Дарья Сойфер - На грани серьёзного

Судя по тому, как изменился взгляд режиссера, Кира сказала то, что нужно. И, дав «пять» следующему, гордо удалилась со съемочной площадки.

Радость от интервью длилась недолго. Потому что, испытывая мощнейшее чувство дежавю, у своего подъезда Кира встретила Эрика. И снова прыгающего от холода, и снова в тоненьком замшевом пиджачке.

– Сразу видно, что твоя бабушка – в Ереване, – усмехнулась Кира, вытаскивая с заднего сиденья пакет с гамбургером: ужин женщины-холостяка. – Иначе ты был бы в шерстяном свитере и шапке на завязках.

– Если у меня будет менингит, это твоя вина. Так и пишите на моем надгробии, – Саакян с трудом шевелил посиневшими губами. – Где тебя носит уже два дня?

– Предоставь мне адвоката.

– А с телефоном что?

– Спрятала. Через неделю, когда моя родня поймет, что Катя не спит на картонке у теплотрассы, снова достану.

– Значит, все-таки выгнала…

– Еще слово и!..

– Понял, понял. Но я ведь волновался! В клубе тебя уже сто лет не было, на звонки не отвечаешь, на почту и домашний тоже. Как мне выходить с тобой на связь?!

– Давай так, – Кира прижала магнитный ключ к домофону. – Если в окне стоит горшок с цветами, со мной все в порядке.

– Это не смешно. Вот, я купил тебе телефон, – он вытащил из внутреннего кармана аппарат. – Извини, что распакован… Но я вставил симку и на быстрый набор вбил свой номер.

– Саакян, – она прошла в теплое нутро подъезда, лелея слабую надежду, что Эрик растворится, как мираж, или останется на улице. – Я еще даже не знаю, беременна или нет, а ты уже боишься опоздать в роддом. Розовый? Серьезно? А такого же, но со стразами не было?

– Какой был. Там есть камера хорошая…

– Нет, ты больной человек, – она вошла в лифт и зажмурилась.

Но Саакян не исчез, а наоборот, шагнул следом и даже нажал на кнопку.

– Я просто за тебя волновался. Посмотри на себя! И питаешься не пойми чем.

– А если я все-таки не беременна? – упрямо твердила она. – Отберешь телефон и выставишь счет за морскую капусту? Или что ты там хочешь, чтобы я ела?

– Тяжелый случай… Ладно, делай как знаешь.

Он проводил ее до квартиры, но заходить не стал. То ли берег мокасины от едких территориальных замашек Линукса, то ли просто надоело все время слушать, как отбрехивается Кира.

Вместо облегчения она почему-то испытала странное, незнакомое доселе чувство. Не одиночество, нет, к нему она привыкла. И считала себя самодостаточной. Но вдруг появилось ощущение покинутости. Как бывает, когда ждешь гостей, долго планируешь вечеринку, а праздник пролетает в одну секунду, и вот ты уже стоишь в пустой комнате, среди разбросанных конфетти и опрокинутых бутылок, и понимаешь, что больше ждать нечего.

Она поборола это чувство, привычно затолкав его поглубже. Догадывалась, что однажды придет день и все, тщательно утрамбованное в закрома подсознания, хлынет наружу, как кипящее молоко из кастрюли, но это – потом. А сейчас ее ждало самое важное событие в жизни: выступление на отборочном туре «Большого стендапа». И либо она пройдет дальше, либо поймет, что как комик ничего не стоит.

На съемки в субботу она ехала, максимально отпустив ситуацию. Всю неделю повторяла, зубрила монолог. Репетировала перед зеркалом разные интонации, жесты, способы подачи. Но по опыту знала: перед сценой нет ничего лучше, чем несколько часов пустоты. Вся подготовка – до. А день в день – лишь спокойствие, хорошее настроение и полная уверенность в собственном организме. Чтобы ни отравления, ни температуры, ни бессонницы… Только ночь полноценного сна и проверенная пища. Но ни в коем случае не голодовка, потому что урчание желудка – один из тех звуков, которые не поддаются контролю.

Джинсы, футболка, кеды. Все чистое, удобное и никак не напоминающее о себе. В конце концов, дресс-код – последнее, чего требуют от стендаперов. Скорее, женщину на каблуках встретят с недоумением. Юмор подразумевает комфорт.

Кире повезло во многом. Во-первых, ее сотоварищей по стендап-клубу поставили в другие съемочные дни. Их присутствие сразу задавало высокий градус конкуренции: она знала, в чем Эрик и Касаткин сильнее нее, и начинала заранее волноваться. Присутствующих она не знала. Только одного парня с огромной дыркой в мочке уха, в которую при желании можно было бы просунуть сливу, как-то видела на подмосковном летнем стендап-фестивале. Остальные приехали из других городов, кто-то и вовсе выходил на сцену второй раз в жизни. Они волновались, натужно шутили друг с другом и на камеру хлопали коллег по плечу.

Кире коротко расписали правила, усадили в общую комнату, она слышала только приглушенные звуки смеха из зала и голоса ведущих. Ожидание угнетало, но ей повезло и на сей раз: ее вызвали третьей. Толком не успев испугаться, она оказалась на модно декорированной сцене. Горел неон, ритмично била современная музыкальная подводка. Зал, как и положено воспитанной телевизионной аудитории, дружно аплодировал по сигналу. Боковым зрением Кира отметила свое имя, крупными буквами горящее на широком экране. Вот. Ее текст услышит вся страна. Ну что, мама, я занималась глупостями?…

Она сжала микрофон, сняла его со стойки: перед ней выступал высокий парень, а разбираться на публике, как регулируется подставка, она не хотела. Поэтому микрофон взяла в правую руку, а левой ухватилась за стойку, будто это позволяло ей держаться ровнее.

Зал был погружен в синеватый полумрак, и перед ней светились лишь столы членов жюри. Опытные комики, которых она ни разу не встречала живьем. В смысле вот так, лично. Близко. Чтобы они слушали ее, а не наоборот. Но вот они, самые обыкновенные люди, сидят и с ожиданием смотрят на нее.

Спасибо сайтам знакомств, ей было о чем рассказать. Маменькины сынки, неказистые игроманы, потасканные ловеласы, уверенные в своей неотразимости. Ловцы московской прописки и, как вишенка на торте, любители пальцев на ногах.

Кира знала, что забралась слишком глубоко в дебри феминизма. Но публика шутки принимала, смеялись члены жюри. Пути назад не было. Она вышла, получив одобрение от одного из наставников. Ее взяли. Ее взяли в команду самой Ксении Расуловой! Кира тоже хлопала кого-то по плечу, тоже давала пять. Плевать на нормы гигиены, когда ее принял «Большой стендап». И от этого факта встреча с родителями Эрика стала казаться сущим пустяком.

– То есть ты действительно решила все испортить, – резюмировал Эрик, оглядывая ее тщательно подобранный наряд.

Мешковатые джинсы, непонятно, мужского или женского кроя, фланелевая рубаха в красно-черную клетку из тех, что занашивали до дыр в девяностые. Волосы, по-сиротски собранные в низкий хвост, и выражение лица «поможите, люди добрые».