Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– И что ты ему ответил?

– Не могу, у меня в этот день другие планы.

Белый халат лечащего врача, хирурга, взял меня за руку и низкий голос с перегаром произнёс:

– Ситуация крайне тяжёлая, вы понимаете.

Я кивнул белым стенам.

– Вашему отцу нужен постоянный уход, внимание, забота близких очень важна именно сейчас. Ночью здесь дежурит сестра, она присмотрит. Но днём вы должны быть рядом, чтобы нам удалось поднять его на ноги. – Глаза доктора были в очках, и мой взгляд, устав от их стекла, перешёл на белый халат, потом на белую стену. Я облокотился на стену и как маленький ребёнок начал ковырять её пока не посыпался песок штукатурки. Казалось, я готов был так пробуравить стену, лишь бы этот доктор помог мне, моему отцу, лишь бы эти песочные часы замедлили свой ход. Я подсознательно понимал, настоящая стена была последней, за которой только я, который должен был стать совершенно взрослым, мне не хотелось становиться взрослым. Мне хотелось остаться сыном.

– Только с вашей помощью мы сможем это сделать. Нужна будет поддержка, особенно после операции.

Слушая его внимательно, я был готов исполнять все наставления и рекомендации, но в тот же момент ясно осознавал, что эти бессонные белые ночи и чёрные дни меня абсолютно вымотали. Поддержка уже нужна была мне самому. Я знал, что у отца хватит духа всё это выдержать, но мне, мне его чертовски не хватало, духа переживания и сострадания. Я исчерпал его.

– У тебя время есть?

– Оно у меня с собой, – показал я часы на руке.

– Я в общем.

– Я тоже: то, что мы держим в руках, это действительно то, чем мы можем управлять. Как руль от машины, как бизнес, как женщина, с последней правда сложнее, обычно она хочет всего и сразу.

– А что в этом плохого?

– Ничего. Всё и сразу – это и есть оргазм, и он капризен. Его голыми руками не возьмёшь!

– А голым телом? – попыталась улыбнуться Алиса.

– Она хочет наслаждаться мгновениями, – произнёс вслух, чувствуя, что настроение её вот-вот изменится в худшую сторону. И не нужно было даже слюнявить и поднимать палец, чтобы понять откуда дует ветер.

– Ты про плоть или про меня? – продолжала Алиса.

– Не вижу разницы, – ещё раз посмотрел я на часы. Будто в предыдущий раз забыл узнать у них время. «Время есть», – видел я по глазам Алисы, что ей необходима была глюкоза, что ресурсы исчерпаны и нужно немедленно пополнить запасы положительных эмоций, иначе реакция расщепления её настроения будет прогрессировать и перейдёт в неадекватную. Я уже наметил точку, где мы могли бы пообедать, и вёл её незаметно туда, как партнёр в танце ведёт свою пару, когда та абсолютно не знает, что он ещё выкинет, но уверена в том, что он сумеет её поймать после очередного па.

– Ты слепой. Как же ты не видишь! Я устала, я устала, от этих бесконечных репортажей из жизни нашего города, то есть ни о чём. Сегодня сажали деревья с почётными гражданами.

– Я даже вижу уже заголовки завтрашних газет «Красные аллеи нашей юности» или «Не стареют душой садоводы», «Кленовый сироп в сентябрьском небе», – открыл я перед Алисой дверь кафе, чему она нисколько не удивилась. Она всё ещё пребывала в роли журналистки. Мы вошли внутрь.

– Ну, да, благородная миссия. Задолбало. Вчера освещала субботник во дворике спального района. Завтра ещё какая-нибудь садово-парковая статья.

– Надо же с чего-то начинать.

– Ага, посадил дерево, построил дом, вырастил сына. Это всё не про меня.

– Хочешь освещать светскую жизнь? – заняли столик у окна. Я смотрел в окно, Алиса на меня, официант на нас. Он принёс меню.

– Да, не так уж и многого я хочу, но как терниста туда дорога, – достала из сумочки журнал Алиса и показала мне статью об открытии Венецианского фестиваля.

– Не печалься, у тебя всегда есть я, – стал я сравнивать развороты журнала и меню. И в том и в другом итальянская кухня: в одном кино, в другом вкусы.

– Знаешь, как меня зовёт главред? Алисёнок. Противный усатый дядька. Напихают в имя уменьшительно-ласкательных суффиксов, всё равно что на чашку кофе пять ложек сахара, приторно, знали бы, какая я на самом деле, – Алиса пересела мне на колени, – ещё эта диссертация, в которой ещё никто не валялся.

– Как тебе удаётся всё успевать?

– Я не трачу время на всяких мудаков, – провела Алиса рукой по моей шее.

– Ты про главреда? Ладно, я что-нибудь придумаю. Но сначала надо перекусить.

Осень уходила, оставляя жёлтые следы на мокром асфальте, по которому она прошла босиком. Октябрь был тем кленовым демисезонным пальто, в котором уже было прохладно. Деревья словно поднятые наспех с утра с торчащими вихрами своих причёсок на лысеющих головах больше были похожи на цветастые пугала, они пугали птиц. Те сбивались в стаи и поспешно покидали места рождения. Месторождения их не держали. Для них более важным было ощутить радость и высоту полёта, которые в нашем климате можно было набрать только весной. Пернатые слились, ушли в точку, за бугор, на юга. Мне тоже хотелось туда, где всё ещё можно было бы ходить в трусах и майке, как в тёплой квартире, в которой круглой год отопление. Я потрогал батарею. Та была горячей. Горячие батареи – первый признак зимы.

Паранойя цивилизованному человеку вскакивать ни свет ни заря, бежать на охоту, выполнять долг, который ему навязало общество, нестись на работу, о которой в детстве он даже не знал, не говоря о мечтах. Я пережил этот момент и теперь мог себе позволить явиться к себе на службу в любое время или вовсе остаться дома. Я служил сам себе и ещё немного людям, которые читали. Мне всегда было приятно видеть свои книги в руках других людей. В моих руках уже полчаса был руль. Я ехал на работу.

Когда я зашёл в кабинет, то обнаружил в своём кресле Катю, которая одним ловким движением уволила меня на несколько минут с поста главного редактора. Она сидела закинув одну ногу на другую и скрестив руки на своей прикрытой блузкой груди. Пиджак был расстёгнут. Она тут же поднялась и начала поправлять причёску.

– Ну что это, Катя?

– Хотелось побыть немного в роли директора.

– Я не об этом. Что за закрытая поза, руки скрещены, это же ваши крылья.

– Раньше вы говорили, что мои крылья – это мои ноги, стоит ими только взмахнуть.

– Не важно, руки, ноги, они должны быть свободны.

– Вы хотите сказать: «Свободна!»

– Я намекаю, что они не свободны.

Она любила меня, а я не знал, что с этим делать. Не знал, куда от этого деться. Как это использовать в мирных целях. Этот ядерный потенциал, этот ядерный реактор. Я заказывал себе чай или кофе. Кофе у неё получался отменный, потому что она варила его с любовью, с любовью ко мне. Хотя и безответной. Мне надоело делать вид, что я этого не замечаю: