Яков Липкович - Три повести о любви

«В первый раз надела наши советские чулки, и уже поползли», — сообщила она доверительно.

Ипатов не знал, что сказать. Мама, сколько он помнит, всегда носила советские чулки. Обычно у нее были всего две пары: простые на каждый день, фильдекосовые — для выходов. Последние она очень берегла. Без конца штопала носок и пятку, поднимала петли, затягивала, когда они начинали ползти, — и носила, носила годами. Сейчас она донашивала чулки, купленные еще до войны и только чудом не выменянные в блокаду на хлеб и картошку.

Так что чулочные жалобы Светланы Ипатова не тронули.

Но она, очевидно, и не ждала сочувствия.

«Ты видишь меня?» — вдруг спросила она.

«Вижу», — признался Ипатов. Несмотря на глубокий мрак в парадной, он хорошо различал и ее наклоненную голову в меховой шапочке, и руки, все еще возившиеся с чулком, и общий силуэт, который почти сливался, но до конца не слился с темнотой.

«А я тебя не вижу».

«Да ну?» — удивился он.

«Я плохо вижу в темноте».

«Дай руку!»

«Зачем?»

«Я тебе покажу, где я», — шутливо заметил Ипатов.

«Нетушки», — хмыкнула она.

Опять живое, свежее словечко «нетушки». Ничуть не хуже других, также понравившихся ему. От кого она их позаимствовала? От матери? От отца? Одно несомненно, они знакомы ей с детства…

«Все… товарищ лейтенант», — сказала она, выпрямляясь.

«Гвардии старший лейтенант», — весело поправил он ее.

«Вот как? Даже гвардии?»

«А ты как думала?»

«Похвальбишка!.. Дай сумочку!»

Она протянула руку. Он прижался к холодной ладошке щекой, поцеловал ее в самую середину. Потом притянул к себе Светлану, и их губы встретились в долгом обжигающем поцелуе.

«Все! Хватит!» — сказала она, пытаясь освободиться.

«Нет!» — он продолжал ловить ее губы и всякий раз настигал их.

И как тогда, на черной лестнице, Светлана совсем не противилась его смелым и рискованным ласкам. Только раз легонько шлепнула по руке — чтоб не забывался.

В отличие от него, говорившего ей самые нежные, самые жаркие слова, она целовалась молча, лишь время от времени повторяла задыхающимся голосом:

«Все! Хватит!»

И еще спросила:

«Где сумочка?»

Трудно сказать, сколько бы они так простояли, если бы вдруг не бабахнула дверь и в парадную не ввалился какой-то подгулявший жилец.

Ипатов и Светлана отступили к стене, рассчитывая, что он их не заметит в темноте.

Но тот заметил.

Ипатов загородил собою Светлану.

«Вы мужчина?» — вдруг спросил человек.

«Мужчина», — ответил Ипатов.

«Скажите, от меня сильно пахнет водкой?»

«Сильно», — подтвердил Ипатов.

«Нехорошо», — сказал тот.

«Да, нехорошо», — согласился Ипатов.

«Вы кто?»

«Директор Эрмитажа», — сказал Ипатов.

Он услышал, как за его спиной прыснула Светлана.

«Очень приятно…»

«Мне тоже…»

«Сухого чая нет?»

«Нет… Весь продал… (Позади снова фыркнула Светлана.) А зачем он вам?»

«Запах заесть…»

«Снегом можно…» (Светлана легонько толкнула его в бок — предупреждала, чтобы не задирался.)

«Снегом?»

«Ну да. Лучше прошлогодним», — веселил Светлану Ипатов.

«Формальдегид», — изрек в ответ незнакомец и, шаря руками в темноте, двинулся к ближайшей квартире. Дверь оказалась не запертой, и он бесшумно растворился за порогом.

Ипатов погрузил в свои широкие ладони оба ее кулачка.

«Ну что?» — спросил он.

«Пошли?» — сказала она.

«Пошли», — согласился он…

Летний сад встретил их своей хрестоматийно-прекрасной решеткой. Минимум два раза в год — ранней весной, когда сад ставят на просушку, и поздней осенью, когда он весь в опавшей листве, — сюда, как на паломничество, приходят мама и папа. Свой обход любимых мест они обычно начинают с улицы Росси и кончают решеткой Фельтена — заряжаются, как говорит мама, на полгода красотой.

«Тебе нравится?» — спросил Ипатов Светлану.

«Очень», — сказала она.

«Однажды она мне даже снилась на фронте. Я уже не помню как, но снилась».

Светлана молча прижалась к его плечу щекой. «За что он покушался на царя?» — спросила она, когда они остановились у мраморной доски на том месте, где Каракозов неудачно стрелял в Александра Второго.

«Как за что? — Ипатов удивился, что Светлана не знает таких элементарных вещей. — Потому что обманул крестьян. После так называемого освобождения они попали в еще большую кабалу — экономическую…»

Прошло всего несколько месяцев со сдачи вступительных экзаменов в Университет, и Ипатов, надо полагать, ответил бы и на более заковыристые вопросы по истории.

«Теперь я вспомнила», — сообщила Светлана обрадованно. — Мы это еще в школе учили!»

«А ты знаешь, почему Каракозов промахнулся?»

«Почему?»

«Один крестьянин из толпы выбил у него из рук пистолет. Я даже фамилию этого крестьянина запомнил. Комиссаров».

«Ну и память у вас, молодой человек, — заметила она, заглядывая ему в лицо. — Что ж, на первый вопрос, товарищ студент, вы ответили… Попробуйте ответить на второй…»

«На какой?»

«Куда мы пойдем дальше?»

«Куда скажешь…»

«Я скажу… — подхватила она, задумываясь. — Пошли в кино?»

«В кино? Пошли!»

«Сколько на твоих?»

«Мне легче ответить, сколько на твоих, — усмехнулся Ипатов, показывая голое запястье. — Тю-тю! Посеял где-то!»

«Когда?»

«На днях!»

«Может быть, они дома, завалились куда-нибудь?»

«Может быть», — весело согласился Ипатов.

«На, посмотри, я плохо вижу», — она протянула руку.

Чтобы разглядеть крохотные стрелки на крохотном циферблате с крохотными цифрами, Ипатов склонился к самым часикам.

«Без двадцати десять».

И не удержался: повернул ее руку к себе ладонью и прильнул к ней долгим поцелуем.

«Опоздаем», — напомнила Светлана.

«Куда направим стопы?» — спросил он.

«Знаешь, пошли в «Аврору»? Там идет «Двойная игра». Новый трофейный фильм. Все хвалят».

«Когда начало сеанса?»

«Кажется, в десять. Если на трамвае, успеем. Надо еще билеты купить».

«Пошли!» Он взял ее под руку, и они быстрым, сбивающимся шагом пошли обратно вдоль решетки Летнего сада.

«Вон идет! Побежали!» — заторопила она его.

С Петроградской стороны въехал на Кировский мост и устремился к Марсову полю неярко освещенный трамвай.

Они весело припустили к остановке. Но уже на мостике через Лебяжью канавку Светлана стала задыхаться от быстрого бега. Ипатов схватил ее за руку и помог бежать последние две сотни метров.

И что самое удивительное — успели! То ли трамвай шел медленно, то ли они бежали быстро. А возможно, обе причины вкупе.

Перед ними в прицепной вагон, вместе с еще десятком пассажиров, залезли два подвыпивших парня. Они сразу стали громко переговариваться через головы людей. И тут на них взъелся мужчина в пальто с собачьим воротником. «Эй вы, заткнитесь!» — грубо одернул он их. Один из парней, маленький, худенький, с черными кудрями, выбивавшимися из-под шапки, с шальными черными глазами, пытался пробиться к приятелю, оказавшемуся на другом конце площадки. Когда он пролезал рядом, Ипатов увидел на его спине большой горб. А приятель уже кричал из своего закутка хриплым голосом: «Цыганок, скажи этому гражданину, что мы из Одессы!» На что Цыганок отвечал: «Ты думаешь, у него от этого душа запоет?» — «Я вот сейчас, на первой остановке, сдам вас в милицию!» — продолжал злобствовать мужчина с собачьим воротником. «Цыганок, гражданин хочет заказать драку. Так он ее получит, Цыганок…» Цыганок был настроен более миролюбиво: «Оставь его, Боря… Он не знает, что в Одессе люди умирают с улыбкой на устах…» Ипатов упивался этой живой, остроумной, неленинградской перепалкой. Он забыл даже о кино и готов был ехать за этими ребятами, наслаждаясь даровым спектаклем, пока они не сойдут. И если бы не Светлана, которая через глазок в подмерзшем стекле поглядывала на улицу, чтобы не прозевать остановку, он, возможно, проехал бы и дальше…