Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

На Центральных кортах тренируются двадцать четыре девушки в группах по четыре. 32 мальчика (минус – что довольно тревожно – Джей Джей Пенн) приблизительно разбиты по возрасту на четверки и занимают восемь Восточных кортов для чередования упражнений. Штитт в своем вороньем гнезде – этакой апсиде на конце железного насеста, который игроки зовут Башней и который тянется с запада на восток по центру всех трех зон кортов и кончается гнездом высоко над Шоу-кортами. У Штитта там кресло и пепельница. Иногда с кортов видно, как он наклоняется над перилами, постукивая по краю мегафона своей указкой синоптика; с Западных и Центральных кортов кажется, что от поднимающегося солнца у него розоватый венец вокруг белой головы. Когда он сидит, видно только кривые кольца дыма, что поднимаются над гнездом и уносятся ветром. Вопль мегафона страшнее, когда его не видно. Решетчатая железная лестница на насест стоит к западу от Западных кортов, на противоположном конце от гнезда, так что иногда Штитт шагает по насесту туда-обратно с указкой за спиной, звеня сапогами по железу. Штитт как будто невосприимчив к любой погоде и на все тренировки одевается одинаково: спортивный костюм и военные сапоги. Когда для изучения снимают удары или игры эташников, Марио Инканденца устраивается на перилах гнезда Штитта, наклоняясь с камерой далеко вперед, полицейский замок болтается в воздухе, пока кто-нибудь поздоровее стоит позади и придерживает Марио за жилет с липучками: Хэлу всегда страшно до смерти, потому что Дункеля или Нванги за Марио не видно, и всегда кажется, что он вот-вот кувыркнется «Болексом» вниз на сетку Корта 7.

Утренние разминки на свежем воздухе, не считая случаев дисциплинарных тренировок, происходят так. На каждом релевантном корте стоит проректор с двумя желтыми корзинами «Болл-хоппер» со старыми мячами, плюс теннисной пушкой, похожей на открытый ящик с коротким стволом с одной стороны, нацеленным из-за сетки на квартет мальчиков и соединенным длинным оранжевым промышленным кабелем с уличной трехконтактной розеткой в основании каждого фонарного столба. Некоторые столбы, как только солнце набирает достаточно силы, отбрасывают длинные тонкие тени поперек кортов; в летнее время игроки стараются как бы втиснуться в них. Орто Стайс все зевает и дрожит; у Джона Уэйна холодная ухмылка. Хэл в просторной куртке и сливовой водолазке подпрыгивает и глядит на свое дыхание, и пытается а ля Лайл изо всех сил сосредоточиться на самой боли зуба, не задумываясь над тем, плохая она или хорошая. К. Д. Койл, только что из лазарета после проведенных в нем выходных, высказывается в том духе, что не понимает, почему игроки получше за упорное вкалывание на пути к верхним строчкам в качестве награды получают утренние тренировки, тогда как, скажем, Пемулис и Викемайстер со товарищи все еще в горизонтальном положении и сопят в обе дырочки. Койл повторяет это каждое утро. Стайс отвечает, что удивлен, как мало все скучали по Койлу. Койл родом из маленького пригорода Тусона, штат Аризона, под названием Эритема, и заявляет, что у него жидкая пустынная кровь и отсюда особая чувствительность к влажной прохладе бостонских рассветов. Пригласительный юниорский турнир «Вотабургер» для Койла, которого в тринадцать переманил из тусонской Академии тенниса и гольфа Ранчо Виста обещаниями самотрансценденции Штитт, – возвращение домой на День благодарения, хотя и с подвохом.

Тренировки происходят так. Восемь разных подходов на восьми разных кортах. Каждый квартет начинает на своем корте и движется по кругу. Лучшая четверка традиционно начинает с первого корта: бэкхенды по линии, по два мальчика на линию. Корбетт Торп приклеивает квадраты из изоленты по углам корта, и теннисистам настоятельно рекомендуется бить по квадратам. Хэл бьет со Стайсом, Койл – с Уэйном; Аксфорда почему-то отправили к Шоу и Сбиту. Второй корт: форхенды, то же самое. Стайс стабильно мажет по квадрату и заслуживает едкую отповедь от Текса Уотсона – без шляпы и лысеющего в двадцать семь. Зуб у Хэла ноет, лодыжка не слушается, холодные мячи слетают со струн с дохлым звуком типа «чанг». Над гнездышком Штитта ритмично возносятся крошечные братвурсты дыма. Третий корт – «восьмерка», или «бабочки», сложная нагрузка на ВУВС, где Хэл бьет бэкхенд по линии Стайсу, а Койл – форхенд Уэйну, а потом Уэйн и Стайс бьют кроссами обратно Хэлу и Койлу, которым нужно успеть поменяться сторонами, не столкнувшись по дороге, и отбивать по линии теперь соответственно Уэйну и Стайсу. Уэйн и Хэл развлекаются, примерно каждый пятый раз сталкивая мячи на кроссах, – в ЭТА это известно как «столкновение атомов» и по понятным причинам крайне трудно сделать, – и врезавшиеся мячи по диким траекториям разлетаются на соседние тренировочные корты, и Рику Дункелю не так весело, как Уэйну и Хэлу, так что их, уже приятно разогревшихся и с поющими руками, быстренько ссылают на четвертый корт: удары с лета на высоту, потом на угол, потом свечи и удары над головой, где последнее упражнение легко превращается в дисциплинарную тошниловку, если свечи тебе набрасывает проректор: упражнение на удары над головой называется «салочки»: Хэл сдает назад, ни на секунду не забывая о лодыжке, подпрыгивает, выбрасывает ногу вперед, точно достает свечу Стайса, затем должен нестись вперед и осалить изоленту на сетке головой «Данлопа», пока Стайс снова бьет высокую свечу, и Хэлу приходится опять сдавать назад, и прыгать, и выбрасывать ногу, и доставать, и т. д. Затем Хэл и Койл, хватая ртом воздух после двадцати пробежек и стараясь не сгибаться, набрасывают свечи Уэйну и Стайсу, которые, кажется, не умеют уставать в принципе. Пинать при ударах над головой надо, чтобы удержать равновесие в прыжке. Над головой Штитт с мегафоном без динамиков и четким произношением сообщает всем присутствующим, что господин возвращенец Хэл Инканденца слегка пропускайт за себя мяч над головой, наверно, из-за лодыжкен страх. Хэл, не глядя, поднимает ракетку в знак того, что услышал. Если продержишься здесь после четырнадцатилетнего возраста, волей-неволей научишься пропускать унижения от тренеров мимо ушей. Койл между свечами, которые они отправляют ввысь, говорит Хэлу, что он бы посмотрел, как Штитт двадцать раз подряд сыграет в «салочки». Все раскраснелись до блеска, холода как не бывало, из носов хлещет, в головах звенит от крови, солнце уже высоко над тусклым проблеском моря и растапливает морозную слякоть дождя и снега со Дня В., которую ночные уборщики сгребли в сугробы вдоль заборов по длинным сторонам кортов – эти грязные сугробы теперь начали таять и течь. Шлейфы дыма над трубами «Санстренд» так и не двигаются. Наблюдающие проректоры стоят, расставив ноги врозь и скрестив руки над головами ракеток. В небе так и гуляют туда-сюда все те же три облака в форме соплей, и когда они скрывают солнце, дыхание у всех снова становится видимым. Стайс сморкается в игровую руку и слабым голосом просит, чтобы надули уже Легкое. Мистер О. Ф. Делинт прохаживается за забором с планшетом и свистком, сморкается. Девушки за его спиной слишком утеплились, чтобы на них стоило смотреть, их волосы переплетены резинками в подпрыгивающие косички. Пятый корт: подачи в оба угла обоих квадратов, принимать подачи друг друга и отбивать их назад. Первые подачи, вторые подачи, резаные, выбивающие и выкручивающий спину американский твист, от которого Стайс отпрашивается, объясняя проректору – Нилу Хартигану, который ростом 2 м и такой немногословный, что все его боятся по умолчанию, – что у него судороги в нижней части тела из-за передвинутой кровати. Затем Койла – человека со слабым мочевым пузырем и подозрительными выделениями – отпускают в восточную лесопосадку подальше от женской половины пописать, так что трем оставшимся выпадает минутка сбегать в павильон, постоять, уперевшись в бедра, подышать и попить «Гаторейд» из маленьких конических бумажных стаканчиков, которые нельзя поставить, пока не допьешь. Как прополоскать сушняк во рту между упражнениями: набираешь полный рот «Гаторейда» и надуваешь щеки, чтобы собрать жидкость в один пузырь, который давишь языком и зубами, затем наклоняешься, сплевываешь в траву и теперь пьешь по-настоящему. Шестой корт – возвращения подач по линии, по центру, кроссы на высоту, затем на пласировку, затем на пласировку с высотой, – с новыми квадратиками из изоленты; затем подрезки по центру и кроссы против подающего, который после подачи выходит к сетке. Подающий тренирует на ответах с подрезки игру с полулета, хотя Уэйн и Стайс такие быстрые, что успевают к сетке как раз к возвращению мяча и могут спокойно отбивать с лета на высоте груди. Уэйн тренируется с обычной экономией в движениях, как человек где-то на второй скоростной передаче. Стаканчики у диспенсеров не поставить – у них заостренное дно и любая жидкость проливается, вот почему их надо осушать полностью. Между переменами команд ребята Пала выметают из павильона дюжины стаканчиков.