Зульфю Ливанели - Счастье

Самым страстным желанием Якуба было открыть свою шашлычную. Кто знает, может, после первой точки он сможет создать целую сеть, и, глядишь, лет через пять уже будет владельцем не забегаловок, а профессиональных столовых, работающих бесперебойно, с богатой клиентурой, сервированными столиками внутри и площадкой на улице, где посетители смогут перекусить сэндвичами на ходу! Подносы будут полны котлеток, лахмаджуна, айрана, сока из репы по рецептам из Аданы, Антепа, Урфы. Он обязательно, обязательно сделает это во имя Исмета, Зелихи и Севин! Он не оставит своих детей один на один с такой безысходной судьбой, как у них на родине, они будут учиться в лучших школах Стамбула, он обязательно, обязательно спасет их от обычаев, жестокости, трагедий Востока.

Каждый день он клянется в этом.

Когда они расставались, Якуб показал Джемалю дорогу, и тот без особого труда нашел Рыбные торговые ряды. Здесь была та же ошеломляющая, суматошная, головокружительная, безумная атмосфера, которая поразила его в тот день, когда он в первый раз увидел Стамбул. Одно за другим причаливали и отплывали рыболовецкие суда, от пристани, заваленной сетями, распространялся умопомрачительный запах, из вернувшихся с уловом судов ссыпали на берег рыбу, и она искрилась на солнце, словно серебристые потоки дождя, чайки пикировали и взлетали как обезумевшие. Рыбу, разложенную на круглых, красного цвета подносах, поливали водой, продавцы в синих фартуках кричали изо всех сил, чтобы привлечь внимание покупателей, толстые коты, затаившиеся по углам, строили военные планы – как бы понезаметнее напасть и стащить добычу, подозрительные клиенты непрестанно ощупывали рыбу, чтобы понять, насколько она свежая, достаточно ли красные у нее жабры, и старались уловить последние отблески жизни в мертвых рыбьих глазах…

Пристань была мокрой, потому что ее часто-часто поливали из шлангов, но никто не обращал внимания на летящие брызги.

Выделив несколько человек посреди всего этого гама, Джемаль обратился к ним, показывая карточку в своих руках, и попытался узнать, где находится точка Селахатдина. Пару раз он ошибся – спросил покупателей, и никто не смог ему ответить, однако потом он присмотрелся к местной суете, и первый же продавец рыбы без лишних вопросов, махнув рукой, показал на какой-то прилавок.

Джемаль стал пробираться в толпе прямиком туда, думая, до чего же странные эти стамбульцы: даже когда совсем близко к ним подходишь, в глаза не смотрят и отвечают кое-как, только после того, как изо всех сил раза три крикнешь.

Молодой человек в синем фартуке, стоя за прилавком, водой из пластмассового ведра поливал рыбу и кричал гортанно:

– Подходи, пожалуйста, подходи, вот камбала! Рыба есть! Рыба есть!

Решив сначала, что Джемаль покупатель, он принялся объяснять, что рыба «живая-преживая», однако вскоре разобрался, прекратил нахваливать товар и сказал, что Селахатдин сейчас в конторе, показал, где это.

Встреча двух товарищей, которые месяцами занимали верхнее и нижнее места на одной двухъярусной кровати, как и ожидал Джемаль, была по-настоящему теплой и дружеской. После армии Селахатдин сильно прибавил в весе, розовые щеки округлились, а вновь отпущенные тонкие каштановые усы совсем не напоминали военные дни. Когда друг, воскликнув: «Вай!», вскочил на ноги, чтобы обнять Джемаля, тот увидел, что Селахатдин хромает. Это означало, что пуля попала в цель…

В контору входили и выходили люди, а телефон, стоявший на столе, беспрестанно звонил.

Селахатдин усадил Джемаля в кресло, стоящее перед столом, попросил принести ему чай и, показав глазами: «Извини», стал с улыбками отвечать по телефону, выполнять просьбы приходящих и уходящих клиентов. Видно было, что это место, где совершаются важные торговые сделки.

Джемаль, проживший два военных года с другом в одной казарме, видел сейчас, какое важное место занимает он в гражданской жизни, и даже стеснялся, сидя здесь и попивая чай в качестве «друга начальника». Да и поговорить в такой суматохе было совсем невозможно.

В обеденный перерыв они пошли в столовую на рынке, где было много знакомых, которым Селахатдин объяснил, что Джемаль – «мой армейский друг». Среди ребят, торговавших за прилавком рыбой, был брат Селахатдина, он тоже сидел и ел за столом, и начались у них тут военные воспоминания, шутки-прибаутки.

Но главный вопрос Селахатдин задал вечером дома:

– Тебя что-то очень сильно мучит, я же вижу, Джемаль. Поделись со мной. Я заметил, что весь день ты в тяжелых раздумьях, смурной. В чем проблемы? С деньгами, работой? А может, сердечные дела?..

А пока, пообедав, они вернулись в контору. Джемаль несколько раз порывался уйти, но Селахатдин останавливал его с большой настойчивостью:

– Нет-нет, вечером поедем к нам домой. Никуда я тебя не отпущу!

Когда Селахатдин закончил работу, они сели в его «Хонду» и по улицам с такой плотной застройкой, что автомобили едва не касались друг друга, приехали в один из спальных районов Стамбула. Перед дверями своего двухэтажного дома Селахатдин снял обувь. Джемаль тоже разулся.

Дверь открыла молодая белолицая женщина, подвязанная платком. Селахатдин представил ее:

– Невестка!

– Добро пожаловать, – сказала она, и никаких рукопожатий – женщина была набожной.

Войдя, Джемаль подумал, что в жизни своей не встречал более красивого места, чем эта гостиная. Никогда он не видел, чтобы в одном месте было собрано столько красивых вещей! Позолоченные белые шкафы, резные столики с инкрустацией, вазы, посуда – всего было так много, вещи стояли так плотно, что по комнате было трудно передвигаться. Несколько кресельных гарнитуров, поставленных в ряд, являлись свидетельством баснословного богатства.

Селахатдин, наблюдая, с каким изумлением Джемаль рассматривает мебель, сказал с видом знатока: «Это Люкенс!» Джемаль не знал, что значит Люкенс. А Селахатдин хотя и знал, что нынче в большой моде Люкенс, но понятия не имел, что распространенная повсеместно в Турции реклама стиля Люкенс означает «Louis Quinze» – «Король Людовик».

Телевизор стоял у стены на буфете, облицованном ореховым деревом, он был включен; по одному из религиозных каналов что-то говорила женщина, укутанная платком. Все в доме было покрыто коврами, на стенах тоже висели ковры – с видами благословенной Мекки, сценой охоты на испуганного оленя, с диковинными узорами и цветами. Каждая вещь, включая телевизор, была покрыта рукодельными кружевами, которые обычно вяжут в девичестве – скорее всего, приданым невестки. С потолка свисала хрустальная люстра, заливающая все это богатство ярким светом.

Джемаль вдруг почувствовал разницу, разверзшуюся пропасть между ним и Селахатдином, и испугался. Разве может человек, живущий в таком сногсшибательном месте, быть его другом?!