Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

— Она объясняла почему?

— Говорила, что он был плохим мальчиком. Это ее слова, — с горечью ответила Синди. — Я умоляла разрешить мне съездить к отцу в гости в Мексику, но она и этого не позволила. «Твой отец был плохим мальчиком. Ему не нужна была его семья, и теперь он ее не получит».

От запаха мочи Майлза уже подташнивало.

— Холодает. Гулять в такую погоду, наверное, не очень полезно.

— Мне то есть?

Майлз растерянно кивнул.

— Милый Майлз, как приятно, что ты беспокоишься, — она опять стиснула его ладонь, — но мои хвори в прошлом. Даже доктора это подтверждают. Я хочу жить своей жизнью, а не заканчивать с нею. Особенно когда обстоятельства меняются к лучшему. — Очевидно, имелись в виду обстоятельства Майлза, и он слегка поежился. — Но, пожалуй, если хочешь, пойдем обратно.

К машине они возвращались, чего Майлз и ожидал, по тропе, что вела к могиле его матери. У надгробия стояла такая же банка с ноготками, но здесь цветы не утратили свежести, их желтые крепкие лепестки поблескивали на солнце.

— Даже цветам ясно, что стоят они на могиле хорошего человека, — грустно обронила Синди. — По-твоему, глупо так говорить, да?

— Да, — признался Майлз. — Но я понимаю, о чем ты.

Громко всхрапнув, Бастер проснулся. Выглядел он как человек с фотографии в «Имперской газете» в рубрике «Поиск пропавших людей». Майлз вытащил чек, лежавший под выдвижным ящиком кассы с первого сентября, и вручил его Бастеру; тот вгляделся в бумажку и спросил:

— Меня увольнять?

Майлз налил кофе ему и себе.

— Я уже собирался дать объявление в завтрашнюю газету, — сказал он. — Твоя самоволка как бы затянулась. Что у тебя с глазом?

Майлз мог бы задать еще много подобного рода вопросов. Бастер был бледным, исхудавшим, вонючим, подавленным и несчастным, как больная собака. Мало того, один его глаз распух и не открывался, а из уголка сочился гной. Майлз не сомневался, ему предложат на выбор множество историй, объясняющих столь жалкое состояние помощника повара. Надо бы проследить, подумал он, чтобы Бастера и Макса не ставили в одну смену, пока Бастер не придет в норму. Вид любого из них вызовет у клиентов опасения насчет ресторанных блюд, но появись они в паре — и люди ринутся вон к своим автомобилям.

— Паук укусил, — ответил Бастер, невозмутимо вытирая гной салфеткой. Майлз отвернулся. По утрам его желудок был особенно чувствительным. — Там, снаружи, какой-то чудной паренек, — сообщил Бастер. — Говорит, он тут работает.

Обогнув стойку, Майлз направился к входной двери; на крыльце неподвижно стоял Джон Восс, сунув руки в карманы. Вчерашнее полуденное тепло казалось далеким прошлым. Этим утром в воздухе пахло зимой. Заслышав, как поворачивается замок, парень поднял голову, затем опять уставился в землю.

— Он действительно у нас работает, — сказал Майлз, возвращаясь к стойке. — Новенький, убирает со столов.

— А с виду маньяк хренов.

— Ты сейчас больше похож на маньяка, — возразил Майлз. — Он из молчунов, но работник вроде хороший.

Оба оглянулись на дверь, сообразив, что Джон Восс так и не вошел внутрь, — наверное, потому, догадался Майлз, что не услышал четкой и ясной команды. И точно, когда Майлз опять подошел к двери, Джон Восс стоял на том же месте, явно ожидая приглашения.

— Входи же, — сказал Майлз. Парень кивнул и шмыгнул внутрь с поразительным проворством. Майлз шагал за ним следом в подсобку. — Можешь начать с кастрюль, — указал он на горы грязной посуды, оставшейся со вчерашнего вечера.

Вчера им опять не хватало рабочих рук, и Майлз велел просто замочить посуду, зная, что новичок явится рано. К тому же воскресенье — короткий день. Ресторан открыт только утром, но посетителей на завтрак приходило так мало, что и открывать не стоило. При том что пятница и суббота удались на славу, имело смысл закрыться и дать всем выходной. И Майлз наконец попадет на утреннюю воскресную мессу, по которой он соскучился. Обычно он находил способ улизнуть на субботнюю вечернюю мессу, начинавшуюся в половине шестого, но для старого алтарного служки этого было определенно мало. Вчера, спасибо туру на кладбище в компании с Синди Уайтинг, он пропустил мессу и сегодня утром чувствовал себя немного потерянным.

Вспомнив о странном предупреждении Хораса пятничным вечером, как и о благодарности Отто Мейера за то, что он взял мальца на работу, Майлз, наблюдая, как Джон Восс ставит посуду в раковину и принимается за работу, пытался предугадать, какой будет дальнейшая жизнь этого непонятного паренька. Начало не задалось настолько, что Майлз уже видел его тем, про кого спросят в газете спустя много лет: «Кто-нибудь знает этого паренька на фотографии?» Если, конечно, он вообще попадет на пленку. В газетах обычно красуются всякие Заки Минти. С другой стороны, кто знает? А вдруг из парня получится новый Билл Гейтс.

— Поздравляю, кстати, — сказал Майлз; парень прекратил работать мочалкой, но головы не поднял. — Я слыхал, твой рисунок отобрали на выставку.

— Рисунок Тик тоже, — ответил парень, не поднимая головы, хотя Майлз заметил, что глаза у него нервно забегали, словно он испугался, что внезапная болтливость — целых три слова зараз! — чревата для него самыми ужасными последствиями.

Вернувшись к грилю, Майлз перевернул ряды бекона. Он всегда заранее доводил бекон до трех четвертей готовности, чтобы перед подачей лишь слегка подрумянить. Желудок его успокоился, но неведомо откуда взявшееся ощущение, будто он стоит на рельсах в ожидании приближающегося поезда, до сих пор не утихло. Причиной тому, вероятно, была очередная бессонная ночь. Они с Дэвидом закрыли ресторан в половине одиннадцатого, и Майлз, вымотанный, поднялся к себе и заснул одетым с пультом в руке, прежде чем успел включить телевизор. Разбудил его привидевшийся кошмар: во сне он искал костыль Синди Уайтинг под трибуной «Имперского поля», а нашел Тик — свернувшись калачиком, она спала среди оберток от хотдогов и пустых одноразовых стаканчиков. Но только она не спала. В тот миг, когда он понял это, Майлз резко дернулся и открыл глаза, пульт, брякнувшись на пол, скользнул под диван, где хранились коробки с бумажными полотенцами. Часы показывали почти полночь, слишком поздно для звонка, но вместо того, чтобы уговаривать себя не паниковать, он в смятении набрал свой прежний телефонный номер. Жанин ответила после первого гудка.

— Тик уже дома? — выпалил он.

— Майлз. — Тон Жанин был таким, будто она позволяет очень многим людям звонить ей по ночам, но он в их число не входит.

— Тик вернулась?

— Пока нет.

— Уже полночь, Жанин.

— Я в курсе, который час, Майлз. Что-то случилось?

— Ты не перезвонишь мне, как только она приедет?