Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Чтобы одновременно придать своей проблемной коже и качественный загар, и суровую обветренность, аспирант-лаборант-инженер с WYYY-109 МТИ лежит с голой грудью на серебристом термозащитном одеяле – сувенире из НАСА, крестовидно распластавшись примерно под углом кресла-реклайнера на дальнем склоне Городского сада. Тот выходит на Арлингтон-стрит, в юго-западном углу сада, где хребет холма скрывает вид на бассейн пруда, будку для туристов, павильон, узел радиальных тропинок и гигантские окислившиеся статуи рядка утят в честь бессмертной и любимой классики Роберта Макклоски «Дорогу утятам!». Единственный другой склон сада – чаша теперь уже бывшего пруда. Травяной уклон, не очень крутой, спускается к Арлингтон-ст. и являет собой просторную дернистую поляну, безопасную в плане собачьих какашек, потому что собаки не ходят в туалет на негоризонтальной поверхности. На хребте над головой инженера парят фрисби, там же в тряпичный мяч голыми посиневшими ногами играют четверо гибких мальчишек. Температура 5 °C. У солнца приглушенный осенний оттенок, будто его положили под несколько стекол. Ветер колючий и неустанно забрасывает непришвартованные края одеяла НАСА на тело инженера. На оголенной коже теснятся пупырышки гусиной кожи и прыщи. Термозащитное одеяло цвета металлик и голый торс аспиранта-инженера – единственные одеяло и торс на холме. Он лежит раскинувшись, целиком подставившись слабому солнцу. Аспирант – инженер WYYY – один из приблизительно трех дюжин человеческих тел, разбросанных по крутому холму, человеческого множества без порядка, общности и какой-либо связи, напоминающего скорее хворост на опушке. Загорело-обветренные чумазые люди в парках без молний и разных ботинках, некоторые из них – постоянные обитатели сада, все спят или находятся в прострации различного происхождения. Свернувшись, на боку, поджав колени, закрытые ко всему. Другими словами – ютятся. С одного из офисных зданий на Арлингтон-ст. тела кажутся чем-то рассыпанным с большой высоты. Ветеран с высоты птичьего полета, скорее, сравнил бы множество тел с полем боя после боя. За исключением тела инженера WYYY, все покрыты городской шелупенью, небритые, с желтыми пальцами и бронзовым загаром от уличной жизни. Вместо одеял у них куртки и скатки, а для банок и бутылок – старые сумки с веревочными ручками и мешки «Радость». Еще здоровые туристические рюкзаки, без какого-либо цвета. Иначе говоря, одежда и принадлежности – того же цвета, что и их хозяева. У некоторых стальные тележки из супермаркетов с пожитками, подпертые на склоне телами владельцев. Одного из владельцев тележек стошнило во сне, и рвота лавой движется в направлении свернувшегося тела другого человека, что ютится ниже по холму. У одной из тележек, из дорогого «Хлеба & Зрелищ», на ручке для удобства остроумно приделан калькулятор, чтобы шопперы подводили промежуточные итоги во время покупок. Ногти лежащих – цвета сепии, а рты – какие-то беззубые, неважно, есть у них зубы или нет. Время от времени среди них приземляется фрисби. Над ними и позади раздается тряпичный звук ног, бьющих по мягкому мячу. Поближе к инженеру спустились два тощих мальчика в вязаных шапках, тихо клянча «закурить», игнорируя прочие тела, которые, любому понятно, не могут похвастаться достаточным для приобретения «закурить» оборотным капиталом. Когда глаза инженера открыты, он единственный на склоне видит круглые брюшки поднимающихся ввысь уток, которые ловят термический поток с холма и заворачивают налево, к югу. Его футболка с надписью «WYYY-109», ингалятор, очки, «М. Физзи» и лежащая переплетом вверх «Металлургия кольцевых изотопов» – за краем отражающего одеяла. Его торс бледный и ребристый, грудь покрыта твердыми кнопками шрамов от угрей. Трава на холме еще подает признаки жизни. Рядом с одним-двумя из разбросанных тел – черные банки выгоревшего керосина «Стерно». Поляна частично отражается в витринах, офисных окнах и стеклах проезжающих машин на Арлингтон. Оттуда сворачивает и впечатляюще параллельно паркуется у подножия холма заурядный белый фургон модели то ли «додж», то ли «шеви» Слева снизу от инженера на четвереньках стоит человек в древней шерстяной шинели со складов НАТО, его тошнит. Нитки химуса свисают изо рта и отказываются отделяться. В них кровавые прожилки. В его позе на неровном склоне есть что-то собачье. У ближайшей к инженеру свернувшейся фигуры, бессознательно подпирающей передние колеса тележки, ботинок только один, и тот без шнурков. Носок на босой ноге – пепельного цвета. Не считая надписи «Инвалид» на номерах, единственные незаурядные детали фургона, стоящего на холостом ходу у обочины далеко внизу, – тонированные окна и тот факт, что фургон чист и навощен примерно до половины филенчатого бока, но выше этой линии – грязный, ржавый и позорно заброшенный. Инженер поворачивает голову туда-сюда, чтобы загар ровно лег на весь подбородок. Фургон у обочины стоит далеко внизу, между его пяток. Некоторые тела на холме свернулись вокруг бутылок и трубок. Вокруг них стоит аромат – крепкий и агрокультурный. Аспирант-инженер обычно не загорает и обветривается одновременно, но в последнее время возможности обветриться представлялись редко: с тех пор как Мадам Психоз с «60 + /-» неожиданно исчезла на больничном, аспиранту-инженеру ни разу не хватало духу выбраться на бороздчатую крышу Союза и мониторить заменяющие передачи.

Инженер поворачивает задранное лицо то так, то этак. Сперва Мадам заменила аспирантка с Масс-медиа, которая в роли Мисс Диагноз оказалась сокрушительным разочарованием; затем руководство публично признало Мадам незаменимой, и теперь инженеру платили только за то, чтобы он включал ее фоновую музыку, а потом мониторил включенный микрофон 60 беззвучных минут, т. е. должен был сидеть в будке и поддерживать громкость включенного микрофона на нуле безвылазно, и не мог подняться с приемником и сигаретами, даже если бы захотел. Главред студенческой станции выдал инженеру письменные инструкции, что говорить, если в этот час позвонят с вопросами или пожеланиями Психоз скорого выздоровления от ее неизвестного недуга. Одновременно отрицать и поощрять слухи о суициде, госпитализации, духовном кризисе, отшельничестве, паломничестве на заснеженный Восток. Исчезновение человека, который был только голосом, отчего-то переживается еще хуже. Ужасная тишина в ночь по будням. Совсем не такая, как тишина радиомолчания, занимавшая больше половины ее передачи. Может, тут вопрос тишины присутствия / тишины отсутствия. Тишина на записи хуже всего. Некоторые слушатели даже приходили и спускались через кору мозга в саму холодную розовую студию, с вопросами. Кто-то – подтвердить свое твердое убеждение, что Мадам на самом деле до сих пор приходит и сидит за микрофоном, просто ничего не говорит. Другой спящий неподалеку который раз бьет во сне с размаха воздух. Почти все личные вопросы в ранние часы – от слушателей обязательно с какиминибудь уродствами, инвалидностью, дефектами речи, пустыми ухмылками, какими-то да проблемами. Из тех, у кого очки склеены изолентой. Застенчивые вопросы. Извинения, что помешали, хотя ведь сами видят, что мешать некому. До письменных инструкций главреда аспирант-инженер молча направлял их внимание на ширму-триптих Мадам с отсутствующим силуэтом. Еще один белый фургон «Додж», такой же неравномерно чистый и непрозрачный, появился над рассыпанными на склоне телами. Он не отбрасывает видимой тени. От чистой решетки радиатора рикошетит кольцо-фрисби. Он на холостом ходу, его боковая дверь выходит на откос и боковую дверь второго фургона далеко внизу. У одного мерзкого мелкого вопрошателя на голове была шляпа с объективом и он чуть не падал инженеру на колени. Его сопровождающий интересовался адресом, куда можно послать что-нибудь ободрительное и цветочное. Микронизированное алюминоидное покрытие одеяла НАСА должно отражать все УФ-лучи до единого на голую кожу студента-инженера. Инженер знает про скорую, Бригэм, реанимацию в Женской и пять дней в палате реабилитации от смуглой толстушки Ноткин, которая как-то поздно ночью спустилась в студию на базилярном лифте в дурацкой шляпе и со студенческим с факультета кино, чтобы забрать несколько старых записей передачи для личного пользования Мадам, как она сказала, и могла похвастаться тем, что знала Мадам в личной жизни, как она сказала. Это все Лечение – Мадам Психоз на длительном Лечении в некоем, как смутно объяснила бородатая девушка в аспидной шляпе, доме где-то на полдороги, в каком-то невероятно неприятном и дешевом районе метрополии. Это абсолютно все, что знает инженер WYYY. Вскоре у него будет повод пожалеть, что он не знает намного больше. См. рифленый стальной пандус, который опускается из-за отодвинувшейся со скрипом филенчатой двери фургона на хребте над ним. См. непроглядную тьму в фургоне на холостом ходу у обочины Арлингтон-ст., у которого тоже изнутри открывается дверь. Юго-западный склон – без копов: взвод Органов ОКМ [172] Окружная комиссия метрополии – орган, занимавшийся охраной парков и дорог в Бостоне. Общественного сада в своих тюнингованных гольф-картах у осушенного пруда, бросает изогнутые части глазированных пончиков уткам в кусты и говорит и без того по большей части рассосавшейся толпе, пожалуйста, проходить дальше. Фрисби и футбэги с хребта вдруг пропали; воцарилась жуткая неподвижность, как на рифе, когда мимо проплывает акула; пустующий зев фургона на хребте – раскрытый и черный, с серебристым языком.