Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Хэл пытается представить высокую ссутуленную дрожащую аистовую фигуру Самого, часами гнувшего спину под остеопорозным углом над цифровым монтажным оборудованием, удаляя и вставляя код, собирая «Кровавую сестричку: Крутую монашку» в субверсию/инверсию, и не может сложить и отдаленного представления, что во время терпеливого труда испытывал Сам. Может, в этом и суть метадурашливости фильма – не чувствовать ничего от начала до конца 289.

Дженни Бэш оставила дверь КО6 нараспашку, и в нее забредают Идрис Арсланян, Тодд («Полтергейст») Потлергетс и Кент Блотт, и садятся по-турецки на мягком ковре в приблизительном полушарии между диваном девочек и диваном Хэла, и более-менее благоразумно молчат. Кроссовки не снимают. Нос Полтергейста – огромный хоботоподобный забинтованный шнобель. На Кенте Блотте рыбацкая кепка с очень длинным козырьком. Среди одеколонов в комнате начинает заявлять свои права странный слабый запах хот-догов, который как будто всюду сопровождает Идриса Арсланяна. Шелкового платка как повязки на нем нет, зато он повязан на шее; никто не задает ему вопросов. Все младшие ребята – профессиональные зрители, и их немедленно засасывает разворачивающийся нарратив «Кровавой Сестрички», и девушки постарше как будто принимают психическую эстафету от ребят и тоже погружаются, и смотрят, и через какое-то время Хэл остается единственным человеком в комнате, который не увлечен фильмом на 100 %.

Завязка данного развлечения – у опускной решетки женского монастыря в центре города находят с передозом, избитой, опороченной и лишившейся косухи одну крутую байкершу со злых улиц Торонто, и ее выручает, выхаживает, поддерживает, духовно ведет и обращает – «спасает» здесь слабенький каламбур, который старательно выпячивают в диалогах первого акта, – крутая на вид монашка постарше, ее, как признается она (крутая монашка постарше), саму вытащила из мира «Харлеев», продажи и зависимости от наркотиков еще более крутая и еще более старая монашка, монашка, которую, в свою очередь, также спасла крутая монашка – экс-байкерша, и т. п. Последняя спасенная байкерша становится крутой и матерой монашкой в том же городском ордене, и на злых улицах прослывает Кровавой Сестричкой, и, несмотря на апостольник, по-прежнему гоняет по приходам на стальном коне, и по-прежнему знает айкидо и не из тех, на кого батон крошат, поговаривают на улицах.

Мотивационная суть тут в том, что почти весь орден монашек состоит из монашек, которых спасли со злых тупиковых улиц Торонто другие спасенные монашки, постарше и покруче. Так что бесконечное количество новенн спустя Кровавую Сестричку наконец посещает эта наследственная духовная потребность отправиться и найти собственную трудную девушку-подростка, чтобы «спасти» и привести в орден, тем самым отплатив долг старой крутой монашке, которая спасла ее. В результате невразумительного процесса поиска («Через какой-то справочник трудных-но-готовых-к-спасению девушек-подростков?» – острит Бриджет Бун) Кровавая Сестричка все-таки выходит на обожженную, чрезвычайно трудную девчушку-подростка панковского типа, мрачную и, да, вполне себе крутую, но при этом еще и хрупкую, и эмоционально истерзанную (всякий раз, когда она думает, что Кровавая Сестричка не видит, розовое блестящее обожженное лицо девчушки корчится в муках) ужасными злосчастьями, которые она претерпела вследствие жадной и труднопреодолимой зависимости от крэк-кокаина – такого, который нужно преобразовывать и варить самому, притом с эфиром, очень легковоспламеняемым, и которым люди пользовались, пока ктото не открыл, что пищевая сода и игра с температурой приведут к тому же результату, благодаря чему временной период фильма до э. с. подчеркивается чуть ли не ярче, чем фиолетовым звездообразным хаером измученной панкушки 290.

Но, в общем, Кровавая Сестричка помогает встать девчушке на путь трезвости, выхаживая ее во время Отмены в запертой ризнице; и девчушка мало-помалу теряет свою мрачность, чуть ли не со слышимыми щелчками: вот она бросает попытки вскрыть замок шкафчика с вином для священнодействий, бросает нарочно пердеть во время утрени и вечерни, бросает ходить к траппистам, которые зависают вокруг монастыря, и спрашивать у них время и все такое, чтобы подловить и заставить проговориться, и т. д. Пару раз лицо девчушки корчится от эмоциональных мук и хрупкости, даже когда Кровавая Сестричка смотрит. Девчушка стрижется чуть ли не налысо и в чем-то на лесбийский манер, и корни ее волос оказываются нежно-каштановыми. Кровавая Сестричка, ничтоже сумняшеся обнажая бицепсы, одолевает девчушку в арм-рестлинге; обе заливаются смехом; сравнивают партаки: это дает отмашку нещадно растянутому монтажу «начало-дружбы-идоверия» – жанровая традиция, – и этот монтаж состоит из поездок на «Харлее» на таких скоростях, что девчушке приходится придерживать руку на затылке Кровавой Сестрички, чтобы у К. С. не улетел апостольник, и долгих бесед на ходу общим планом, и продолжительных, и по сути своей безнадежных игр в «Крокодила» с траппистами, плюс парочки сценок, где Кровавая Сестричка находит в мусорной корзине «Мальборо» и зажигалку в форме дилдо девчушки, где девчушка немрачно хлопочет по хозяйству монастыря под сварливым, но одобрительным присмотром К. С., где девчушка водит пальцем по строчкам Священного Писания при свечах, где девчушка аккуратно срезает последние фиолетовые кончики с нежно-каштановых волос, где крутые монашки постарше одобрительно бьют кулаком Кровавую Сестричку по плечу, когда в глазах девчушки появляется особый блеск грядущего серьезного разговора, и, наконец, где Кровавая Сестричка и девчушка выбирают в магазине рясы – кульминацию монтажа венчает застывший залитый солнцем кадр с обгорелым торчащим подбородком девчушки и безволосым прометеевским челом под широкими крыльями апостольника послушницы, – и все под – вот серьезно – «Getting to Know You» [181] «Познакомимся поближе» – песня из мюзикла «Король и я» 1951 года. , которую, как воображает Хэл, Сам в своих глазах наверняка оправдал как субверсивно приторную. Это все занимает с полчаса. Бриджет Бун, из индианаполисской архиепископской епархии, начинает разглагольствовать на тему иронического антикатолического субтезиса «Кровавой Сестрички: Крутой монашки» – что «спасение» обезображенной наркозависимой девчушки здесь просто размен одной подчиняющей волю «привычки» на другую, с заменой одного потустороннего головного украшения на другое, – и ее щиплет Дженни Бэш и цыкают почти все собравшиеся, кроме Хэла, которого можно было бы принять за спящего, не склоняйся он время от времени налево к мусорке, сплюнуть, и который на деле переживает радикальную утерю концентрации, обычно сопровождающую тетрагидроканнабиноловую Отмену, и думает вовсе о другом, даже более засмотренном картридже Дж. О. Инканденцы, хотя еще смотрит этот с остальными эташниками. Второй объект внимания – так называемая инверсия покойным Самим жанра политического кино, «Юриспруденция низких температур», мыльная опера про высших руководителей с борьбой за власть, злоупотреблением должностями, робкими адюльтерами, мартини и зловеще прелестными руководительницами в элегантных облегающих деловых костюмах, которые закусывают беспомощными и толстопузыми конкурентами-мужчинами на политический обед. Хэл знает, что «НТП» вовсе не инверсия и не высмеивание, а берет начало в мрачном периоде 80-х до э. с., когда Сам сменил госслужбу на частное предпринимательство, когда внезапные барыши с патентов оставили его в постморковочной ангедонии, экзистенциально заплутавшим, и Сам на целый год сбежал в уединенное спа на северо-западном побережье Канады хлестать «Уайлд Тёки» и смотреть оперы про магнатов эфирного телевидения вроде «Династии» от «Лоримар» и проч., где, предположительно, и познакомился и сдружился с Лайлом, ныне бессменно пребывающим в качалке ЭТА.