Яков Липкович - Три повести о любви

Ипатов понял: если он сейчас уйдет с танцев или — что еще хуже — останется сидеть одиноко и неприкаянно, то в первом случае будет выглядеть смешным, а во втором — жалким. Оставалось единственное, что не выставляло его в невыгодном свете и не роняло. Он тут же повернулся к стоявшей рядом незнакомой черноглазой девушке и пригласил ее на танец. Жаль только, что она была ужасно некрасива: большой прыщавый лоб, крупный нос с горбинкой, волосатая родинка на щеке. Но с ее лица на Ипатова смотрели умные, даже очень умные глаза. Смотрели с каким-то трогательным печальным укором.

Хотя ни он, ни она не произнесли ни одного слова, Ипатову показалось, что ей что-то известно о нем, о его быстролетном романе. Впрочем, об этом знал, наверно, весь курс: уж очень заметной была Светлана.

Стыдясь своей некрасивой партнерши, Ипатов старался держаться подальше от Светланы. И это ему удалось, потому что те двое тоже как будто избегали приближаться к нему.

Но вот доиграла пластинка, и Ипатов с трудно скрываемым облегчением отвел девушку, всю вторую половину танца избегавшую встречаться с ним взглядом, на старое место. Там он поблагодарил ее и сразу отошел.

А по залу уже понеслись и закружились ласкающие звуки «Осеннего сна». К вальсам Ипатов был не то что равнодушен, а просто относился к ним без большого восторга. Ставя выше всего танго, которое он мог танцевать вечера напролет, он, с некоторыми оговорками, признавал также вальс-бостон, фокстрот и — последним из современных танцев — вальс. Впрочем, если быть точным — вальс для Ипатова по его танцевальной шкале ценностей был последним из современных и первым из бальных танцев…

«А вот мы где…» — вдруг услышал он знакомый голосок. Анечка Тихонова. Сказала и, как всегда, покраснела.

«Ты где пропадала?» — полюбопытствовал Ипатов.

«Нигде. Я здесь с самого начала. Только ты не замечал меня», — мягко упрекнула она.

«Пошли танцевать!» — пригласил он ее.

«Ну… пошли», — неуверенно согласилась она.

Миниатюрная Анечка была легка, как перышко. Он улыбнулся, подумав, что со стороны, возможно, ее вообще не было видно среди танцующих. Могло показаться, что он танцует один, сам с собой, — этакая дылда, на голову возвышавшийся над всеми.

Вальс требовал пространства, и нет-нет в поле зрения Ипатова, кружившего с Аней Тихоновой по залу, попадала Светлана. За все время он ни разу не встретился с нею взглядами, хотя были моменты, когда они проносились совсем близко друг от друга. Уже дважды при желании он мог дотянуться до нее рукой. По-видимому, она тоже поставила на нем крест.

«Костя, ты чего такой бледный?» — вдруг спросила Аня.

«Как бледный?»

«Совсем как полотно… Ты скажи, если чувствуешь себя плохо?» — обеспокоенно продолжала она.

«Ну что ты? Я чувствую себя прекрасно! — воскликнул Ипатов. — Лучше не бывает!»

И действительно, он чувствовал себя неплохо. Физически, разумеется. Свою же бледность он целиком отнес за счет утренней встряски. Но чтобы успокоить Аню, которая встревоженно посматривала на него снизу, заявил:

«Тут еще освещение такое!»

Она покачала головой:

«Тогда бы у всех лица были бледные».

«А они и бледные, посмотри!»

«Но не так…»

Потом Светлана и Альберт вдруг исчезли. Их не было видно ни среди танцующих, ни среди зрителей. Точно сквозь землю провалились. Возможно, вышли в коридор…

После короткой паузы «Осенний сон» сменился маршем. «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля», — заливался известный певец. Рассчитанный на шествие праздничных колонн, этот марш таил в себе небольшой ритмический секрет. Под него можно было идеально танцевать фокстрот. Вскоре десятки пар (Ипатов и Аня Тихонова в том числе) в привычном ритме продолжали отстаивать свое право танцевать то, что им больше нравится. И все-таки устроители вечера не могли до бесконечности игнорировать бальные танцы: суровое время не прощало и меньшие упущения. Ипатов давно обратил внимание на напряженное лицо секретаря комсомольского бюро факультета.

И вот грянул менуэт. Середина зала мгновенно обезлюдела. Правда, не до конца. Остались какие-то две пары, которые бестолково и нерешительно попытались разыграть перед всеми спектакль из жизни маркизов и маркиз. Юноши и девушки церемонно сходились и расходились, кланялись, поворачивались, разводили руками. Вскоре одной из пар надоело кривляться и жеманничать, и она сбежала, смешавшись с толпою.

В общем, все облегченно вздохнули, когда наконец с менуэтом было покончено и на смену ему пришла шаляпинская «Дубинушка», которую вполне, если не привередничать, можно было танцевать как танго. Середина актового зала снова заполнилась танцующими. Ипатов невесело подумал: Шаляпин перевернулся бы в гробу, если бы увидел это зрелище. Но классика на то и классика, чтобы всякий раз по-новому служить новым поколениям. На этой иронической нотке и завершилась попытка Ипатова хоть как-то осмыслить происходящее…

Танцевать, однако, он не пошел, расхотелось. Зато Аню Тихонову тут же подхватил какой-то первокурсник из французской группы. Они были почти одного роста и поэтому хорошо смотрелись. Возможно, с его, Ипатова, легкой руки на нее наконец обратили внимание до сих пор не замечавшие ее ребята. Дай бог ей удачи и счастья! Она этого заслужила, славная псковитянка!

В дверях актового зала показался Валька Дутов. Видно, только сейчас заявился. Валька тянул шею, кого-то искал взглядом. Ипатов догадался: ищет его!

Он помахал приятелю рукой. Тот увидел и, обрадовавшись, жестом позвал за собой.

Ипатов двинулся за ним.

Валька, не дожидаясь его, направился в глубь коридора правого крыла факультета. Время от времени он оборачивался и кивком головы как бы подтверждал важность того, что собирается показать или сообщить Ипатову. Тот, ничего не понимая, но испытывая нарастающее любопытство, шел следом.

Подойдя к кабинету советской литературы, Валька молча показал рукой на дверь и так же, не говоря ни слова, повернул назад.

«Что там?» — недоуменно спросил Ипатов.

«Заходи, увидишь», — сухо отрезал Валька.

Ожидать можно было всего, вплоть до какого-нибудь дурацкого розыгрыша.

Ипатов пожал плечами, подошел к двери и толкнул ее…

У окна стояла Светлана. Она была одна в пустой аудитории, залитой электрическим светом. Альберт куда-то сгинул. При виде Ипатова на безукоризненно красивом лице Светланы появилась кривая, вымученная улыбка, которая ей решительно не шла.

Он остановился на пороге в полной растерянности.

«Я попросила Вальку, чтобы он позвал тебя», — произнесла она своим глуховатым голосом.

Ипатов молчал. Громкие и частые удары сердца отвлекали, мешали собраться с мыслями.