Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Если человек по-настоящему хочет, все еще можно наладить. Ссоры случаются в каждой семье. Муж с женой легко мирятся. У вас все еще будет хорошо. Сама увидишь.

— Но у нас никогда не было хорошо, мама. — Матильда тоже усмехнулась. — Я так рада, что все уже позади.

На скулах матери появился румянец. Она поставила чашку на стол.

— Разве можно быть такой легкомысленной? Брак — это не шутка. Дело идет о твоей жизни. Напиши ему ласковое письмо, и всё будет в порядке. Человек он хороший.

Матильда покачала головой.

— Наверное, он не хуже других. Но я больше не могу.

— Не можешь! Так не бывает. Надеюсь, ты не собираешься с ним разводиться? Вот видишь!

Мысль о разводе еще не приходила Матильде в голову.

— Очевидно, мне придется это сделать.

— Что? Ты хочешь развестись?

— Да, мама.

— Ты намерена развестись? Ты что, с ума сошла?

Глаза матери расширились от страха.

Матильда отвернулась.

— Мне было очень плохо с ним. Я чувствовала себя совсем потерянной и несчастной.

— Ну, а теперь послушай, что тебе скажет мать. Вот что я скажу тебе: на свете нет женщины несчастнее, чем разведенная жена. Хуже не бывает! Не бывает! Пусть у тебя будет самый плохой муж. Разведенной жене тяжелей всех, и вдобавок каждый кинет в нее камень. Ты ведь знаешь нашу деревню. Весь народ начнет чесать языки. Мне нельзя будет носа высунуть на улицу. И потом Зилаф человек обеспеченный. Не забывай, что с ним ты не знаешь нужды. Послушай меня. Если ты не хочешь сделать нас обеих несчастными на всю жизнь, вернись к мужу. Он — твоя опора, и с ним ты не пропадешь.

Разве может Матильда сказать матери, что Зилаф бил ее, бил по лицу?

— Мама, я больше не могу с ним жить, не могу быть его женой. Если я соглашусь на это, мама, я погублю себя, я погибну.

— Боже милостивый, что ты болтаешь?!

— Считай, что я этого не говорила, мама. Не говорила! Забудь мои слова! Только позволь мне остаться с тобой. Ведь мы не умираем с голоду. И я могу работать. Больше мне ничего не надо. Здесь я так счастлива, здесь мне хорошо.

Лицо матери помрачнело. Она почувствовала, что судьба Матильды уже решена. Все ее опасения и заботы, все ее страхи вылились в жалобном плаче. С трудом она подавила рыдания. Но к вечеру из спальни снова донесся безнадежный отчаянный плач. Матильда не находила себе места.

Если она поставит на своем — мать будет несчастна, а если уступит — погибнет сама. Плач все не умолкал. Матильда много раз подходила к двери и бралась за ручку. Она вся превратилась в слух,

Именно сейчас, когда судьба подарила Матильде передышку, она могла осознать всю тяжесть жертвы. Она открыла дверь и подошла к матери. Мысленно она положила руки на плаху.

— Я решила еще раз попытаться, мама.

Всхлипнув, мать приподнялась.

— Только не делай это ради меня. Думай не обо мне, а о себе.

— Да, да, мама, ты права, все наладится.

Жертва принесена. Теперь остается только улыбнуться, чтобы улыбку видела мать.

Но потом Матильда выбежала из дома и через луг пошла к лесу, здесь она могла наконец дать волю слезам. Она громко закричала и с криком бросилась на землю. Земля набилась ей в рот, но она продолжала кричать, пока не изнемогла. Тихо всхлипывая, она лежала на земле.

На обратном пути домой Матильда взглянула на свою руку, опустила ее и снова взглянула. Ей казалось, что это уже не ее рука. Она пожала плечами.

Теперь все равно. Но бледные губы Матильды все еще были растянуты гримасой боли.

Дома Матильда сразу же улеглась в постель. Вскоре к ней постучала мать.

— Ты уже спишь?

— Да, мама. Ложись тоже. — И вдруг она почувствовала ненависть к матери. В глазах у нее потемнело. Только глубокой ночью Матильда очнулась от обморока. Но она тут же вспомнила все, и ее измученный мозг вновь погрузился в тяжелую серую дрему.

Утром Матильда уложила ночную рубашку в коричневый парусиновый саквояж. Не выходя из своей комнаты, она дожидалась часа отъезда. Все ее чувства были притуплены, она ни о чем не думала. Проснувшись, она сказала себе, что обязана влачить эту жизнь, иначе ее жертва потеряет всякий смысл. Остальное ее уже больше не интересовало.

Стук дверного молотка разнесся по всему дому. Матильда услышала шаги матери. Входная дверь снова захлопнулась. Матильда сидела все в той же позе. Нет, она не имеет права лишать себя жизни.

Мать распечатала письмо Зилафа. Ее очки лежали на полке у печки. С письмом в руках мать подошла ближе к окну. В комнате появилась Матильда с саквояжем и в шляпке; она присела к столу.

«Во всяком случае, она заслужила пощечины».

Мать еще раз перечла эту фразу. И ей снова почудилось, что буквы превратились в каких-то отвратительных насекомых. «Ведь она никогда не была покорной женой. А теперь, в довершение всего, она удирает от мужа из-за одной-двух пощечин».

Потрясенная мать взглянула на дочь как раз в тот момент, когда та выдавила из себя улыбку. Матильда хотела показать, что ей не так уж тяжело возвращаться к Зилафу.

«Если она обещает стать покорной женой, — ладно, пусть возвращается. В добрый час. Хотя ваша дочь и не заслуживает прощения. Наоборот! Ей было бы весьма полезно испытать на собственной шкуре, что такое бедность. Пусть приезжает. Но вести себя надо иначе. Отныне я требую от своей жены послушания».

Мать стояла как на раскаленных углях. Боль выжгла все ее страхи. Только два чувства владели сейчас ею: ужас при мысли о том, что она чуть было не погнала свою дочь к этому человеку, и гордость простой женщины-крестьянки, разгневанной до глубины души.

— А ну, прочти. — Мать бросила письмо Зилафа на стол. — Я плюну ему в лицо, разрази меня Господь.

Матильде было совершенно безразлично, что именно написал Зилаф. Гнев матери был для нее несказанным облегчением. И все же она не нашла в себе сил подняться и обнять мать. Она боялась упасть. Но жизнь уже вновь вливалась в нее горячим потоком.

— Он согласен принять тебя обратно из жалости! — Мать ударила кулаком по столу. — Ну нет, этого я не допущу, я плюну ему в лицо. Дай мне только его увидеть.

— Ах, мама! — Улыбаясь, Матильда заговорила. Теперь она ничего не хотела утаивать. Она рассказывала о прошедших шести годах так, словно речь шла не о ней, а о какой-то посторонней женщине. Сама она уже была в другом, светлом мире.

— Да, но почему же ты вчера всего этого не рассказала?

«Наверное, потому, — подумала счастливая Матильда, — что я все еще девочка-безручка».

Обе женщины принялись за работу. Мать ставила в центрифугу соты, а Матильда вертела ручку. Через несколько минут из трубки полился темно-золотистый мед. Продолжая крутить ручку, Матильда сунула палец в дугообразную струю меда, а потом слизнула мед языком. После этого она легонько провела языком по губам. Мед был вкусный.