Зульфю Ливанели - Счастье

Покончив с Мерьем, он встретится с Селахатдином, потом сядет на поезд и отправится в Ван, а правильнее сказать – прямиком к Эминэ! В дороге можно будет выспаться, а через два дня, которые пролетят как минута, открыв глаза, оказаться дома и, даст бог, забыть обо всем этом.

Этот заброшенный виадук в получасе ходьбы отсюда. Значит, все дела чести там решаются и грешных девиц там сбрасывают…

Приняв решение, Джемаль настолько успокоился, что не прошло и нескольких минут, как он уже погрузился в плотный, как туман, сон.

Однажды утром Профессора разбудила ужасная головная боль. Когда он, выпив две таблетки тайленола, вышел на палубу, то подумал, что море умерло. Прижатая небесами вода посерела, помутнела, в ней не улавливалось никаких признаков жизни, она казалась застывшей, как бетон. Под пульсирующий стук в висках Профессор стал думать о конце: если посмотреть с точки зрения Лорки, итог всему – смерть: «Так умрет и море!»

Но как жаль, что молодой человек, которого звали Федерико Гарсиа Лорка, сумевший сделать столь глубокие выводы в юном возрасте, не смог прожить достаточно долго, чтобы обогатить их зрелой мудростью!

Море, накануне чрезвычайно игривое и дружелюбное, сейчас окуталось мрачной холодностью, такой же твердой и непроницаемой, как панцирь черепахи. От воды веяло враждебностью.

Для Профессора, с детства привыкшего к воде, море было разве что чуть больше, чем огромная лужа. Но после пережитого двумя днями ранее шока его нервы еще не пришли в порядок.

Чтобы уберечься от бури, которая завывала как дикий зверь, бушуя на горизонте, он ринулся в близлежащую гавань. Ветер с бешеной силой рвал паруса. Когда Профессор вошел в гавань, обнаружилось, что ветер не утихает. Ирфан стремился как можно быстрее подойти к берегу. Владельцы яхт, стоявших у причала, увидев его парусник, влетевший в гавань на огромной скорости, стали кричать и, размахивая руками, подавать ему сигналы. Они очень хорошо знали, что, если не сбавить скорость, можно попасть в большую беду.

В ту же секунду он понял, что у него за спиной – огромный корабль. Тот вошел с другой стороны гавани, чтобы пришвартоваться, и только сейчас, заметив перед собой хрупкую яхту, принялся подавать оглушительные свистки. С одной стороны – опасный порт, с другой – тревожные свистки огромного корабля! Все это ошеломило Профессора. Конечно, он знал, что яхту надо пришвартовать. Он хотел бросить на причал концы, потом медленно-медленно подплыть на моторе, но не знал, как справиться в одиночку. Тали были установлены слишком часто. Это было удобно, но если парус накручивало на мачту или он цеплялся за таль, швартовка серьезно усложнялась. Профессор вцепился в штурвал, если бы он отпустил его, парусник неизвестно куда бы понесло, он стал бы неуправляемым. Но с другой стороны, держа руль, нельзя было управиться с делом. Проблема в том, что он один. Если бы на судне был еще хоть кто-нибудь, было бы гораздо проще – один держит руль, другой швартуется – и готово!

Корабль гудел, не переставая, яхту швыряло из стороны в сторону, она привлекла всеобщее внимание, все на берегу наблюдали за опасной ситуацией. Надо было немедленно принимать решение, через несколько секунд уже могло быть поздно.

«Будь что будет!» – решил он и, оторвавшись от штурвала, с бешеной скоростью бросился к канату и пришвартовался. И тут же ощутил страшную боль в колене, должно быть, обо что-то ударился. Сумасшедший ветер начал затихать, но Профессор вдруг понял, что не в состоянии радоваться этому – он не мог вздохнуть. Раньше он часто слышал выражение «язык прилип к нёбу», но был уверен, что это – метафора. Однако сейчас его язык и в самом деле прилип к нёбу, и как он ни старался, не мог открыть рта, чтобы набрать воздуха в легкие. В последний момент он свесился с яхты к поверхности моря, зачерпнул ладонью грязную мазутную воду и отправил в рот. Это сработало, и он смог вдохнуть.

Вечером он принимал на своей палубе других яхтсменов, пришедших выразить ему свою поддержку. Восхитившись тем, что он управляет таким огромным судном в одиночку, они признали, что его действия были верными, учитывая масштабы опасности: «Вы великий мастер морского дела, но больше так не играйте с морем! Такой огромной яхтой управлять в одиночку неправильно».

Они в свою очередь пригласили его к себе пропустить рюмочку. Это были спортсмены, в большинстве – на пенсии, седовласые, но физически крепкие, одетые в одежду фирм Paul and Shark и Gant и Aquamarine. Они ремонтировали яхты, предавались совместным воспоминаниям и проводили время в планировании регат, которые проходили довольно часто. Эти люди не могли говорить ни о чем, кроме моря. Даже пребывая на суше, они совсем не касались земных вопросов. Их руки были руками рабочих. Кто-то рассказывал о новом купленном GPS-навигаторе, кто-то часами объяснял, как ремонтировать мотор. Их не очень-то интересовали чужаки, они даже не поняли, что этот громадный мужчина со спутанными волосами – Профессор, которого они видели раньше по телевизору.

Может, даже они вообще не смотрели телевизор. Нет, эти люди не были гражданами Турецкой Республики, они были подданными Морской Державы. Она не имела границ, но законы ее были нерушимы, и какая разница, откуда дует ветер, который развевает их стяг?

У моряков словно вообще не было родных, отцов, матерей, жен и детей.

Этой ночью Профессор задумался о смысле выражения «море одиночества». Столько дней он бродил в одиночку – и вот, почувствовал, как постепенно на смену воодушевлению, охватившему его в первые дни, приходит странная печаль. По ночам на якоре в безлюдных бухтах, в полном безмолвии, охватывающем, словно смерть, все окрест, он сидел в одиночестве при свете газовой лампы и задавал себе вопрос: что будет, если вдруг у него случится сердечный приступ, но ответа найти не мог. С мужчинами его возраста это случается: инфаркт или инсульт, можно и ногу сломать, упав с лестницы. Он даже представить не мог, что делать для спасения жизни, если что-то подобное случится, когда он окажется один.

На море существовало много других рисков, подобных тому, с которым сегодня столкнулась яхта. Он часто вспоминал слова: «Одиночество – удел Всевышнего!» и вынужден был признать правоту этой, изреченной сотни лет назад, анатолийской мудрости.

В первые дни он старался держаться как можно дальше от берега и выбирать для ночлега самые пустынные бухты, однако теперь, даже не отдавая себе в том отчета, устремлялся к берегам поселков и деревень, к деревянным самодельным пристаням. То, что ему надо взять на борт хлеба, воды, сосисок или пива, было отговоркой, которую он непременно изобретал, чтобы сделать покупки в прибрежных магазинах.