Ирина Шатырёнок - Жить будем потом

Все давно выгорело, пусто, мертво, ничего не осталось, даже воспоми­наний.

Лишенный материнской любви, он искал в женщинах спокойную ласку, заботу, отзывчивость. и не находил. Жизнь изменилась, женщины измени­лись, стали другими. Прикидываются овечками, опасно иметь с ними дело. Продадут за копейку, лживые, продажные щуки. Любви нет, а Зойка своя, из одного города, у нее теплые, ласковые руки, ладони пахнут ромашкой, цветочным лугом, покупает ромашковый крем, мыло, шампунь. Она вся такая свежая, родная, чистенькая, ее тело отзывчивое, ничего не требует.

Всех подробностей тайной жизни Сержа Зойка не знала, жгучего женско­го любопытства к теневой стороне партнера не испытывала. Зачем ей чужие камни на горбу таскать.

Личная жизнь Сержа для его окружения была под запретом. Никто не знал его настоящего адреса. Гостиницы, рестораны — да, но моя хата — моя, не база для всех, не притон. Подружка нигде не засветилась, штамп в паспорте не стоял, в комбинациях партнера все так и было задумано, пару все устра­ивало.

В минуты откровенности и близости Серж с некоторой долей сомнения делился с Зойкой планами на будущее.

— Когда-нибудь ты будешь приятно удивлена плодами моих трудов.

— Приблизительно нарисуй это будущее, — поддерживала ход разговора Зойка. Знала, бесполезно что-то выспрашивать, клещами ничего не вытянешь. Стена, зачем биться о стену.

— Узнаешь, не сейчас, еще не время.

Она не предохранялась, по молодости думала — будь что будет, и страха не было. Спроси ее — хочет она сына или дочь, сразу и не ответит, росла в семье одна, чужих маленьких детей любила. После десяти лет совместной жизни не беременела, к врачам не ходила, доверялась случаю и божьему про­мыслу.

Молодая женщина, неспособная забеременеть, отличается от тех, кто ждет ребенка или планирует, в голове устроена такая специальная клеточка, что-то вроде пульта, ответственного за таинство хода жизни.

Зойка не знала всех тонкостей механизма своей радостной и чувственной природы, ее особенного устройства — быть желанной с любимым, безотказ­ной и праздничной затейницей. Близких подружек по этой части не завела. Опасно делиться слишком откровенным, предельно интимным, но чувствовала, Сержу не нужны другие женщины, умела насытить его всем: страстью, плотью, выжать до предела, потом легко оттолкнуть его, как тихую лодку, «плыви, мой дорогой, мой единственный, в мир наслаждений».

В их играх сочеталось редкое единение духа и плоти, понимание без пустых слов, одно наитие, подчинение друг другу. Чего еще искать! Он давно добровольно покорился ей, принял ее правила любовных утех, в свою очередь Зойка не раскрывала свои маленькие тайны. Зачем? Оставайся неожиданной, не завоевывай все пространство Сержа, пусть и для него будет один уголок, не занятый женщиной, и ему надо глубоко дышать, молчать, оставаться наедине с собой. От себя тоже устанешь, бывают такие трудные минуты в жизни. и близкая женщина может стать обузой.

Зойка знала: соперниц у нее не будет. Ей не надо было себе врать, при­спосабливаться в те упоительные моменты, когда их тела и души сливались в одно целое.

Серж давно заматерел в бизнесе, стал на ноги, легализовался, переводил средства на счета в офшор, в Италии и Греции приобрел несколько домов, квартиры, ждал время «Х», чтобы тихо уплыть в теплые страны, подальше от московских сквозняков и осенней сырости. Ничем не обрастал, дачи, виллы требуют сил и времени. Надо быть легким на подъем, в случае чего все долж­но уместиться в одной руке.

Зойка не знала, что Серж давно сделал ее наследницей своего состояния. О масштабах предприятия не догадывалась. Ее афера с бегством поставила Сержа перед фактом: надо найти беглянку и жестоко наказать, к подруге был свой счет, предъявит черную метку один на один, знать будут только он и она.

Не знал одного: за ним уже началась настоящая охота. Перешел дорогу влиятельным покровителям Али, самое лучшее решение — убрать с дороги конкурента. Быстро и без свидетелей. Место его хаты выследили, как и вычис­лили весь распорядок скрытой жизни. В один из вечеров киллер уже дежурил на лестничной площадке, пуля прошла под правой лопаткой, задела кость и нерв, рука после операции висела вялой плетью.

Серж долго болел, «коллеги» по бизнесу помогли, спустили на него всех собак. Ребята из секретной конторы очень интересовались связями нашей мафии с зарубежной, в этой горячей и опасной цепочке нашли крайнего, по обе стороны фронта закрывались большие проблемы. Внезапно, хотя такие варианты предполагались, подготовил пути отхода, новые документы, но круг для него замкнулся, не рассчитал свои силы и подвязки, загнали за красные флажки. За границу не успел, в аэропорту его уже дожидались незаметные ребята со стальным взглядом, тихо повязали — на тот момент у Сержа на руках был новенький паспорт на чужое имя.

На личного адвоката потребовались немалые деньги, никто не хлопотал за подследственного С. Г. Ярошко. В тюрьме обострились старые болячки, на раненой лопатке образовалось мокнущее нагноение, рана не заживала, рука сохла. На спине появился бугорок, сначала с пятнышко, начало расти, напо­минало маленький горбик, поскрипывал, как старый, больной сустав, ныл в непогоду, лежать на правой стороне стало невозможно.

Организм слабел, больному требовался индивидуальный уход, возмож­но, повторная операция, специальное питание, лекарства, витамины, теплый морской воздух. Сержа часто переводили в больничку, палата была пере­полненной, он лежал у холодной стены, все кости ломило, больные надсад­но кашляли, сипели, плевались, от туберкулезного соседа Серж заразился палочкой Коха.

Почувствовал, что рассыпается, гниет заживо, его оставляли последние силы и надежды. Туберкулез перекинулся и на суставы, к старым мучениям пораженных легких добавились новые.

Закат жизни Серж принял спокойно, как и условия тюрьмы, замолчал, не принимал участия в жизни зоны, замкнулся в себе, не вмешивался в чужие дела и разговоры, экономил остаток сил. Его скрытая, внутренняя жизнь про­должалась, она тревожила, истязала вопросами, на которые пытался ответить. Погружение в себя спасало от окончательного надлома.

Странно вот, есть свои законы на воле, их я нарушал, там — воровал, грабил, и было не западло, но не убивал, мокрухи на мне нет. Была у меня женщина, думал, единственная — любил ее, и она ... Здесь, на зоне, свои законы, железные: не стучи, не кради, уважай отца и мать. Попробуй здесь укради. Получается, и те, и эти законы совпадают. Отчего же жизнь так несправедлива!

В свой последний рабочий день в конце апреля в Москве Зойка попросила у Али Магометовича машину с водителем, заскочила на съемную квартиру. Веки глаз воспалились, болезненно слезились, сквозь соленую пелену попро­щалась с гнездышком, где они счастливо жили. Схватила с комода лохматую шапку, нелепо украшенную горящими бриллиантами, и выскочила на пло­щадку. Было слышно, как звонко застучали ее каблуки. Не дожидаясь лифта, понеслась вниз, лихо перепрыгивая через ступени. До последнего казалось, что все происходит не с ней, не ее жизнь — чужая. Ловила себя на мысли: какой увлекательный боевик, она всего лишь сторонний наблюдатель.