Такидзи Кобаяси - Краболов

— Ох, прямо в ад идем!

Облокотившись на поручни, два рыбака глядели на город Хакодате, изогнувшийся вдоль залива, как высунувшаяся из раковины улитка. Один из них сплюнул обсосанный до самых пальцев окурок. Отскакивая и крутясь, окурок полетел вниз вдоль высокого борта судна. От рыбака несло водкой.

Пароходы, плавно покачивающие на волнах свое раздутое красное брюхо; суда, всем корпусом накренившиеся набок, точно их в разгаре погрузки за рукав потащили из моря; буи, похожие на большие колокольчики; катера, как клопы, хлопотливо снующие между пароходами; на волнах какая-то шуршащая ткань из сажи, хлебных корок, гнилых фруктов... При порывах ветра дым стлался по волнам, и тогда доносился душный запах каменного угля. Иногда совсем близко раздавался грохот лебедки.

Прямо перед краболовом [1] Плавучая крабоконсервная фабрика. «Хаккомару» стоял обшарпанный парусник; из его клюзов, похожих на ноздри быка, тянулись вниз якорные цепи. Видно было, как на палубе всё ходят взад и вперед, как заводные куклы, два иностранца с трубками в зубах. Судно, по-видимому, было русское—наверно, сторожевик, наблюдающий за краболовами.

— А у меня ни гроша, вот черт!

С этими словами рыбак придвинулся ближе к другому, притянул его руку к своему боку и прижал ее к арману штанов под курткой. Там у него лежало что-то похожее на маленькую коробку. Товарищ молча посмотрел ему в лицо.

— Карты, — хихикнув, пояснил рыбак.

На шлюпочной палубе лениво курил важный, как генерал, капитан. Папиросный дым поднимался над его носом прямо вверх и клочками рассеивался в воздухе. Матросы, шлепая сандалиями на деревянных подошвах, носились с корзинами провизии для «парадных» кают.

Все было готово. Пора было отваливать.

С палубы через люк, ведущий в помещение для чернорабочих, видно было, как на нарах полутемного трюма копошатся мальчишки, галдевшие, точно птенцы, высунувшие клювы из гнезда. Все это были подростки четырнадцати-пятнадцати лет.

— Ты откуда?

— Из квартала...

Все оттуда же. Все это были дети из бедняцких трущоб Хакодате. Из-за этого одного они держались вместе.

— А на тех нарах?

— Из Намбу.

— А эти?

— Из Акита.

Земляки расположились вместе на одной полке.

— Из какой местности Акита?

Тот, у которого из носа текло, а веки были воспалены, точно вывороченные, ответил:

— С севера.

— Крестьянин?

— Да.

В спертом воздухе стоял кислый запах, точно от гнилых фруктов. Из соседней кладовой, где стояло несколько десятков бочек солений, несло мерзким зловонием.

В полутемном углу мать в мужской куртке, в штанах, с платком на голове, как полагается женщинам при выходе, чистила яблоки и кормила ими сына, забравшегося на нары. Глядя, как он ест, сама она ела свернувшуюся кольцом кожуру. При этом она что-то говорила, то развертывая, то опять завязывая маленький сверток, лежавший рядом. Таких женщин было несколько. Ребята, приехавшие издалека, которых некому было проводить, время от времени украдкой посматривали в их сторону.

Женщина, с головы до ног покрытая цементной пылью, раздавала карамель соседним мальчишкам.

— Вы уж не обижайте моего Кэнкити! — приговаривала она. У нее были шершавые руки, узловатые и безобразно большие, точно корни дерева.

Женщины утирали сыновьям носы, вытирали им платками лица, оживленно переговаривались.

— У тебя дети как, не болеют?

Матери понимали друг друга с полуслова.

— Ага...

— А мой совсем хилый. Прямо не знаю, что с ним делать.

— Э, всюду так!

Отвернувшись от люка и глотнув свежего воздуха, оба рыбака перевели дух. Угрюмо, вдруг замолчав, они вернулись от норы для чернорабочих в свое лестницеобразное «гнездо» в носовой части корабля- Здесь каждый раз, когда подымали или опускали якорную цепь, все подскакивало и сталкивалось друг с другом, словно брошенное в бетономешалку.

Рыбаки лежали в полутьме вповалку, как свиньи.

Да и запах здесь стоял тошнотворный, точно в хлеву.

— Ну и вонь! Ну и вонь!

— Да ведь мы здесь! Вот и несет тухлым.

Рыбак, у которого голова была похожа на красную ступку, опорожнил бутылку водки в чашку с отбитым краем и, с чавканьем жуя сушеную каракатицу, выпил. Рядом с ним другой, лежа на спине, ел яблоко, рассматривая журнал в истрепанной обложке.

В кружок из четырех рыбаков, занятых выпивкой, протискался пятый, еще не успевший напиться.

— Четыре месяца на море. Думал, хватит...

С этими словами крепкий и рослый рыбак сощурился, облизывая толстую нижнюю губу.

— А в кошельке-то вот что!

Он потряс перед глазами кошельком, плоским, как сушеная хурма.

— Та вдовушка хоть и мала ростом, но и сильна же...

— Брось ты!

— Ну, ну. валяй!

Собеседники расхохотались.

— О, гляди-ка, гляди! Что делается, а? — сказал один рыбак, уставившись осовелыми от водки глазами на нары напротив и показывая в ту сторону подбородком. Там рыбак передавал своей жене деньги.

— Глянь, глянь!

Разложив медяки и бумажки на крышке небольшого ящика, они вдвоем их пересчитывали. Мужчина, слюня карандаш, записывал что-то в записную книжку.

— Гляди!

— У меня тоже дома жена и дети, — вдруг, словно рассердившись, проговорил тот, который рассказывал о вдовушке.

Неподалеку на нарах молодой рыбак, с длинным, посиневшим и распухшим от перепоя лицом, громко рассказывал:

— Я -то думал, уж на этот раз не пойду больше в море, да вот... Остался без гроша, агент и сманил. Ну, долго же теперь придется мне мыкаться!

Рыбак, видимо, из одних с ним мест, не оборачиваясь, что-то тихо ответил.

В отверстии люка появились кривые ноги, и по трапу спустился мужчина с большим старомодным дорожным мешком за плечами. Ступив на пол, он внимательно огляделся, нашел свободное место и забрался на нары.

— Здравствуйте, — сказал он и поклонился соседям. Лицо у него было замасленное и черное, как будто выкрашенное чем-то. — Примите к себе в товарищи.

Потом узнали, что до прихода на пароход этот человек семь лет проработал шахтером на копях Юбари; после того как он чуть не погиб при взрыве рудничного газа, — раньше такие взрывы были нередки, — на него напал страх, и он ушел с копей. В момент взрыва он был в том же штреке со своей вагонеткой. Нагрузив вагонетку углем, он как раз катил ее к подъемной шахте. Ему показалось, будто у него перед глазами мелькнула гигантская вспышка магния. И не прошло и пятисотой доли секунды, как его подхватило, точно клочок бумаги. Передним ударом газовой волны легче пустых спичечных коробков пронеслось несколько вагонеток. Вот все, что он помнил. Он не знал, сколько времени прошло, когда вдруг очнулся от собственного стона. Чтобы взрыв не распространился в другие галереи, инспектора и рабочие складывали поперек штрека стену.