Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Кевин Бэйн вытирает нос головой несчастного плюшевого мишки и говорит, что не похоже, чтобы желания его Внутреннего Ребенка когданибудь сбылись. Ванильные звуки виолончели плеера похожи на мычание перепуганной коровы, – возможно, из-за того, где она оказалась.

И конечно, круглый, от ладони которого на мягкой щеке остался след, просит старого бедного Кевина Бэйна в любом случае уважать и назвать желание травмированного В. Р., сказать «Пожалуйста, мамочка и папочка, придите, любите и обнимите меня» вслух, несколько раз, как Кевин Бэйн и делает, слегка раскачиваясь на стуле, голосом, в котором наряду с оглушительными всхлипами теперь чувствуется и старый добрый взрослый стыд. Пара других мужчин в комнате вытирают ярко-белые, незатуманенные наркотиками глаза лапками плюшевых мишек. Хэл с болью вспоминает редкие зиплоки с гидропоникой из округа Гумбольдт, которые Пемулису время от времени присылал через FedEx его меркантильный коллега из Академии Роллинг-Хиллс, – изогнутые желтоватокоричневые почки, такие большие и распухшие от высокого содержания дельта-9-смол, что зиплоки напоминали мягкие лапки плюшевых мишек. Источником хлюпающих звуков за спиной оказался мужчина с добродушным лицом, который ел йогурт из пластикового стаканчика. Хэл без конца перепроверяет информацию о Собрании в маленьком буклете РМБ, который ему дала девушка. Он отмечает, что на нескольких страницах – широкие шоколадные отпечатки пальцев, и что две страницы намертво слиплись из-за, как опасается Хэл, древней засохшей сопли, и теперь еще что дата на обложке буклета – январь Года Молочных Продуктов из Сердца Америки, т. е. почти два года назад, и что вполне возможно, что вежливо-враждебная беззубая девушка из «дома на полпути» «Эннет-Хаус» просто обломала его, отдав устаревший и бесполезный буклет РМБ.

Кевин Бэйн продолжает повторять «Пожалуйста, мамочка и папочка, придите, любите и обнимите меня» с каким-то монотонным пафосом. Постепенная интенсификация пришепетывания и сюсюканья в слове «пожалуйста», судя по всему, перформативный призыв Внутреннего Ребенка. Слезы и прочие жидкости льются рекой. Добрые глаза круглого лидера Харва тоже на мокром месте, остекленело-голубые. Виолончель из CD-проигрывателя вступает в какое-то полуджазовое пиццикато, которое звучит контрапунктом с настроением комнаты. Хэл все ловит носом жаркий мерзко-слащавый цибетиновый запашок, означающий, что у кого-то поблизости под носками проблемы со стопой атлета. Плюс озадачивает тот факт, что в 32А нет окон, учитывая дымчато-коричневое остекление, которое Хэл видел снаружи куба КЦР. Бородка мужчины, который ест йогурт, аккуратная и прямоугольная, и ее сложно запачкать. Сзади и по бокам волосы Кевина Бэйна разделились на острые вспотевшие пряди, из-за духоты в комнате и эмоций Ребенка.

В младенчестве и детстве Хэла на постоянной основе обнимали, нянчили и громко убеждали, что его любят, и ему кажется, что он мог бы сказать Внутреннему Ребенку К. Бэйна, что если тебя обнимают и говорят, что любят, то это еще не значит автоматически, что ты станешь эмоционально цельным или свободным от Веществ. Хэл обнаруживает, что, скорее, завидует человеку, которому будто бы есть чем объяснить свою жизненную жопу, вроде родителей, на которых можно свалить что угодно. Даже Пемулис не винил своего покойного отца мистера Пемулиса, которого, судя по всему, тоже сложно было назвать Фредом Макмюрреем [202] Фрэд Макмюррей – американский актер, известный ролью отца в сериале «Мои три сына». среди американских отцов. Правда, Пемулис и не считал, что находится в жопе или несвободен относительно Веществ.

Светловолосый Будда Харв в вязаном свитере теперь нянчит мишку на коленях и спокойно спрашивает Кевина Бэйна, верит ли его Внутренний Ребенок, что мамочка и папочка когда-нибудь появятся у бортика детской кроватки, чтобы удовлетворить его нужду.

– Нет, – очень тихо отвечает Кевин. – Нет, не верит, Харв.

Лидер рассеянно поворачивает обе раскинутые лапки плюшевого мишки то так, то этак, и кажется, словно мишка то ли машет, то ли капитулирует.

– Как думаешь, можно сегодня попросить кого-нибудь из группы обнять и полюбить тебя вместо мамы с папой, Кевин?

Затылок Кевина Бэйна не двигается. Желудочно-кишечный тракт Хэла содрогается от перспективы увидеть суррогатные инфантильные объятия двух взрослых бородатых мужиков в свитерах. Он начинает задаваться вопросом, почему бы просто не сымитировать страшный приступ кашля и не бежать из КЦР-32А с кулаком у рта.

Харв теперь машет лапками мишки взад-вперед и говорит мультяшным фальцетом, делая вид, что его мишка спрашивает у мишки Кевина Бэйна, не мог бы он (мишка), например, показать на того человека в группе, которого Кевин Бэйн хотел бы попросить обнять, утешить и полюбить его in loco parentis [203] Вместо родителей (лат.). . Хэл тихо сплевывает на стенку кружки и опустошенно размышляет о том, что проехал пятьдесят голодных километров, чтобы послушать, как глобулярный мужик в клетчатых носках притворяется, что его плюшевый мишка разговаривает на латыни, когда, оторвав взгляд от кружки, весь холодеет при виде того, как Кевин Бэйн ерзаньем развернулся на стуле по-турецки и поднял мишку под мышки, как отец младенца на уличной очевозможности или параде, и поворачивает полузадушенного мишку туда-сюда, осматривая комнату, – пока Хэл прикрывает лицо ладонью, притворяясь, будто чешет бровь, и молясь, чтобы его не узнали, – и, наконец, останавливается на том, что пухлая бурая мохнатая беспалая лапка указывает прямо в сторону Хэла. Хэл складывается пополам в только наполовину притворном приступе кашля, параллельно перебирая деревья решений для разных уловок, чтобы сбежать.

Как и младший брат Марлон, Кевин Бэйн – низкий плотный человек с темным смуглым лицом. Он похож на тролля-переростка. И у него та же склонность к постоянной невероятной потливости, из-за которой Марлон Бэйн всегда казался Хэлу – и на корте, и вне – похожим на жабу, усевшуюся, влажно надувшись и не моргая, в сырой тени. Только у Кевина Бэйна маленькие блестящие бэйновские глазки еще и красные и опухшие от публичного плача, и у него залысины от висков, от которых на лбу красуется выдающийся вдовий пик. Он, кажется, не узнавал половозрелого Хэла, и короткой лапой медведя указывает, как осознает Хэл, едва не поперхнувшись щепоткой «Кадьяка», вовсе не на Хэла, а на добродушного мужика с угловатой бородкой у него за спиной, который занес ложку с ярко-розовым йогуртом у раскрытого ротика плюшевого мишки, едва касаясь красного вельвета торчащего языка, делая вид, что кормит его. Хэл как бы невзначай ставит стакан НАСА между ног, берет сиденье стула обеими руками и короткими рывками отодвигается с траектории взглядов и движения между Кевином Бэйном и мужчиной с йогуртом. Харв у доски сложными жестами просит человека с йогуртом, чтобы он во что бы то ни стало не говорил и не двигался со своего оранжевого стула в заднем ряду; и потом, когда Кевин Бэйн ерзаньем разворачивается обратно лицом вперед, Харв тут же делает вид, что только приглаживает волосы. Движение затем становится искренним и задумчивым, лидер пару раз глубоко вдыхает. Музыка вновь впадает в изначальный дремотный наркоз.