Сергей Тютюнник - Обломок Вавилонской башни

Он поворачивается к Невестину, делает к нему пару шагов и протягивает руку:

— Ну что, будем знакомиться? Я Джаканов, из медбата…

Чихория садится за руль, хлопает дверцей и запускает двигатель. Водитель с перевязанной шеей лежит в кузове, смотрит в сочащееся влагой небо и начинает засыпать. В его раскрытый рот падают мелкие капельки дождя…

Чихория рулит к медбату. В кузове раненые, уставшие от боли, стонут в беспамятстве. Черный дым пожаров стелется над крышами поселков. Воют и скулят во дворах недобитые собаки. Георгий не слышит этого звериного плача. "Урал" с запотевшим от дождинок лобовым стеклом глушит своим ревом все живое. Только автоматная трескотня царапает слух.

Возле КПП своей части он притормаживает. Перед воротами огромная толпа осетин — мужчин и женщин — с горящими глазами.

Они машут кулаками и требуют оружия. Заплаканные, онемевшие дети сидят у матерей на руках, сгорбившись от рева людей. Осатаневший от диалога с народом майор Савинов, заместитель командира полка по воспитательной работе, стоит на горбатой спине бронетранспортера и, воздев руки к простуженному небу, хрипит:

— Братья и сестры! Мы не можем вам дать оружие!.. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас и ваших детей от ингушских экстремистов!.. Наши офицеры и солдаты…

Объяснения его тонут в гуле. Две сотни распахнутых темных ртов обстреливают Савинова. Высохшая, как мертвое дерево, женщина в черном платке взбирается к нему по борту бронетранспортера. Чихория пришпоривает своего железного коня и едет в медбат…

— Старлей, золотой мой! — говорит Георгию хирург с воспаленными от бессонной ночи глазами. — Что я с ними буду делать?! У нас ни врачей нет, ни места в палатах. Операционная загружена под завязку. Гони своих ребят сразу в гарнизонный госпиталь!

Он становится на колесо и заглядывает в кузов. Продрогшие солдаты сидят на скамейках, держа над ранеными тяжелое от небесной влаги фиолетовое одеяло, конфискованное на подстанции.

— У тебя тут места полно. Возьми еще несколько человек! Я распоряжусь, чтоб раненых сюда загрузили.

— Я не имею права… — начал было Чихория, но вспоминает, что через толпу у ворот в полк все равно не прорваться. — Ладно. Несите людей сюда!

— Мы мигом, — врач, пошатываясь от усталости, идет в хирургический корпус.

Выезжая из военного городка, Георгий оглядывается на свой дом. Он на окраине. Возле подъезда стоит танк с закрытыми люками. Окна в доме целы. Чихория облегченно вздыхает. "Урал" мчится по шоссе, прижимаясь к обочине. Навстречу с дымом и свистом летят боевые машины пехоты, кроша гусеницами зыбкий асфальт.

— Господи! Что тут творится? — говорит он новому пассажиру – молодому русоголовому прапорщику из медбата, сопровождающему раненых.

— Кударцы, — отвечает с печальными глазами сосед, выдыхая едкий дым "Примы". — Вы не гоните так, товарищ старший лейтенант, не дрова везете…

— Какие еще кударцы? — удивляется Чихория, сбавляя скорость.

— Кударцы — южные осетины. Ополчение из Цхинвала. За два с половиной часа через перевалы пришли. Опытные боевики. С грузинами воевали, — и косится на грузинский нос Георгия.

— Звиздежь! Не может быть, — качает головой Чихория. — Это же почти двести километров, да через гору, да на гусеницах!..

— Мало того, они шли ночью, — прапорщик выбрасывает окурок в окно.

— Тем более звиздежь, — сомневается Чихория. — Ты же военный человек: должен понимать, что такого быть не может.

— Почем купил — по том и продаю… Не верите — как хотите. Но они уже вчера утром тут были. Сутки воюют… А вы что, ничего не знаете?

— Я подстанцию охранял. Не в курсе.

— Ясно… Так вот, говорят, кударцы и наши десантники ингушей из города выбили. Теперь в поселках бои идут.

— А десантники откуда взялись?

— Ясно, откуда — с неба… А вам кто облицовку отрихтовал? – спрашивает прапорщик, рассматривая побитое лицо офицера.

— "Враги народа", — без долгих объяснений отвечает Георгий.

— Понятно, — сосед отворачивается, чтобы спрятать улыбку.

Из госпиталя Чихория едет к родителям по затаившемуся городу. Только бронетранспортеры да грузовики с вооруженными людьми шныряют по вымершим улицам. Сырой воздух тяжел от дыма пожарищ — горят ингушские дома. Сердце Георгия бухтит от волнения…

Двое солдат и прапорщиков из медбата остаются сторожить разгоряченный беготней "Урал". Остальные поднимаются со своим взводным в квартиру. Они молча наблюдают, как мать при виде в измочаленного лица сына мужественно сдерживает крик и не падает в обморок. Она ведет солдат на кухню, кормит их домашними пирогами и ставит чайник.

Георгий, не раздеваясь, усаживается рядом с постелью скошенного радикулитом отца. Мать, обеспечив работой голодные солдатские рты, приходит слушать сына. Светлана подпирает стену уже сформировавшимися женскими плечами и смотрит на брата. В школе отменены занятия, и она скучает по мальчику-кударцу. Но сейчас любовь отодвигается на второй план. Она вместе с родителями слушает, как ингуши расписали лицо Георгию и воткнули в бок спицу. Чихория-младший рассказывает, что сторожил подстанцию, но о ночном бое не говорит. Рассказ его короток и скуп на прилагательные и ругательства. Тем не менее, мать плачет выцветшими глазами и сморкается. Отец насмерть душит подушку сильными руками и мотает головой. Светлана поднимает покатые плечи и слабеет в коленках.

— Боже, какие сволочи! — вздыхает мать. — Кто бы мог подумать! Десятилетия жили в мире и согласии. И вот, пожалуйста… — В ночь с 30 на 31 октября (когда ты ушел от нас домой) почти все ингуши, живущие во Владикавказе, покинули свои дома и квартиры, — говорит Чихория-старший. — Видно, акция была тщательно спланирована… На здании университета сидели снайперы. Еле выкурили оттуда…

— Гарик, что тут вчера творилось! — вступает в разговор мать. — Ингуши стреляли, как на охоте. Женщины, дети, старые люди… Кто на мушку попался, в того и били. Рассказывают про одного ингуша: тридцать лет прожил в дружбе с соседями осетинами, вместе водку пили, праздники отмечали, дома строить друг другу помогали, а утром 31-го числа пришел с винтовкой и всю семью осетин, с которой тридцать лет дружил, в заложники увел. Вот какая подлость. Тридцать лет злобу таил!..

Георгий слушает и медленно закипает. Кровь в нем начинает бурлить. На кухне солдаты чавкают и сгребают нехитрую снедь, позабыв о национальных распрях.

— Наши ребята с кафедры ко мне вчера вечером заходили, – включается Илларион Чихория. — Говорят, Москва среагировала мгновенно. В Моздоке высадилась дивизия внутренних войск, в Беслане — десантники… Как вмазали этим бандитам — летели вверх тормашками из города, как шведы под Полтавой… А местные власти растерялись. Если бы не кударцы — ополчение из Южной Осетии — и несколько здешних отрядов самообороны, ингуши бы город взяли. Это как пить дать. Не знаю, что бы тогда было…