Зульфю Ливанели - Счастье

И еще раз повторила: «Прости меня, Ирфан!» Он ее уже очень хорошо изучил. Если во время ссоры ответить Айсель, она остервенеет, но если муж на ее крики и вопли будет хранить безмолвие, то скоро остынет, подойдет, сядет рядом, понурив голову, и начнет просить прощения.

Однако на этот раз его действительно обеспокоило: из-за чего же так разозлилась Айсель? Прихлебывая виски, он ломал голову, соображая, какой же промах допустил. Может, неловко пошутил во время гольфа, сделал что-то грубое в отеле, не так сказал, не так взглянул…

Нет, нет, ничего такого он не совершал.

– Не надо извиняться, любимая, – сказал он. – Мы ведь с пониманием относимся друг к другу. Но я и в самом деле не могу понять, что же произошло? Все было так прекрасно, что вдруг с тобою случилось?

Айсель посмотрела на него безнадежным взглядом и ответила:

– Это трудно объяснить, но… ты любишь меня через силу. Так, словно исполняешь супружеский долг, делая все во имя здоровья – правильно, ровно, сильно, чисто, но не получаешь при этом удовольствия. И я почувствовала, что даже в минуту экстаза ты можешь без всяких проблем встать и уйти.

Ирфан пытался возражать, однако Айсель с тем же печальным видом не дала ему говорить:

– Я не виню тебя. Только женщина способна такое уловить. Ты занимаешься любовью так, словно играешь в гольф…

Чтобы немного разрядить ситуацию, она хрипло и грустно рассмеялась:

– Не беспокойся, мне сейчас нет никакого дела, если можно так сказать, до твоей клюшки – ни в гольфе, ни в постели, и чем болтать зря, давай лучше закажем что-нибудь выпить.

Айсель решила закрыть эту тему и впредь ее не обсуждать. И в самом деле, они больше никогда не говорили об этом. Потому что во время интимной близости, случавшейся все реже, Айсель сталкивалась с правдой, которой боялась, как маленькая девочка, заблудившаяся в лесу, и от которой приходила в такое огромное отчаяние, что, как он чувствовал, даже готова была изменить.

Профессор, проведя несколько недель в море, уже воспринимал свою яхту как одну из форм одиночества. Одиночества, у которого не было ни конца, ни края.

Он думал о том, что должен испытать человек, который, как и все люди, ждущие в своей жизни истинного счастья и успеха, тоже ждал – и вдруг в мгновение ока понял, что все рухнуло и он движется прямо к смерти.

Не разорвется ли его сердце? Да!

Иногда он и впрямь ощущал, как его сердце рвалось изнутри вверх, а потом резко падало – он ясно понимал, что это образное выражение применимо здесь буквально. Когда его сердце ухало вниз, он глушил страх таблетками и спиртным, бокалов которого становилось больше и больше.

Сколько же стараний он приложил, чтобы быть успешным в этом мире! Выходец из бедной измирской семьи, он успешно учился в Гарварде, успешно женился, успешно делал карьеру. Но потом все пошло наперекосяк. Жизнь пролетела впустую. Она не обрела никакой ценности. И после смерти не будет ничего похожего на «Памятник Ирфану Курудалу». Для своей диссертации он брал кое-какие отрывки из наскоро переведенных книг. Но эти его хитрости были быстро раскрыты, и университетские враги стали одну за другой вытаскивать из его работы цитаты без указания ссылок на авторов из английских и американских источников. В те дни в журналах появилось много статей, начинающихся со слова «плагиат». Тогда он понял то, о чем в университете все знали: если решился на плагиат, то переводи не с английского, а с санскрита, урду или суахили!

А если без шуток, то Профессор вынашивал в голове очень интересный проект и уже несколько лет ждал удобного случая, чтобы написать книгу. И вот этот момент настал. Для того чтобы начать, нельзя было найти более подходящее место, чем эта яхта.

Книга, к которой он каждый день собирался приступить и которую каждый день откладывал на завтра, призвана была рассказать о богомилах [33] Богомильство (богумильство) – одно из крупнейших религиозно-социальных еретических течений на Балканах и в М. Азии в X–XIV вв. . Это еретическое христианское течение зародилось в XI веке в Юго-Восточной Анатолии, в местности Самосат, ныне находящейся под водой. Самосат был и родиной великого писателя Лукиана [34] Лукиан Самосатский (около 120 – после 180 гг. н. э.) – древнегреческий писатель. . Когда на богомильскую церковь начались гонения, ее адепты ушли из Самосата и переселились в местность в Эгейском регионе, сегодня известную как Алашехир, но там тоже не задержались и отправились в Марсель, на юг Франции, где и поселились в основанной ими крепости Монсегюр. Здесь они были известны как катары [35] Катары – еретическое течение в христианстве, достигшее расцвета в Западной Европе в XII и XIII вв., тесно связанное с богомилами. . Однако французская армия осадила Монсегюр и рассеяла их, как куропаток. После этого разгрома некоторые из богомилов бежали в Италию, некоторые – на Балканы.

По мнению некоторых ученых, балканские боснийцы корнями связаны с богомилами. Из-за многовековых притеснений, которым подвергалась их церковь, они вынуждены были поменять веру и стать мусульманами.

Если эта теория верна, то судьба богомилов и впрямь трагикомична. Их история началась в Анатолии, где они зародились в период исламизации как еретическая христианская секта, а после многовековых испытаний они стали мусульманами, которых преследовала милиция Милошевича.

Это была религия, которая появилась не в том месте и не в то время. Это «недоразумение» длилось почти тысячу лет. (Интересно, если он даст книге название «Тысяча лет заблуждения», не надо ли будет извиняться перед Маркесом?) Это будет история, протянувшаяся от Самосата Юго-Восточной Анатолии до боснийской войны с сербами.

В один из дней он пришвартуется в порту Кушадасы, сойдет на берег и купит несколько книг, связанных с этой темой. Здесь, на яхте, только книги будут смотреть на него, а он – на книги! Вот только бы взять в руки перо, суметь написать первое предложение… Если он напишет первое, то сможет написать и последнее. По ночам, одурманенный алкоголем, он лежал в постели или слонялся по палубе, и порой ему казалось, что он нашел это первое предложение, и сердце переполнялось радостью!

Однако, проснувшись утром, он ничего не помнил.

Может быть, он не смог прочувствовать эту историю, потому что дело было не в Эгейском, а совершенно другом регионе? Если бы он родился в Анатолии или хотя бы мог съездить туда, где под водами плотины лежали развалины древней Самосаты, или в Новую Самосату – поговорить с местными людьми, поизучать повадки, привычки, то он нашел бы начальное предложение для своей книги?

Но все чаще он понимал, что все это пустые мечты, потому что на Востоке шла кровопролитная война, и нельзя было и помышлять о возможности в ближайшие годы съездить туда. Он повидал многие страны мира, однако, наверное, так и умрет, не побывав на Востоке Турции.