Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

— Кэндис пойдет, — добавляет Зак на тот случай, если общение с Кэндис сработает как приманка.

— Не знаю, — отвечает Тик. — Может быть.

— Может быть, — повторяет Зак, глубоко вздохнув, словно понятие «может быть» требует щедрой добавки кислорода для лучшего усвоения. Он придвигает к себе пластиковую коробку для еды, кончиком большого пальца приоткрывает ее за уголок, и воздух опять наполняется вонью. — Я сильно изменился с прошлой весны, — говорит он.

— Кэндис говорит то же самое, — сообщает Тик, чтобы он не сомневался: его послание доставлено по назначению. От мерзкого запаха ее тошнит, а Зак, кажется, ничего не чувствует.

— Меня реально злит, что ты не хочешь дать мне второй шанс, — выпаливает он.

У них уже был об этом разговор. Зак трепетно, истово верит во вторые шансы. А также в третьи и четвертые. Тик подозревает, что это связано с его увлеченностью спортом, когда ни постоянные промахи, ни даже идиотское поведение не мешают тебе играть дальше. Тебя могут отстранить от игры на матч или два, но пожизненного запрета в спорте не существует, а значит, по его разумению, он уже отсидел достаточно на скамье запасных, и теперь она нарушает правила, норовя увеличить для него меру наказания вопреки уставу лиги. Когда он говорит, что злится, он не шутит. Тик это отлично видит. И ему даже в голову не приходит, что его злость служит доказательством против него. Кто бы не разозлился, хотел бы он знать. В конце концов, это типа несправедливо. Когда парень разозлит тебя, пнешь его под зад, а если он снова полезет, наваляешь ему как следует. Потом вы пожмете друг другу руки, и дело с концом. С девочками же никогда не знаешь, где потеряешь, потому что правила все время меняются. Она говорит «может быть », а про себя думает «да пошел ты».

Расстроившись, он теперь жалеет, что отослал прочь Джона Восса, догадывается Тик.

— У меня идея, — говорит Зак. — Давай позовем на матч твоего нового бойфренда. Эй, Урод!

Парень не откликается.

— Он что, глухой, — как бы размышляет вслух Зак, — или он думает, что здесь два урода?

« Два », — сказала бы Тик, но сдерживается:

— Не надо, Зак. Оставь его в покое.

— Эй, Урод, — опять зовет Зак. — Не прикидывайся, будто не понимаешь, с кем я говорю. Повернись лицом.

Парень разворачивается на стуле. На них он не глядит, но, как всегда, изучает пол.

— Так-то лучше, — говорит Зак.

— Зак, — Тик сожалеет, что ее голос звучит слишком умоляюще, — не заводись.

— Я завожусь? Я лишь хочу пригласить его на нашу тусовку после футбольного матча. Что в этом плохого?

— Тебе не это нужно.

— Разве? По-твоему, я не знаю, что мне нужно? По-твоему, тебе лучше знать, что мне нужно, а что нет?

— Просто оставь его в покое.

— Слушай сюда, Урод, — говорит Зак. — Давай без обид, окей? Как тебя зовут, кстати?

Парень на секунду поднимает голову и снова опускает.

— Его зовут, — тихо говорит Тик, — Джон Восс.

— Эй, Джон Восс! Хочешь потусоваться с нами после игры?

Парень издал звук? Тик не уверена. Зак Минти, видимо, тоже и поэтому сперва смотрит на Тик, потом опять на парня:

— Эй, Джон Восс. Это было «да» или что?

Теперь они оба слышат «окей».

— Слыхала? — Зак спрашивает Тик. — С Джоном Воссом все окей.

— Если ты не будешь к нему цепляться, — говорит Тик, — я пойду с вами, идет?

Зак собирается сказать парню что-то еще, но на последней фразе Тик разворачивается к ней с улыбкой, которая почти рассеивает ее дурные предчувствия. Улыбка, исполненная… чего? Чего-то ей крайне необходимого. Ей хочется думать, что это любовь, и, наверное, любовь в его улыбке присутствует, но не главной составляющей, чувствует Тик. Что тогда? Благодарность? Облегчение от того, что с третьей попытки у него наконец все получилось?

— Эй, Урод… то есть Джон, — кричит Зак. — Слышишь? Тик тоже пойдет, мы классно проведем время, правда, Джон?

Тишина.

— Ты ведь не обижаешься на меня, Джон? Из-за четвертака? Меня, конечно, занесло, признаю. Но мы ведь друганы, правда?

Опять тишина.

— Просто кивни, если мы опять друганы, ладно, Джон Восс?

Парень кивает. Зак этого даже не видит, потому что его внимание сосредоточено на Тик. Он берет ее за руку, и она не сопротивляется.

— Круто, Джон, — кричит он, не отрывая глаз от Тик. — Спасибо за второй шанс, Джон. Я это оценил.

— Пойдем отсюда, — шепчет Тик, не желая смотреть на другого парня. Она встает, что, кроме всего прочего, позволяет ей выдернуть руку из ладони Зака. И в этот момент, очень своевременно, раздается звонок с шестого урока.

— Заметано, Джон, — кричит Зак, подхватывая пластиковую коробку. — Увидимся в субботу.

Вдвоем, он и Тик, шагают к выходу из столовой. В надежде не дать ему задержаться у стола Джона Тик тянет его за рукав, но Зак легко высвобождается.

— У меня только один вопрос, окей? — Зак бросает коробку для еды на стол перед парнем. — Что, мать твою, ты ел? — Внезапно он начинает хохотать, едва не лопаясь от смеха. — Должен тебе сказать, воняет это так, будто кто-то до тебя этим уже пообедал, приятель. Я бы на твоем месте был поосторожнее, Джон Восс. Больше никакой кем-то переваренной еды, ладно? Учти на будущее.

В коридоре, где уже столпотворение, Зак в изнеможении прислоняется к стене. От смеха у него слезы текут по щекам. Глядя на него, ребята, оказавшиеся поблизости, тоже начинают смеяться, сами не зная чему. Мрачная Тик остается в меньшинстве. Она уже наблюдала Зака в подобном настроении и понимает: реальная угроза миновала. Он еще долго будет радоваться своему остроумию, а значит, можно без опаски задать ему вопрос:

— Почему тебе всегда нужно быть таким говнюком?

Зак воспринимает ее вопрос как нереально забавный. Его веселье достигает пика: согнувшись пополам, он хохочет, не в силах произнести ни слова.

— Понятия не имею , — хрипит он, обнимая Тик, и они вливаются в бурный поток тел.

Вопреки самой себе, Тик нравится ощущать его руку на своем плече, нравится находиться настолько рядом со множеством сверстников, двигающихся в одном и том же направлении. Она знает, не стоит оборачиваться на прямоугольное окошко в двери столовой, но все равно оборачивается, о чем мгновенно жалеет: не хотела бы она видеть, как изголодавшийся Джон Восс вгрызается в остатки ее сэндвича.

Жанин Роби сидела на краю стойки в «Каллахане», потягивая минералку с долькой лайма и практикуясь в своей новой подписи — Жанин Луиза Комо — на стопке салфеток, пока ее мать меняла пивной кег. Если только чертов суд в Фэрхейвене не рухнет, — а ведь запросто может, хотя бы для того, чтобы доконать ее, — Жанин и Матёрый Лис скоро поженятся, и она хотела к тому моменту сжиться с этим новым росчерком, а иначе все будет как в новом календарном году, когда добрую половину января автоматически подписываешь чеки прошлым годом. А то и вплоть до середины марта, если ты человек вроде ее мужа Майлза, — минуточку, почти бывшего мужа Майлза. Жанин улыбнулась этой поправке. Хорошо, что не ему придется приноравливаться к новой фамилии и подписи, поскольку вряд ли бы он с этим справился. Если на свете и существовал раб привычки еще более закоснелый, чем ее муж, — минуточку, почти бывший муж, — Жанин такого не встречала. Майлз — ходячая рутина, болтается по раз и навсегда протоптанной дорожке из дома в ресторан, из ресторана в чертову церковь, из церкви обратно в ресторан, а из ресторана обратно домой (когда у него был дом). Однажды ночью, с месяц или больше после того, как они разъехались и Майлз поселился в квартирке над рестораном, он вдруг объявился в ее спальне. Проснувшись, Жанин перепугалась, увидев его у изножья кровати, отбрасывающего тень на нее и Уолта, и ее первой мыслью было, что он пришел их убить. Стянув футболку через голову, Майлз швырнул ее в корзину с грязным бельем, и Жанин поняла: закрыв ресторан, он, вымотанный, приехал к ней по инерции. И не сообразил, где находится, пока Жанин не включила настольную лампу, и тогда принялся впопыхах, словно вор, искать свою футболку. Кто другой на его месте воспользовался бы нечаянно выпавшим шансом и в состоянии аффекта перерезал бы любовникам горло, но, судя по выражению лица Майлза, будь у него нож, он саданул бы только по своему горлу.