Дарья Сойфер - На грани серьёзного

Нет, внутри Кира торжествовала. Она была довольна собой и знала, что не вызовет у родителей Саакяна ничего, кроме недоумения. Армяне с их любовью ко всему показательно-нарядному придут в ужас от такой гипотетической невестки. Была еще мысль взять жвачку и смачно ей чавкать, но это даже для Киры казалось перебором. Надо, чтобы все выглядело максимально естественно.

– Неплохая затея, – Эрик наконец кивнул. – Я оценил. Ну что, идем?

– Еще не поздно отказаться.

– И в мыслях не было, – он галантно склонил голову и широким жестом пригласил ее в свою отполированную «Мазду».

Совет старейшин на лавочке у подъезда за этой сценой наблюдал безмолвствуя. Со стороны, наверное, казалось, что это прожженный сутенер вербует невинную душу в свою порочную армию. Не желая портить впечатление, Кира напоследок бросила на Эрика взгляд, полный мольбы и отчаяния.

– Нет, до чего дошли… Посреди бела дня! – заквохтала Клавдия Степановна.

Но за Кирой уже захлопнулась дверца, и машина с низким рычанием сорвалась с места. Нормальные люди устанавливают глушитель, Эрик же, вероятно, прикрутил к движку мегафон, чтобы звучало как целый табун.

Кира хотела подколоть Саакяна за его склонность к показухе, но попа на мягкой светлой коже кресла блаженствовала. Спину ласкали невидимые руки, для ног было ровно столько места, сколько нужно, чтобы не ныли колени, а пахло в салоне так, что хотелось прижаться ноздрями к приборной панели, чтобы нанюхаться впрок. Запах новенькой чистой машины… Если бы изобрели такой освежитель для белья, Кира бы честно сменила излюбленный «Аистенок».

Для разнообразия было приятно ехать в полной тишине. Никакого перестукивания и поскрипывания деталей, сулящего замену сцепления или втулок. И от внезапно накатившего покоя расхотелось даже препираться с Эриком. Но он заговорил сам.

– Я рассказал родителям о тебе. И про стендап, и про твою работу. Так что монолог «меня зовут Кира, и я – программист» можешь сразу опустить.

– Слушаюсь, Эрик-джан.

– Язвительность тебе тоже не поможет. Ты еще не видела моих сестер.

Кира представила себе девушек с косами до пояса, миндалевидными глазами и бровями, сросшимися на переносице. Вряд ли им дозволено говорить что-то кроме «Да, маменька» или «Да, папенька».

– Я сказал, что мы с тобой встречаемся несколько месяцев.

– И тебе поверили? Ты что, не водил домой своих макаронин?

– Зависть тебе не идет. Но если хочешь знать, я никого еще домой не водил.

Это утверждение заставило Киру прикусить язык. Она не была готова к подобной откровенности. И как реагировать? Радоваться, что она – уникальна? Бояться, что до этого Эрик вел настолько развратный образ жизни, что стеснялся демонстрировать его собственной семье? И она слишком давно знала Саакяна, чтобы принимать за честную монету все, что он говорит. Сколько раз вот так развешивала уши, а потом выясняла, что за его словами тщательно припрятан едкий сарказм. Нет, лучше промолчать. Если притворишься, что проблемы нет, глядишь, исчезнет сама собой.

Эрик привез ее к классической девятиэтажке, и, стараясь унять неожиданный прилив волнения, Кира последовала за ним.

– Не переживай, ты им понравишься, – самодовольно ухмыльнулся Саакян и распахнул перед ней скрипучую дверь подъезда.

И Кира убеждала себя, что ей, в сущности, плевать, что о ней подумают. Но все же нервничала. Наверное, потому, что побаивалась чужой семьи с чужими традициями.

Однако то, что она увидела в следующие несколько мгновений, на первый взгляд ничем не напоминало об Армении. Да, она не рассчитывала увидеть национальный костюм или услышать печальное завывание дудука с порога. Но хоть что-то! Акцент, брови, золото…

Мама Эрика больше напоминала француженку, чем армянку. Может, дело было в стрижке а-ля Мирей Матье, может, в крошечных размерах. Мадам Саакян была миниатюрная, худенькая и казалась хрупкой, как коллекционная фарфоровая статуэтка.

– Проходите, проходите, мои дорогие, – она радостно всплеснула руками.

Голос у нее оказался низким и хорошо поставленным, с обаятельной хрипотцой. Видимо, Эрик унаследовал бархатные интонации от матери. И Кире осталось лишь гадать, как это маленькое тело генерирует такие сильные звуковые волны.

– Разувайтесь, располагайтесь, – суетилась она. – Девочки еще не пришли. Эрик, покажи Кире, где ванная. И проходите в гостиную, мне осталось накрыть самую малость. Геворг! Геворгик, ты уже нарядился?!

Последнее было адресовано куда-то в стену. И, видимо, без труда прошло через бетонное препятствие, потому что по децибелам превосходило перфоратор.

Из-за стены послышалось неразборчивое ворчание и кряхтение. Нечто, что, скорее всего, представляло собой непереводимую игру слов. А, вот и повеяло Арменией!

– Геворгик, как тебе не стыдно! Я же приготовила рубашку! Идите в гостиную, ребята, я разберусь с отцом.

Кире приходилось изо всех сил делать вид, что она не слышит колоритного диалога родителей Эрика. К собственным семейным разборкам привыкла, к чужим – еще нет. И больше всего ее поражало, что ситуацией так лихо управляет именно женщина. И еще никто ей не указал на место у плиты, как частенько делал ее собственный папа. И ведь это армяне, блюстители традиций! Но маленькой мадам Саакян разве что папахи не доставало.

– Да что же это такое, ты собрался прятаться в подсолнухах в этой рубашке? – сетовала за стеной громогласная мама Эрика. – Как я покажу тебя людям?

– Папа редко ходит по магазинам, – пояснил Эрик шепотом. – Но если что-то себе покупает, то никто не заставит его это снять.

– А как твою маму зовут? – так же тихо спросила Кира: она вдруг вспомнила, что даже имя лжесвекрови еще не выяснила.

– Элинар.

Элинар Саакян оказалась не единственным потрясением Киры в этот вечер. Не успела она примоститься на краешек светлого кожаного дивана, – видимо, все Саакяны в вопросах обивки были немного расистами, если судить по машине Эрика, – как из прихожей донеслись шум, смех и высокие женские голоса.

– А вот и девчонки, – Эрик хлопнул себя по коленям, но вместо того, чтобы пойти в прихожую с распростертыми объятиями, плюхнулся рядом с Кирой и по-хозяйски закинул руку ей на плечо.

Она, разумеется, тут же замахнулась локтем, целясь ему под ребра, но он перехватил атаку, прижал к себе и в самое ухо выдохнул:

– Ты же моя невеста. Вот и не забывай.

– Маааам, а Эрик обжимается на твоем любимом диване! – обрушился на Киру пронзительный ябеднический вопль.

Она подняла глаза: в дверях стояла девушка, одетая, пожалуй, еще менее женственно, чем сама Кира.

Серые джинсы с разодранной коленкой. Толстовка. То ли растянутая, то ли просто велика на пару размеров. И черные, шелковистые волосы, скрученные на затылке в какую-то растрепанную фрикадельку.