Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

— Твой брат любит тебя, — втолковывала она Майлзу. — Он не хотел тебя обидеть. Он лишь беспокоится о тебе, как и ты беспокоишься о нем. Вы бесите друг друга, в этом и проблема.

— Неудивительно. Иногда я сам от себя в бешенстве, — сказал Майлз и немедленно устыдился своей страдальческой интонации.

— Вот и Дэвид говорит, что лучше бы ты бесился по иным поводам.

— Из-за миссис Уайтинг, например.

— Хотя бы. Но он считает, что ты вообще слишком обходителен с людьми. И вечно прогибаешься.

— По-твоему, он прав?

— О черт, Майлз, не знаю. Но знаю, что ты самый рассудительный человек из всех, кого я встречала в своей жизни. Ты добрый, терпеливый, великодушный и незлопамятный, и ты, похоже, не понимаешь, что такие качества в мужчине могут дико раздражать, что бы там ни писали в женских журналах.

— Я их не очень-то читаю, Шарлин.

— Конечно, нет, солнце. — Она взяла его за руку. — Просто… понимаешь… это как Дэвид говорит о вашей семье.

Майлз никогда не слыхал, чтобы Дэвид высказывался насчет их семьи. Если он и пришел к каким-то выводам касательно семейства Роби, с братом своими соображениями он не делился.

— У Дэвида есть такая теория: если взять понемногу от каждого из вас — мамы, папы, него и тебя, — мог бы получиться один цельный человек. Твой отец заботится всегда и только о себе самом, мама постоянно заботилась о других и никогда о себе. Дэвид думает только о настоящем, а ты — только о прошлом и будущем.

— Первый раз такое слышу, — честно признался Майлз. — Когда он тебе это сказал?

Шарлин проигнорировала вопрос:

— Он считает, что если вы бы переняли кое-что друг у друга, то всем жилось бы лучше. К примеру, в тебе нет ничего от отца, совсем ничего. Разве это хорошо?

Майлз постарался отнестись к этому серьезно.

— Шарлин, честное слово, впервые в жизни мне настоятельно рекомендуют больше походить на Макса.

— Вряд ли Дэвиду хочется, чтобы ты во всем походил на отца, но все же настолько, чтобы…

— Не прогибаться, — закончил Майлз ее мысль.

— Ох, Майлз, перестань. Не принимай все так близко к сердцу. Дэвид лишь имеет в виду, что твой отец всегда знает, чего хочет. И стоит ему понять, чего он хочет, через секунду у него уже готов план по достижению цели. План, может, и дурацкий, но Макс, он как бульдожка со свиной косточкой, вцепится в тебя, пока ты не дашь то, что ему нужно, либо он сам возьмет втихаря. Просто Дэвид считает, будь в тебе побольше такой цепкости, ты сумел бы яснее понять, чего ты хочешь, и придумать, как этого достичь…

Когда она умолкла, в Майлзе заговорили два мартини голосом, отдаленно напоминавшим его собственный:

— На самом деле, — медленно произнес он, — все еще хуже, чем он думает. — Шарлин не отреагировала, и он принял ее молчание за разрешение продолжить: — Когда я поехал к миссис Уайтинг на прошлой неделе… Когда я должен был вернуться с лицензией на алкоголь… Дэвид правильно сказал, я поджал хвост. Но он не знает, что ушел я оттуда не совсем с пустыми руками. — В ответ опять тишина, и Майлз обнаружил, что не может поднять глаз от мартини. — Я вышел от них… — вздохнув, он закончил едва слышно, — назначив свидание Синди Уайтинг. На завтра. Мы вместе идем на футбольный матч.

Признание далось ему так тяжело, что он забыл, что держит Шарлин за руку, пока она не сжала его ладонь:

— Какой ты милый, Майлз. У бедной женщины так мало радости в жизни. По-моему, это и есть настоящая любезность.

— А для моего брата — очередное доказательство моей врожденной склонности прогибаться.

— Сегодня он слишком далеко зашел, Майлз. Я уверена, завтра он извинится.

— В одном он ошибается, — на сей раз Майлз поднял глаза на Шарлин, — думая, что я не знаю, чего хочу.

Он не ожидал, что его заявление вернет их к реальности: двое сидят за столиком в полутемном зале и держатся за руки — еще не разведенный Майлз и много раз разводившаяся Шарлин. Желая избавить обоих от неловкости и необходимости что-то говорить, Майлз отпустил ее руку, хотя с радостью просидел бы так всю ночь. К его удивлению, Шарлин нагнулась к нему и поцеловала в лоб; поцелуй был столь нежен, что от неловкости и следа не осталось, правда, у Майлза защемило сердце: у поцелуев своя шкала значений, этот же указывал на глубокую пропасть между приязнью и любовью.

— Ох, Майлз, разве я не знаю, что ты втрескался в меня на веки вечные. Но и ты знаешь, как ты мне нравишься. Сердечнее человека я в жизни не встречала.

— И это еще одно качество, — невольно улыбнулся Майлз, — из тех, что не слишком привлекательны в мужчине.

— Нет, — Шарлин опять взяла его за руку, — качество очень даже привлекательное. И вот что я тебе скажу. Я бы сейчас отвезла тебя ко мне домой, и мы занялись бы любовью, но ты разочаруешься, а я этого не вынесу. И ведь ты даже не сможешь скрыть разочарования, на твоей физиономии всегда все написано.

Она потянулась за пальто, Майлз встал, помог ей одеться.

— Не опасайся я, что ты разочаруешься, — сказал он, когда они направились к выходу в заждавшуюся их ночь, — я бы настаивал.

— Как было бы приятно, если бы мы получили это чертову алкогольную лицензию, — сказала Шарлин, отпирая дверцу своего «хендая». — С приличным заработком я бы избавила мою развалину от дальнейших мучений.

— Я не отказался от этой идеи. — Майлз вдруг сообразил, что говорит правду. И на его месте человек половчее пригласил бы Синди Уайтинг в ресторан завтра после матча и превратил бы ее в свою сообщницу. Если уж он постоянно натыкается на мины, то почему бы наконец не извлечь из этого пользу.

Он зашагал к своей машине, когда за спиной громко хлопнула дверь «Фонарщика». Майлз оглянулся и увидел приближающегося Хораса.

— Спасибо за выпивку. — Майлз пожал ему руку. — Если меня остановят за пьяное вождение, я расскажу копам, кто в этом виноват.

Помянув копов, Майлз оглядел парковку в поисках красного «камаро» Джимми Минти, но автомобиля нигде не обнаружил. Впрочем, Джимми Минти мог отсиживаться там, куда не дотягивалось освещение на парковке.

— Извини за шум, что мы подняли в зале, — продолжил Майлз в полной уверенности, что отменные манеры Хораса не позволят ему расспрашивать о причине скандала или даже намеком выразить свое любопытство. Странно, подумал он, как может человек, столь уважающий частную жизнь, работать журналистом. Жаль, что таких мало.

Хорас искал ключи в карманах.

— Семья, — произнес он так, будто это слово объясняло любое девиантное поведение.

— А где твоя семья? — внезапно спросил Майлз. Человек приходит в его ресторан чуть ли не каждый день, а он почти ничего о нем не знает.

— Моя семья? — растерянно переспросил Хорас. — Везде. Мы не общаемся. Это звучит печальнее, чем есть на самом деле.