Арундати Рой - Министерство наивысшего счастья

Дорогой товарищ Азад Бхартия Гару, я пишу это письмо вам, потому что за те три дня, что я пробыла на площади Джантар-Мантар, я внимательно присмотрелась ко всем. Если кто и знает, где сейчас находится мой ребенок, то это вы. Я — женщина из народа телугу и, к сожалению, не говорю на хинди. Английским я тоже владею не очень хорошо, так что прошу прощения. Меня зовут Ревати, я член Коммунистической (маоистской) партии Индии. Когда вы получите это письмо, меня уже не будет в живых.

Услышав это, Анджум, которая, вытянувшись вперед, внимательно ловила каждое слово, испытала явное облегчение и даже, кажется, потеряла интерес к письму. Однако по мере того, как доктор Азад читал дальше, она снова стала слушать, не прерывая его.

Мой товарищ по партии, Сугуна, передаст это письмо вам, когда узнает, что меня уже нет. Вы, конечно, в курсе, что мы находимся в глубоком подполье, мы — вне закона, мы запрещены. Так что можете считать, что это письмо из подполья в подполье, и поэтому пройдет не меньше шести-восьми недель, прежде чем вы получите это письмо по надежным каналам. После того как я оставила свою дочку в Дели, меня не переставая мучает совесть. Нет мне ни сна, ни отдыха. Я не хочу ее, но я и не хочу, чтобы она страдала. На случай, если вы знаете, где она сейчас, я хочу честно рассказать вам ее историю. Остальное я оставляю на ваше усмотрение. При рождении я дала ей имя Удайя. На телугу это означает «восход солнца». Я дала ей это имя, потому что родила ее в лесу Дандакаранья на рассвете. Я возненавидела ее сразу после рождения и хотела убить ее. Я не ощущала ее своим ребенком. В самом деле она не моя. Правда, если вы прочтете написанное мной письмо, то поймете, что не я ее мать. Река — ее мать, и лес — ее отец. Это история Удайи и Ревати. Я, Ревати, родом из округа Восточный Годавари штата Андхра-Прадеш. Я принадлежу к касте сеттибалиджа, это отсталая каста. Мою мать зовут Индумати. Она окончила школу. За моего отца она вышла замуж, когда ей было восемнадцать лет. Он тогда служил в армии и был намного старше матери. Он познакомился с ней, когда был в отпуске, и сразу влюбился — она была очень красивой девушкой. После помолвки, но до свадьбы отца уволили из армии за курение возле арсенала. Он вернулся домой, в свою деревню, которая находилась на противоположном берегу Годавари, напротив деревни моей матери. Отец происходил из той же касты, но его семья была богаче семьи моей матери. Во время церемонии родственники отца заставили мать выйти из-под навеса и потребовали больше приданого. Деду пришлось попросить у них денег в долг. Только после этого свадебная церемония была продолжена. Сразу после свадьбы выяснилось, что мой отец извращенец и садист. Он хотел, чтобы мать носила короткие юбки и танцевала бальные танцы. Когда она отказывалась, он наносил ей порезы лезвием бритвы и жаловался, что мать его не удовлетворяет. Через несколько месяцев он отослал ее домой, к дедушке. Когда мать была на пятом месяце беременности, младший брат моей матери отвез ее назад, в деревню отца. Мать была одета в красивое сари, и на ней было много драгоценных украшений. Она везла с собой серебряный кувшин со сладостями и двадцать пять сари для свекрови. Отца в тот день не было дома. Родственники отца отказались впустить их. Они вышли на улицу и, отняв у матери кувшин со сладостями, бросили его на землю. Такого стыда мать не испытывала никогда в жизни. На обратном пути, на середине реки, она сняла украшения и прыгнула в воду. Лодочник спас ее и привел домой. Я родилась в доме моих бабушки и дедушки по матери. Во время беременности у нее был огромный живот, и все ждали двойню. Ждали, что это будут белые дети, как отец и мать. Однако родилась я. Я была большой и черной. Увидев меня, мать лишилась чувств и два дня была в беспамятстве. Но после этого она никогда не отходила от меня. По деревне пошли разговоры. Семья отца тоже узнала, что я родилась черной. Все они были пропитаны предрассудками насчет каст и цвета кожи. Родственники отца говорили, что я не их, что я из народа мала или мадига, что я не из их, а из еще более низкой из зарегистрированных каст. Я воспитывалась в доме дедушки. Он работал зоотехником и был коммунистом. Дом его был крыт соломой, но в нем было много книг. К старости дедушка ослеп, но я уже училась в школе и читала ему вслух «Иллюстрированный еженедельный журнал», «Как добиться успеха в конкуренции» и «Советский Союз». Читала я также историю Черной Рыбки. У нас было много книг «Народного издательства». Отец по ночам приходил к дому дедушки и тревожил маму. Он крадучись, как змея, ходил вокруг дома. Она уходила к нему, он снова принимался резать и мучить ее, а потом отсылал домой. Потом он снова звал ее, и она снова уходила к нему. Однажды она прожила с ним в его деревне довольно долго. Она снова забеременела. Женщины в деревне дедушки молились, чтобы и второй ребенок родился черным и отец перестал обвинять маму в неверности. Женщины даже принесли в жертву тридцать черных кур в храме. Благодарение богу, мой брат родился черным. Но отец все равно отослал маму домой и женился на другой женщине. Я решила стать юристом, чтобы посадить отца за решетку до конца его дней. Но очень скоро я попала под влияние коммунистических идей и революционных взглядов. Я читала коммунистическую литературу. Дедушка научил меня революционным песням, и мы часто пели их с ним вдвоем. Мама и бабушка воровали кокосовые орехи и продавали их, чтобы было чем платить за мою учебу. Они покупали мне безделушки и украшения, и я нравилась мальчикам. После окончания средней школы я подала заявление в медицинское училище и даже прошла конкурс, но денег на обучение у нас не было. Я поступила в государственный колледж в Варангале. Там было очень сильное коммунистическое движение. Партизаны действовали в лесу, но не только. На первом курсе меня рекомендовали в организацию товарищ Нирмалакка и товарищ Лакшми, которые посещали женское общежитие и говорили с нами об эксплуатации классовыми врагами и об ужасающей бедности в нашей стране.

Еще в колледже я начала работать в партии. Потом я работала в «Махила Сангхам» — женской организации, которая распространяющей классовое самосознание среди жителей городских трущоб и деревень. Мы стали проводниками идей партии по всему штату Телингана. Мы развозили в автобусах книги, статьи и памфлеты. Мы пели и танцевали на митингах протеста. Я читала Маркса, Ленина и Мао и прониклась идеями маоизма.

Положение наше тогда было очень опасным. Всюду за нами охотились полицейские ищейки и их добровольные помощники. Сотни членов партии были убиты. Больше всех полицейские ненавидели рабочих женщин. Товарищу Нирмалакке, прежде чем ее убить, они распороли живот, затем ее и выпотрошили. Товарища Лакшми тоже не просто убили, ей сначала выкололи глаза. По этому поводу были большие протесты. Товарищу Падмакке, когда ее схватили, для начала переломали колени, чтобы она не могла ходить, а потом избивали так, что повредили ей почки, печень и другие внутренние органы. Она все же вышла из тюрьмы и теперь работает в отделе помощи беднякам в организации «Амарула Бандху Митхрула». Когда убивают членов партии, и семья остается без средств к существованию, и не может даже получить тело для погребения, за телом едет она. На тракторе, на пикапе, на чем угодно, она привозит родственникам тело убитого. В 2008 году положение стало совсем плохим. Правительство объявило о начале операции «Зеленая охота». Это была война против народа. В лесу тысячи полицейских и военных. Они убивают адиваси, сжигают их деревни. Ни один адиваси не может остаться на ночь в доме, потому что ночью приезжают полицейские — сто, двести, триста, а иногда и пятьсот полицейских. Они уничтожают все, воруют все — кур, овец, деньги. Они хотят, чтобы адиваси ушли из леса и очистили место для шахт и сталелитейного завода. Тысячи людей брошены в тюрьмы. Обо всей этой политике вы можете прочитать в журнале «Народный марш». Я же расскажу вам об Удайе. Во время «Зеленой охоты» партия объявила мобилизацию в Партизанскую народно-освободительную армию — ПНОА. Я и еще двое товарищей ушли в лес, чтобы получить военную подготовку. Я прослужила в этой армии шесть лет. Меня называли товарищ Маасе — Черная девушка. Мне нравится это имя. Но у нас у каждого много имен. Я солдат ПНОА, но так как я — образованная женщина, то меня используют и для работы вне леса. Иногда мне приходилось ездить в Варангал, Бхадрачалам или Кхаммам. Иногда даже в Нараянпур. Это самая опасная работа, потому что в деревнях и городах много шпиков, работающих против нас. Вот так и получилось, что однажды, когда я возвращалась в лес, меня схватили в деревне Кудур. Я была в сари, браслетах, и при мне был только рюкзак. Я не могла оказать сопротивление, так как была безоружна. Меня арестовали без свидетелей. Меня связали, усыпили хлороформом и отвезли в какое-то неизвестное мне место. Очнулась я ночью в комнате с двумя окнами и двумя дверями. Это был класс в школьном здании. Все школы в лесу стали полицейскими участками. Ни учителей, ни учеников там теперь нет. Я была совершенно голая. Вокруг меня стояли шестеро полицейских. Один принялся резать меня ножом. «Воображаешь себя великой героиней?» — приговаривал он. Если я закрывала глаза, то меня били по лицу. Двое держали меня за руки, а двое — за ноги. «Мы хотим сделать подарок тебе и твоей партии». Они курили и тушили сигареты об меня. «Вы обычно орете, ори и ты и смотри, что мы с тобой сейчас сделаем!» Я думала, что они убьют меня, как Падмакку и Лакшми, но они сказали: «Не переживай, Чернушка, мы тебя отпустим. Ты уйдешь и расскажешь им, что мы с тобой сделали. Ты великая героиня. Ты снабжаешь их патронами, противомалярийными лекарствами, едой и зубными щетками. Все это нам известно. Скольких невинных девушек ты отправила в свою партию? Вы развращаете и портите всех. Тебе стоит выйти замуж и успокоиться. Но сначала мы преподадим тебе урок супружеской жизни». Они продолжали резать меня ножом и жечь сигаретами. Но я не кричала. «Почему ты не вопишь? Твои вожди услышат и придут тебя спасать. Вы что, вообще не умеете кричать?» Потом один из них раскрыл мне рот, а другой вставил в него свой член. Мне стало нечем дышать. Я думала, что умру. Они облили мне лицо водой. Потом каждый из них изнасиловал меня несколько раз. Один из них — отец Удайи. Кто из них, я, конечно, не знаю. Откуда я могу это знать? Я потеряла сознание. Когда я очнулась, у меня было сильное кровотечение. Дверь была открыта. Они стояли на улице и курили. Я увидела мое сари. Я медленно взяла его и оделась. Задняя дверь была слегка приоткрыта, и в щель было видно рисовое поле. Они видели, что я убегаю, и сначала побежали за мной, но потом остановились, когда я упала, и один сказал: «Пусть идет». Такая участь постигла в лесу многих женщин, и в этом я черпала мужество. Я перешла поле. Светила только луна. Я вышла к асфальтированной дороге. На мне было только сари. Не было ни блузки, ни нижней юбки. Но я кое-как завернулась в сари. Подъехал автобус, и я села в него. Я была, кроме всего прочего, босая. Лицо и губы у меня страшно распухли от побоев. Автобус был пуст. Кондуктор ничего не сказал и не потребовал с меня денег за проезд. Я сидела у окна и засыпала, потому что продолжал действовать хлороформ. В Кхаммаме он разбудил меня и сказал: «Это конечная остановка». Узнав, что я в Кхаммаме, я очень обрадовалась, потому что очень хорошо знала там доктора Говрината. У него клиника в Кхаммаме. Я пошла туда. По дороге я шаталась, как пьяная. Я постучалась. Дверь открыла жена доктора. Увидев меня, она громко вскрикнула. Я села на ее кровать. Все мое тело было покрыто волдырями от сигаретных ожогов — лицо, грудь, соски, живот. Вся кровать была в крови. Пришел доктор Говринат и оказал мне первую помощь. Я была очень сонливая от хлороформа. Проснувшись, я могла только плакать. Единственное, чего я хотела, — это вернуться в лес, к моим товарищам — Рену, Дамаянти, Нармаде Акке. Доктор Говринат продержал меня у себя десять дней. После этого пришел связной, и я вернулась в лес. Я прошла двенадцать километров, прежде чем встретила отряд ПНОА. Вместе с ними я еще пять часов шла до лагеря, где находились члены окружного комитета. Председатель комитета, товарищ П. К., спросил меня, что со мной случилось. Его уже нет с нами. Его убили в перестрелке. Я пыталась все рассказать, но расплакалась, и он не смог меня понять. Сначала он подумал, что я жалуюсь на какого-то товарища по партии. Товарищ П. К. сказал: «Я не понимаю всего этого вздора. Мы солдаты. Докладывай четко и ясно, без эмоций». И я все ему доложила. Но слезы все равно текли у меня из глаз. Товарищам-женщинам я показала мои травмы. После этого они два дня думали, что делать. Потом меня вызвали в комитет и сказали, что я должна уйти из леса и организовать Комитет Ревати атьячар ведирекх — Комитет протеста против изнасилования Ревати. Кроме того, мне дали задание мобилизовать на борьбу жителей одной бедной деревни, где на две тысячи человек было всего две водяные колонки. Они должны были потребовать строительства еще нескольких колонок. Но я не могла выполнить это задание, потому что не могла ходить из-за кровотечения, которое никак не прекращалось. У меня появились припадки, а к тому же в раны попала инфекция. Я не могла присоединиться к маршевому отряду. Меня оставили в деревне, где я пошла на поправку. Через три месяца я уже могла нормально ходить. К тому времени мне стало ясно, что я беременна. Меня это не остановило. Я снова вступила в ПНОА. Но когда в партии узнали о моей беременности, мне приказали уйти из леса, потому что в партизанской армии женщинам запрещено иметь детей. До родов я жила в одной лесной деревне. Когда я увидела рожденную мной девочку, я не испытала ничего, кроме ненависти. Я думала только о шестерых полицейских, которые резали меня ножами и обжигали сигаретами. Мне захотелось ее убить. Я приставила пистолет к ее головке, но не смогла выстрелить в крошечного беззащитного ребенка. В то время началась массовая кампания против антинародной войны. В Дели появились группы, которые организовали общественный трибунал. Людей народа адиваси, которые стали жертвами, пригласили в Дели, чтобы они выступили в СМИ. Партия приказала мне сопровождать этих людей вместе с другими местными активистами и юристами. У меня был маленький ребенок, и это послужило мне хорошим прикрытием. Я умею хорошо выступать на телугу, а в Дели нашлись хорошие переводчики. После заседаний трибунала я вместе с жертвами провела три дня на площади Джантар-Мантар, где проводилась акция протеста. Там я встретила много хороших людей. Но я не могла жить так, как они, без борьбы.