Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Затем, слава богу, на седьмом корте физически нетребовательные упражнения на тактику. Укороченные удары, укороченные удары на разные углы, крученые свечи, острые углы, укороченные удары на острые углы, затем передышка с микротеннисом – теннисом в пределах линий подач, очень мягким и точным, где чем радикальнее углы, тем лучше. В микротеннисе Хэлу нет равных в плане касаний и мастерства. К этому времени водолазка под курткой из альпаки промокла насквозь, и наконец сменить ее на толстовку из сумки – немалое облегчение. Если ветер и дует, то с юга. Температура сейчас, наверное, ниже 10 градусов по Цельсию; солнце в небе уже час, и почти видно, как тени фонарного столба и насеста медленно поворачиваются на северо-запад. Дым из труб «Санстренд» висит прямо в форме сигарет, даже не расползаясь на верхушке; небо становится прозрачно-синим.

На последнем корте мячи не нужны (только шары, и покрепче). Рваный бег. Наверное, о нем чем меньше, тем лучше. Потом еще по «Гаторейду», которым Койл и Хэл не могут насладиться из-за одышки, пока Штитт медленно спускается с насеста. Он не торопится. Слышно, как по железным ступенькам отдается каждый шаг его подкованных сапог. Есть что-то жуткое в очень поджаром старике, не говоря уже о ботфортах и шелковом спортивном костюме «Фила» бордового цвета. Он идет сюда, руки за спиной, указка торчит в сторону. Ежик и лицо Штитта, когда он движется на восток в желтеющем утреннем свете, отливают перламутром. Это как бы сигнал всем квартетам собраться на Шоу-кортах. Позади них девушки все еще бьют с отскока в барочных комбинациях – много пронзительного оханья и безжизненных «чанг» холодных мячей. Трех 14-летних отрядили собрать агрессивно тающий снег назад, в кучи мороженых листьев вдоль забора. На горизонте к северу с каждым часом растет конусообразная куча пикриновых туч – похоже, гигантские эффектуаторы вдоль границы Метуэн – Андовер выдувают оксиды с севера Массачусетса против какого-то сопротивления верхних слоев воздуха. За заборами 6–9 в мерзлом снегу до сих пор поблескивает разбитое стекло монитора и один-два округлых осколка дискеты, и зрелище это не из приятных, при том что Пенн отсутствует на фоне неприятных слухов о ноге, Полтергейст ходит с двумя фингалами и носом, заклеенным горизонтальными пластырями, которые уже начали отклеиваться и загибаться по краям от пота, а Отис П. Господ, предположительно, выписался вчера вечером из отделения скорой помощи в больнице Святой Елизаветы с монитором «Хитачи» на голове, по-прежнему, – его удаление из-за острых осколков разбитого стекла экрана, торчащих у ключевых областей горла Господа, оказывается, требует той особой медицинской экспертизы, ради которой тебя отправляют на частном медицинском самолете, говорит Аксфорд.

Все собираются у трех шатров «Гаторейда», согнувшись или присев, хватая воздух, пока Штитт стоит по стойке вольно, по-парадному, с указкой за спиной, и делится с игроками общими впечатлениями о проделанной утренней работе. Некоторые игроки заслуживают особого упоминания или унижения. Затем снова рваный бег. Затем краткая лекция Корбетта Торпа о том, что подготовительный удар с отскока по линии – не всегда лучшая тактика, и почему. Торп – великий теннисный ум, но так сильно заикается, что всем неловко, и потому слушать его очень непросто 181.

Вся первая смена выходит на восьмой корт для завершающих кондиционных упражнений 182. Сперва – «звездочка». Около дюжины ребят по обе стороны сетки, за задними линиями. Встать в шеренгу. Выходить по одному. Пошел: пробежать по боковой линии, коснуться сетки палкой; затем задом наперед к внешнему углу квадрата подачи, потом опять вперед – коснуться сетки; назад в середину квадрата подачи – вперед к сетке; задом наперед под язычок у задней линии – к сетке; другой внешний угол квадрата подачи – сетка, угол задней линии – сетка, затем развернуться и стремглав в угол, с которого начал. У Штитта секундомер. У финиша в парном коридоре стоит ведро уборщиков 183, на случай потенциальных переутомлений. Каждый пробегает «звездочку» три раза. У Хэла 41 секунда, 38 и 48, это средний показатель и для него, и для любого семнадцатилетнего с пульсом в покое под 60. Меньше чем за 33 Джон Уэйн успевает на третьей «звездочке», а на финише просто останавливается и всегда так стоит, как ни в чем не бывало, ни сгибается, ни растрясывает ноги. Стайс делает 29 и все оживляются, пока Штитт не говорит, что не успел вовремя включить секундомер: артрит большого пальца. Все, кроме Уэйна и Стайса, пользуются рвотным ведром практически как для проформы. Шестнадцатилетний Петрополис Кан, он же Шэм, от «Шерстистого мамонта», потому что такой он волосатый, делает 60, потом 59, а потом падает ничком на твердое покрытие корта и больше не двигается. Тони Нванги велит его обходить.

Сердечно-сосудистый финал – «боковушки», придуманные ван дер Меером в 60-х до э. с., демонические в своей простоте. Снова по четыре игрока на восьми кортах. У лучших 18-летних проректор Р. Дункель у сетки с пригоршней мячей в руке и кучей в корзине накидывает по мячу в левый угол и правый угол, потом дальше в левый угол, дальше в правый, и еще, и еще. И еще. От Хэла Инканденцы ожидают, что он хотя бы достанет каждый мяч; для Стайса и Уэйна ожидания выше. Очень неприятное упражнение в плане утомляемости, а для Хэла – и в плане лодыжки, из-за остановок и поворотов. На левой лодыжке Хэла, которую он бреет чаще, чем верхнюю губу, две повязки. Поверх повязок надевается надувной голеностопный ортез «Эйр-Стиррап», он очень легкий, но выглядит как средневековый испанский сапог. Из-за остановки и поворота, как на «боковушках» 184, Хэл и порвал мягкую ткань левой лодыжки в пятнадцать лет, на Пасхальном Кубке Атланты, в третьем круге, который все равно проигрывал. Хэлу Дункель подает в щадящем режиме, по крайней мере на первых двух пробежках, из-за лодыжки.

На Пригласительном турнире «Вотабургер» через пару недель Хэла посеют минимум четвертым, и горе тому проректору, который не уследит за Хэлом так же, как Хэл вчера не уследил за своими Младшими товарищами.

Вот что потенциально демонического в «боковушках»: продолжительность упражнения, скорость и угол набросов, за которыми надо бегать из угла в угол, – все это целиком на усмотрение проректора. Проректор Рик Дункель, когда-то завоевавший серебро на юниорском Уимблдоне среди 16-летних в парном разряде и в целом достойный парень, – сын какого-то магната систем пластиковых упаковок с Южного побережья, который идет в паре с Торпом, если речь о самых умных проректорах (более-менее по умолчанию), и считается каким-то мистиком, потому что иногда направляет людей к Лайлу и был замечен на различных собраниях ЭТА сидящим с закрытыми глазами, но не спящим… но суть в том, что в целом он достойный парень, но как-то глуховат к мольбам о пощаде. В этот раз он, похоже, получил указания помучить Орто Стайса, и к третьей пробежке Стайс уже пытается плакать без воздуха и, скуля, зовет своих тетушек 185. Но так или иначе все проходят через «боковушки» по три раза. Даже Петрополис Кан их пережил, а его после «звездочки» пришлось почти волочить Стефану Вагенкнехту и Джеффу Воксу, пока его «Найки» царапали землю, а голова свободно болталась на шее, и с размаху втолкнуть на корт. Хэлу жалко Кана, который не толстый, но шахтовского телосложения, очень плотный и грузный, только еще с дополнительным весом волос на ногах и спине, он всегда быстро устает в любых условиях тренировок. Через «боковушки» Кан проплетается, но после третьего раза еще долго нависает над ведром для переутомлений, уставившись в него, так и стоит, пока остальные снимают взопревшие нижние слои одежды, берут чистые полотенца у черной девушки из «дома на полпути», которая на полставки катает тележку с полотенцами, и собирают мячи 186.