Владимир Максимов - Живая душа

Всё это было сказано, конечно же, не для супруга, а для них, понял Василий.

– Вот курва! – не выдержал Санёк, счищая щепкой с сапог здоровенные и тяжёлые, как гири, комья глины. – Её бы сюда, в эту ямищу, в эту грязищу – по-другому б запела!

Через какое-то время к ним, по-видимому, уже «накачанный» до белого каления супругой, вновь подошёл Эдуард и, с неприязнью глядя на расползающуюся красноватым тестом глину, изрядной кучей лежащую у забора, примерно в метре от роющегося колодца, спросил:

– Ну чё, вода-то когда будет?! Или вечно здесь копаться намерены, как детишки в песочнице?!

– Сруб сначала ставить надо, – охладил его пыл Василий, – чтобы стенки не заваливало. И осаживать его потом потихонечку, подрываясь снизу… Хотя воды, – он сделал паузу и потом уж нехотя договорил, – здесь, похоже, не будет.

– А зачем тогда сруб делать? Чтоб стройматериал зря извести?

– Кто его знает, – уклончиво ответил Василий. – Глядишь, если слой глины не мощный, можа и на водную линзу наткнёмся. А может и верховодка по весне где проклюнется. В любом случае, без сруба дальше рыть нельзя. Вот как очистим всё, что навалило, начнём ставить. Тем более что в данном случае и наши, и ваши планы ведь совпадают. И вы, и мы хотим добыть воды.

– Делайте, как знаете, – махнул рукой хозяин и вялой походкой побрёл к дому. Однако, подходя к крыльцу веранды, приосанился и на ступеньки вошёл уже уверенной походкой твёрдо стоящего на земле человека, знающего своё место в этом мире и готовый любому, если понадобится, показать «Кузькину мать»!

Весь следующий день ушёл на делание сруба. Не ладил никогда их Василий из досок, хоть и толстых. Поэтому с его конструкцией (чтоб доски впоследствии грунтом не выдавливало внутрь) пришлось помороковать…

Потом уже, в наполовину сработанном и спущенном срубе, стали пытаться углублять колодец, осаживая сруб то с одной, то с другой стороны и наращивать его по ходу копки.

Работа была бы адова, пожалуй, даже для Геракла. Развернуться сложно. Пространство из-за сруба уменьшилось. Черенок лопаты то и дело упирается в доски и зацепить грунт невозможно. Пришлось отпилить черенок лопаты почти до половины.

Подкапывая этим обрезком под срубом, Василий всё время опасался: не придавило бы всей его тяжестью ногу или руку.

Руку – потому что, зачастую, куски всё ещё мокрой глины приходилось выбирать из-под досок руками. Не хотели цепляться они на лопату. А если и цеплялись, то не желали потом скатываться в ведро, словно пристыв к металлу лопаты. Ноги же то и дело или увязали в глине до половины голенищ сапог, или скользили к краю сруба.

«Если прихватит – хрен выберешься, как в капкане будешь сидеть… – холодея от ужаса, думал Василий, стараясь отогнать эти мрачные мысли. – Этакую махину только краном теперь приподнять можно…»

Когда же его сменял Санёк, он каждый раз назойливо повторял ему:

– Ты там только аккуратно, смотри. Следи, чтоб сруб внезапно не осел.

– Да говорил же уже! – огрызался Санёк, с неохотой спускаясь вниз.

На сей раз работали даже в воскресенье, достигнув наконец четырёхметровой отметки и дорастив сруб до верха.

Рыть дальше, Василий понял это окончательно, не имело никакого смысла. Только жилы зря рвать да силы гробить.

Перед отъездом в город к колодцу ещё раз соизволил приблизиться хозяин. Он заглянул в сруб. Гукнул в его гулкую глубину и, повернувшись к Василию, произнёс: «Ну чё?» Набор слов у него был явно невелик. Эллочка Людоедочка из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» со своим словарным запасом в тридцать слов была, по сравнению с ним, просто-таки лингвистом высшей пробы.

– Если верховодка весной не пробьёт – можно попробовать пробурить ещё метра три-четыре… Камней в глине не бывает, так что бур легко пойдет… Можно ещё засыпать дно – примерно на полметра, – и за боковинами сруба – всё свободное пространство – гравием. Тогда дождевая вода будет, стекая по стенкам, очищаться и, проходя через гравий на дне, собираться в срубе. Такую воду можно использовать для хозяйственных нужд: стирки, бани, там.

– А сколько нужно гравия? – спросил Эдуард.

– Машины, наверное, хватит, – подумав, ответил Василий. – Желательно ещё и песком потом засыпать всё пространство между камнями. Гравий можно и на вашем вездеходе повозить с реки помаленьку.

– На джипе, – поправил его Эдуард.

– Ну, джипе, чтоб затрат лишних не было…

– Я подумаю, – пообещал хозяин. – Делайте крышку. Во вторник я приеду – привезу замок и петли. На месте всё и решим… Сколько нарыли?

– Четыре метра, – опередил Василия Санёк. – А точнее, почти два раза по четыре, если расчистку от завалившихся от дождя стенок считать…

– Денег хотелось нестерпимо, – с ухмылкой взглянул на него Эдуард и, закончив своим обычным «ну-ну…», как-то косолапо загребая длинными острыми носами туфель, пошёл к машине.

Войдя во двор дома, Василий почувствовал в руках и ногах непривычную слабенькую дрожь. Так бывало у него иногда после тяжёлой, почти превышающей человеческие силы, работы.

«Что это я, – подивился он, – совсем, что ли, ослабел?» А в сумерках сарая, у верстака, где он обычно оставлял инструмент, его вдруг сильно, до какой-то колотьбы, идущей изнутри, зазнобило.

«Никак продрог шибко в этой глиняной кишке, – с неприязнью подумал он о вырытом ими сухом колодце. – Печь надо истопить да прогреться как следует. В доме-то, наверное, как и здесь, в сарае, сыро и сумеречно. Да и вечер совсем не летний, холодный. Того и гляди на гольцах снег упадёт. А ведь август ещё не кончился… И поесть надо как следует – силы подкрепить», – словно уговаривал себя Василий, выходя из сарая с охапкой дров и чувствуя, что никакого аппетита к еде у него нет.

Дома от затопил печь. Поставил на неё подогреть чайник с кипячёной водой и заварник с утренним чаем. Лень было ополаскивать его и заваривать новый. Открыв погреб и перегнувшись в него с пола, достал с полки завёрнутый в тряпицу кусок сала и банку солёных огурцов. Из шкафчика, висящего на стене, вынул полбуханки чёрного хлеба, лежащего в прозрачном полиэтиленовом пакете. Лениво, вернее – как-то обморочно, будто сквозь зыбкий сон, отрезал несколько кусков хлеба и кусочков пять сала. Порезал на тарелке извлечённый из банки ядрёный огурец.

Без охоты, через силу съел небольшой кусок хлеба с салом и кружком репчатого лука.

«Жаль, водки нет. Сейчас бы выпил стопарик для сугреву. Может, в ларёк сходить?.. Да ладно, чаю попью. Согрелся уж, небось…»

И тут он вспомнил, что со Дня Победы (в победный год Василий и родился и праздник этот славный уважал) у него в шкалике, кажется, осталось немного водки. И точно, за мало используемой посудой и пакетом с мукой он обнаружил недопитый с 9 мая шкалик, закрытый газетной затычкой.