор Олифант в полном порядке [litres]

Я была готова сказать это вслух:

— Она моя сестра.

Несколько мгновений мы сидели молча, позволяя этим словам кристаллизоваться. Вот она, Марианна. Моя младшая сестра. Мой недостающий кусочек, мой отсутствующий друг. Теперь слезы струились по моим щекам, и Мария дала мне выплакаться, терпеливо дожидаясь, когда я вновь смогу заговорить.

— Мне не хочется говорить о том, что с ней случилось, — сказала я. — Я не готова!

Мария Темпл сохраняла полное спокойствие.

— Не волнуйтесь, Элеанор. Мы будем продвигаться постепенно, шаг за шагом. Признать, что Марианна ваша сестра, — уже большое дело. В свое время мы доберемся и до остального.

— Я хотела бы сейчас об этом поговорить, но не могу! — воскликнула я, злясь на себя.

— Разумеется, Элеанор, — спокойно ответила она. После небольшой паузы она продолжила: — Как вы думаете, так получается потому, что вы не можете вспомнить что произошло с Марианной? Или потому, что не хотите ?

Ее голос звучал очень мягко.

— Не хочу, — тихо и медленно произнесла я, уперла локти в колени и обхватила руками голову.

— Будьте к себе снисходительны, Элеанор, — сказала Мария, — вы делаете потрясающие успехи.

Я чуть не расхохоталась. Лично мне так совсем не казалось.

До и после пожара. В огне исчезло нечто крайне важное: Марианна.

— Что мне делать? — воскликнула я, охваченная внезапным отчаянным желанием двигаться вперед, стать лучше, жить . — Как все это исправить? Как исправить себя ?

Доктор Темпл отложила ручку и произнесла участливо, но решительно:

— Вы уже идете по этому пути, Элеанор. На деле вы намного сильнее и мужественнее, чем думаете. Продолжайте в том же духе.

Она улыбнулась, и все ее лицо сморщилось добрыми складочками. Я вновь уронила голову, отчаянно пытаясь скрыть пылавшие в душе эмоции. В горле встал ком, в глазах покалывали слезы, по телу прокатилась волна тепла. Здесь я в безопасности, вскоре я расскажу больше о своей сестре, чего бы мне это ни стоило.

— Увидимся на следующей неделе? — спросила я и подняла глаза.

Она по-прежнему улыбалась.

Позже в тот день мы с Глен смотрели телевикторину, где люди, имеющие крайне смутные представления о статистике (в первую очередь, о теории вероятностей) выбирали пронумерованные ящички, содержащие банковские чеки, в надежде обнаружить там шестизначную сумму. Игроки опирались на совершенно бесполезные критерии, такие как дата рождения — их самих или кого-то из их близких, — номер своего дома или, что было хуже всего, на «хорошее предчувствие» по поводу того или иного числа.

— Люди полные идиоты, Глен, — сказала я, поцеловала кошку в макушку и привычно зарылась лицом в ее шерстку — она отросла заново во всем своем великолепии, так что теперь Глен могла с веселой беспечностью сбрасывать ее на мою одежду и мебель.

В ответ послышалось согласное мурлыканье.

В дверь позвонили. Глен колоссально зевнула и спрыгнула с моих колен. Гостей на сегодня вроде не намечалось. Я подошла к двери и подумала, что надо бы установить глазок, чтобы знать, кто стоит у двери, не открывая ее. Банальную театральность неизвестности я находила унылой. Кто же скрывается за дверью? Какая скука. Я не люблю ни пантомимы, ни детективы — куда лучше как можно скорее овладеть всей существенной информацией, чтобы продумать ответный шаг.

Я открыла дверь. На пороге, явно нервничая, стоял Кит, сын Самми. Довольно неожиданно. Я пригласила его войти.

К тому времени, когда Кит устроился на моем диване с чашкой чая, Глен уже успела исчезнуть. Она любила проводить время только сама с собой. Меня она кое-как терпела, но в душе все же была затворницей, как Сэлинджер или Теодор Казинский.

— Спасибо за чай, Элеанор. Вообще-то я ненадолго, — сказал Кит после традиционного обмена любезностями. — У жены вечером зумба, поэтому мне нужно сидеть с детьми.

Я кивнула, гадая, кто такая Зумба. Кит открыл свой рюкзак, отодвинул в сторону ноутбук и вытащил что-то завернутое в пакет — как я с одобрением отметила, из «Теско».

— Мы недавно разбирали папины вещи, — произнес он, глядя на меня в упор и стараясь говорить ровным голосом, будто убеждая себя быть смелее. — Не бог весть что, но мы подумали, может, вы захотите взять его себе на память? Я помню, Рэймонд рассказывал, как вы его хвалили в тот день, когда помогли папе.

Слова застряли у него в горле, и он умолк.

Я осторожно развернула пакет. В нем оказался прекрасный красный свитер, который был на Самми в тот день, когда мы с Рэймондом нашли его на улице. Я чувствовала все еще хранившийся слабый запах его владельца, запах яблок, виски и любви. Я сжала его в руках, ощутив в ладонях его тепло, его нежную, жизнерадостную саммистость .

Кит подошел к окну и стал смотреть на улицу — вполне объяснимое поведение. Когда ты изо всех сил пытаешься совладать с эмоциями, тебе невыносимо видеть эмоции других, пытаться совладать и с ними тоже. Кит не мог справиться с моими слезами. Я помню, я помню.

— Спасибо вам, — сказала я.

Он, не оборачиваясь, кивнул. Все было ясно без слов, все осталось невысказанным. Порой так лучше всего.

Когда Кит ушел, я надела свитер. Разумеется, он оказался мне велик, но от этого стал только лучше: в него можно будет как следует закутаться, когда бы мне это ни потребовалось. Прощальный подарок Самми.

Чтобы добраться до доктора Темпл, необходимо было проехать на автобусе, а потом еще немного пройти пешком. Срок действия моего проездного закончился, и то обстоятельство, что я не потрудилась продлить его на минувшей неделе, было еще одним симптомом моего ангста, моей апатии.

Марианна. Все остальное не имело никакого значения. Я бросила в щель рядом с водителем монету в два фунта, наплевав на уродливого вида надпись «сдача не выдается» и на то, что мне в итоге пришлось выбросить на ветер двадцать пенсов. Кто станет заморачиваться какими-то двадцатью пенсами, когда ему вот-вот предстоит докопаться до сути?

Как минимум одно место в каждом ряду сидений уже было занято, и это означало, что мне придется устроиться рядом с посторонним человеком. Будь я в другом настроении, я бы получила удовольствие от этой игры: у тебя было всего десять секунд, чтобы окинуть пассажиров взглядом и выбрать из них самого стройного, самого нормального и самого чистого. Ошибешься в выборе — и пятнадцатиминутная поездка в центр окажется не особенно приятным приключением: придется сжиматься, сидя рядом с расплывшимся толстяком, либо дышать только ртом, чтобы минимизировать зловоние, исходящее от немытого тела. Таковы прелести поездок в общественном транспорте.

Однако сегодня эта игра показалась мне скучной, и я просто села как можно ближе к водителю, не обратив никакого внимания на достоинства и недостатки своей спутницы. К счастью, ею оказалась пожилая дама, немного тучная, но все же в рамках приличий, благоухавшая лаком для волос и нелюбопытная. Отлично.