Ирина Шатырёнок - Жить будем потом

Серж не любил прямого взгляда, что-то было в нем оскорбительное, сам смотрел в сторону, не выдавал своего настроения или намерения.

Адвокат чиркнул зажигалкой, поднес близко к лицу собеседника старин­ный портсигар с вензелем, опустил взгляд в пол, голос его задребезжал, как у блеющей овцы.

— Угощаю.

Серж прикурил, взял из рук владельца портсигар, оценил его тяжесть, золотая вещица соблазняла матовым цветом червонного золота.

— Дарю, мне вас рекомендовали, — продолжил адвокат. — Доставите в Москву посылочку, почта, знаете, не всегда аккуратно работает, в дороге может потеряться. Вас встретят, получите приличный гонорар, намного боль­ше этого, — он кивнул в сторону двух брошенных на полу мешков. — Там как пойдет, останетесь довольны.

...Владик ничего не понял: на крыльцо подъезда вышли двое, в темноте разглядел Петрилу. Черт бы его побрал, миролюбиво разговаривал с Сержем. Что произошло в квартире адвоката, ничего доподлинно не известно. Серж отмолчался, но с того вечера пользовался старинным золотым портсигаром с вензелем, украшенным мелкими камешками. Антикварная коробочка смугло поблескивала золотом. Хозяин хранил в портсигаре паспорт, деньги, очень удобно щегольски потрясти перед удивленной мордой гаишника, небрежно сказать:

— Не курю, бабушкино наследство.

Имя «Зойка» было начертано на судьбе Сержа: легкомысленная, красивая, сероглазая, каштановые волосы высоко схвачены в веселый хвост, так и хоте­лось сзади дернуть. Она упала ему спиной прямо в руки из двери перепол­ненного автобуса. Серж ждал на остановке свой автобус, стиснутые в салоне люди стали приходить в движение, давка — обычное дело вечером, все едут с работы, кто покрепче, активно работает руками, ногами. Зойка висела на ступеньках, чуть дышала, спрессованная толпа пошла враскачку, ее первую, как из тюбика, выдавили из душного автобуса. Чьи-то крепкие руки тут же подхватили ее, тонкую, легкую, и поставили на асфальт.

— С приземлением! Не очень вас помяли, вы девушка хрупкая?

Услышала насмешливый незнакомый голос, обернулась. Коротко стриже­ный молодой человек, фигура крепыша-спортсмена, скорее футболист, широ­ко улыбнулся ей, обнажив металлическую фиксу.

— Зоя. А вас как зовут? — бойко ответила девушка, приглашая продол­жить разговор. Она улыбнулась, показав во рту в верхнем ряду ровных зубов такую же металлическую коронку.

— Надо же, Зоя, мы с вами как родные, какие понты! Кто зуб выбил? — удивленно поинтересовался Серж.

— Давай на ты, я еще не старая, — хохотнула Зоя, — от нехватки йода, все мое детство прошло на Сахалине.

— О-о, какая даль! — присвистнул Серж.

Зойкины родители Ачкасовы пятнадцать лет вкалывали на шахтах Саха­лина, во всем себе отказывали, копили деньги.

— Пахали как черти, подкалымили раннюю пенсию с выслугой, коэффи­циентом, — каждый раз вспоминал отец Зойки, — для тебя единственной.

Лелеяли мечту: вернуться на материк с кругленькой суммой в банке. Раз в три года семья приезжала в родной городок в отпуск, присмотрели двухэтаж­ный кирпичный дом в районе кладбища, купили. Отец Зойки не собирался на пенсии выращивать помидоры. Пристроил к дому две комнаты, органи­зовал швейную мастерскую, закупил оборудование, восемь швей строчат на машинках, дело пошло. Официально шили рабочую одежду, не по наклад­ным — модные джинсы, куртки, настоящая фирма, не отличишь, аккуратные швы, строчки, материал и пришитые импортные лейблы.

Зойка не хотела учиться, не было особой тяги, получила школьный атте­стат с нарисованными средними оценками. Мать три года обшивала мону­ментальную директрису, статью похожую на памятник. Классную ублажала богатыми подношениями и липовыми справками от уроков физкультуры и труда. Все лето после экзаменов Зойка провалялась на диване, радуясь пол­ной свободе, листала модные журналы, пропадала на дискотеках, в клубах, на городском пляже, домой приползала усталая, спала до обеда.

Ее интересовали модные купальники, солнцезащитные очки, летние шляпки, дорогие духи, мускулистые спортсмены, желательно с машиной. Мечтала встретить своего принца, быстро выскочить замуж. До чертиков надоели нудное жужжание матери и упреки отца. Вырастили одну дочь, все для нее, а она такая неблагодарная дрянь, хвост вверх задерет, ручкой пома­шет, «чао-какао», и со двора ускользает на всю ночь. Мать грозилась спрятать всю одежду.

— Бесполезно, на ней шкура горит, наступи на хвост ящерице, у нее новый отрастет, так и наша Зойка, — мудро сделал заключение отец.

Серж — щедрый, остроумный, вкрадчиво целовал ей руки, шею, за ушком, забавлял целыми днями. Чем не мечта. В то лето они хорошо загорели на Диком пляже. Серж подъезжал к дому Зойки на крутом мотоцикле, она легко запрыгивала к нему за спину, крепко обнимала, прижимаясь горячим телом к сильной спине. Мотоцикл дрожал, мчал молодых наездников за город. Она в коротких синих шортах, в майке в бело-голубую полоску. Зойка любила морскую тему, каштановый хвост вздрагивал на ветру и развевался, как знак любви и свободы.

Ей хотелось путешествовать, уехать далеко-далеко, к морю, самолетом, лучше, конечно, с обручальным колечком на пальце. В любую минуту готова была бросить родительский дом, постылые стены, разговоры матери надоели хуже горькой редьки. Ох, укатить бы с Сережей на край света!

А он не спешил делать ей предложение, все вкрадчиво расспрашивал про бизнес отца, про его компаньонов, поставки, обороты. Уступчиво улыбался, глаза смотрели холодно, что-то в его расчетливом взгляде просматривалось чужое, бесстрастное. Зойке в такой момент не нравились его карие глаза, они почему-то тускнели, не дрожали в них золотистые вкрапления. Она любила его шутливым, дурачилась, не отпускала, прижмется и слушает разные исто­рии из его насыщенной приключениями жизни, прикроет ему глаза своей теплой ладошкой. Неделями жила на его съемной квартире, принимала подар­ки, золотые сережки. Последним был браслет в виде крученой змейки, вместо глазок — зеленые изумруды. Ничего не хотела знать: откуда у него деньги, почему не работает. Его работа — до самого вечера сидеть за столиком в ресторане. Все знают — у Сержа там наблюдательный пункт, к нему приходят какие-то деловые люди, они ведут долгие скучные разговоры на непонятном для Зойки языке. Скучно.

В ресторан она заявлялась во всем блеске перед закрытием. Скромное вечернее платье, синий бархат, гладкая прическа, в ушах серьги с крупными голубыми топазами влажно блестели в тон с ее серыми влюбленными глаза­ми. В них плескалась любовь и безграничная нежность. Вечером серые глаза менялись, мерцали небесной лазурью, будто подсиненные акварельной крас­кой. Шампанское сильно действовало на нее, будоражило. Казалось, праздник жизни будет продолжаться вечно.