Лоран Гунель - Бог всегда путешествует инкогнито

— Запутался!

— Считать не умеешь!

— Сорок один.

— Двенадцать плюс четырнадцать?

— Ничего у тебя не выйдет!

— Ты даже на это не способен!

— Вот жалость-то!

Двенадцать плюс четырнадцать. Двенадцать. Четырнадцать.

— Двадцать четыре… Двадцать шесть!

— Восемью девять?

— Ты скверный!

— Шестьдесят два… Восемью девять, семьдесят два!

— Не знаешь таблицу умножения, да ты хуже всех!

Я растерялся. Почва ушла из-под ног. Сосредоточиться, отрезать все отрицательные эмоции.

— Четырежды семь?

— Ничтожество!

— Ничего у тебя не выйдет!

— Ты не знаешь!

— Провалился!

— Четырежды семь? — повторил Дюнкер.

— Бестолочь!

— Двадцать… четыре.

— Ну, полный провал!

— Полный нуль!

— Провал по всем статьям!

— Жирное пятно на твою репутацию!

— Трижды два?

— Ах, ах, ах! Да ему не сосчитать!

— Да он ничего не умеет!

— Пустой балласт!

— Трижды два!

Смех, улюлюканье…

— Два плюс два?

— Он не знает таблицу на два!

— Полное ничтожество!

— Тупица!

— Два плюс два? — в эйфории повторял Дюнкер.

— Да он никуда не годится!

Дюнкер резко всех оборвал и рывком встал с места:

— О’кей, достаточно. Хватит!

— Руки-крюки!

— Стоп, достаточно, хватит!

Я был измотан, опустошен и чувствовал себя очень скверно. Дюнкер это быстро понял и внезапно стал очень серьезен. Ситуация явно вышла из-под контроля, он за это отвечал и понимал, на какой риск пошел.

— Тест окончен, — сказал он. — Мы зашли немного дальше, чем нужно… На практике это пользы не приносит… Но зато мы имели дело с сильной личностью… Он смог себе позволить… разве не так? Предлагаю приветствовать Алана аплодисментами за мужество. Испытание ему выпало нелегкое!

Группа, резко выведенная из транса, со смущенным видом зааплодировала. Я увидел полные слез глаза Алисы.

— Браво, мой друг! Ты круто с этим справился, — сказал Дюнкер, хлопнув меня по спине, когда я выходил из зала.

Я, не останавливаясь, вышел из офиса, поскольку не считал возможным оставаться до конца рабочего дня. Упрекнуть меня никто не отважился. Я повернул по тротуару налево и принялся вышагивать по каменным плитам куда глаза глядят. Надо было снять стресс.

Тяжелый эксперимент меня порядком вымотал, и я был очень зол на Дюнкера. Ну как я теперь буду смотреть в глаза коллегам? Эта скотина публично меня унизил. Но он за это заплатит. Дорого заплатит, очень дорого.

Он у меня еще пожалеет, что так обращается с людьми.

Парадоксально, но тот факт, что тест определил у меня недостаток веры в себя, укрепил мое положение. Такое тестирование являлось нарушением, и ответственность лежала на Дюнкере. Несомненно, я мог причинить ему немало неприятностей в плане юридическом, и он это прекрасно знал. Я становился почти неприкосновенен…

Получив очередную эсэмэску от Дюбре, я выкурил положенную сигарету. Он, конечно же, поможет мне отомстить за себя. Вот только бы он не приказывал мне поминутно выкуривать по сигарете. Курить приятно в режиме полной свободы, но по принуждению…

Я шел по парижским улицам, вынашивая планы мести, а по небу неслись темные, грозные облака. В жарком, наэлектризованном воздухе чувствовалось приближение грозы. От быстрого шага на лбу у меня выступил пот. Интересно, это от усталости или от гнева? Я бы мог, конечно, подать жалобу и добиться для себя определенных выгод. А что потом? Как продолжать работать в таких условиях? Атмосфера сделается невыносимой. Мои коллеги теперь не осмелятся появляться в компании со мной… Как долго я выдержу? Напрасный труд…

Постепенно гнев сменился горечью, а потом наступило изнеможение. Силы покинули меня. Я не чувствовал себя таким раздавленным с того самого дня, как меня бросила Одри. Как падающая звезда, она появилась в моей жизни, чтобы я познал радость, а потом закатилась в ночи. Если бы она только объяснила мне причину своего решения, высказала бы какие-то упреки, обиды… Я бы смог согласиться и выругать себя или счесть их несправедливыми, и тогда мне было бы легче расстаться с ней… Но она ушла неожиданно, ничего не объяснив, и это не давало мне перевернуть страницу, навсегда распрощаться с воспоминаниями. Я все еще остро ощущал ее отсутствие. Когда мысли мои возвращались к ней, сердце щемило. Когда я вспоминал ее улыбку, грусть охватывала меня. С ней вместе исчезла часть меня самого. Тело мое тосковало, душа осиротела…

Начал накрапывать мелкий, унылый дождик. Я все шел и шел, но уже не так стремительно. Домой идти не хотелось. Я повернул от Лувра по улице Риволи к опустевшему Тюильрийскому саду: дождь прогнал всех гуляющих. На утоптанную землю под деревьями падали листья, вода просачивалась сквозь кроны крупными каплями, и деревья неохотно отпускали влагу, напоив ее своим тонким ароматом. Я присел на пенек под деревом. Как иногда несправедлива жизнь! Несомненно, недостаток веры в себя, от которого я теперь страдаю, коренится в детстве. Но я-то за него ответа не несу! Сам по себе этот недостаток приносит немало бед, он к тому же притягивает ко мне людей необычных и загадочных, и я, словно в наказание, неизбежно становлюсь их жертвой. Жизнь не щадит страдальцев, она карает их вдвойне.

Я долго просидел в саду, погрузившись в атмосферу этого островка живой природы, и он постепенно оттянул на себя все мои мысли.

Я встал и инстинктивно направился к дому Дюбре. Только он сейчас был способен вернуть мне душевные силы.

Дождь стекал у меня по щекам, по шее, и мне казалось, что он смывает с меня все, что я пережил, и уносит с собой мой позор.

К концу дня я добрался до особняка Дюбре. Окна были закрыты, и дом казался необитаемым. Я сразу понял, что Дюбре в доме нет. От него обычно исходила такая энергия, что я чувствовал его присутствие, даже не видя его, словно мощная аура просвечивала сквозь стены.

Я позвонил в видеофон.

Привратник ответил, что месье нет дома, а когда он вернется — неизвестно.

— А Катрин?

— Она никогда не появляется в его отсутствие, месье.

Я немного пошатался по кварталу, придумывая всяческие предлоги, чтобы не идти домой, потом перекусил в каком-то бистро. Не застав Дюбре дома, я был разочарован. Мне не давала покоя одна мысль: а что, если он тоже одна из странных личностей, притянутых моим изъяном? В конце концов, мы познакомились при более чем необычных обстоятельствах, когда моя незащищенность и уязвимость раскрылись полностью… Все это в который раз навело меня на мысли о том, что побудило Дюбре проявить ко мне интерес и помогать мне. Зачем ему это надо? Очень хотелось бы узнать, но как? У меня не было способов это установить.

И тут мне на ум пришел блокнот. В блокноте содержится хотя бы часть ответа, в этом сомневаться не приходилось. Но как его добыть, не привлекая внимания чертова пса? Должно же быть хоть какое-то средство… Я расплатился по счету, купил «Эко», выудив его из пачки журналов у кассы, и вернулся к замку, на этот раз зайдя с фасада. Устроившись на скамейке на другой стороне улицы, я раскрыл журнал. От решетки ворот меня отделяло четыре ряда деревьев. Отсюда можно было наблюдать за замком, не рискуя, что меня обнаружат. Мне надо было проверить одно соображение… Время от времени поглядывая в сторону замка, я просматривал новости крупных и средних компаний, любой ценой стремившихся увеличить свою долю на Бирже. Других целей у них не было. Время тянулось невероятно медленно. Около половины десятого зажегся свет в вестибюле, а следом за ним — во всех соседних комнатах. Окно кабинета Дюбре выходило в парк, и мне его видно не было. Я вглядывался очень внимательно, но никого не увидел. Снова углубившись в журнал, я краем глаза косился на окна. Еще с полчаса на улице будет довольно светло, а потом, с журналом в руках, я перестану вызывать доверие. Надо придумать что-нибудь другое. Взгляд мой упал на статью журналиста Фишермана, в которой в очередной раз высказывались сомнения по поводу стратегии «Дюнкер Консалтинг». «Дирекции не хватает зоркости», — утверждал он. Хоть это и было грустно, я с удовольствием прочел разгромную статью о своем предприятии…