Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Зато на следующее утро он сидел на кухне под медными сковородками с букетом эдельвейсов.

— Мне почему-то вдруг захотелось прийти, — сказал он изумленной Астре.

— И ты проделал такой путь только потому, что тебе вдруг захотелось прийти?.. Нет, положительно, народ у нас немного тронутый. Дошла, видно, очередь и до тебя.

Зажав кофейную мельницу между коленями, работник сказал, показывая на букет:

— Это тебе, Матильда… Вечером будут танцы.

Астра бросила взгляд сперва на работника, а потом на Матильду и не добавила больше ни слова. Только зайдя в комнату, она сказала:

— Хорошо, что ты избавилась от доктора. Он мне сразу не понравился, еще в пасторском доме. Ну, а как тебе нравится этот? У вас большой дом и пустой коровник, а выгона хватит коров на двенадцать, а то и больше. У тебя родятся здоровые дети, и ты мирно проживешь свой век в родном краю. — Не дожидаясь ответа, Астра вышла.

Вечером подруги рука об руку явились на танцы. Через весь зал по диагонали были протянуты две гирлянды бумажных роз — белая и красная.

Музыка внезапно оборвалась. Танцующие остановились и без особого интереса взглянули на барабанщика, тот выбил дробь и возвестил среди наступившей тишины:

«Якоба с хутора Вегхоф зовут домой, Анка телится».

Парень, вызванный барабанщиком, отвел свою девушку к столу и вышел. Оркестр заиграл снова. Остальные парни и девушки продолжали танцевать с тем же невозмутимым видом, что и раньше.

Когда танец кончился, четверо парней поднялись на эстраду и начали петь тирольские песни. Во время «йодельн» они подносили руку то ко рту, то к уху. Лица у них были очень серьезные, так же, впрочем, как и у слушателей, степенно аплодировавших им.

Оркестр опять заиграл, и танцующие снова вступили в круг, безрадостные, как все жители этой долины, где люди с детства тяжело работают и где сын бедняка лишен всякой надежды выбраться из нищеты. У многих парней и девушек была одна и та же фамилия; за несколько сот лет семьи горцев успели не раз породниться.

«Может быть, и это омрачает их веселье, — подумала Матильда. — Наша долина тесная, и ели окружают ее сплошной стеной. Днем и ночью».

Матильда танцевала с мужем Астры, а Астра — с работником, идеально чувствовавшим ритм танца.

Работник играл на всех инструментах, какие только попадались ему в руки, и при этом сам сочинял мелодии. Профессор консерватории записал как-то танцы, которые работник импровизировал.

В зале было человек пятьдесят, среди них несколько парней с очень дальних хуторов. В перерывах все чинно сидели за столом и дожидались, пока снова заиграет музыка, потом вставали и начинали танцевать. Матильда танцевала с работником. Оркестр играл медленный вальс: когда-то его сочинил работник и записал профессор.

Матильда вспомнила, что в последний раз она танцевала много лет назад с Уэстоном. На ее лице появилась чуть заметная улыбка; она единственная во всем зале улыбалась. Работник не проронил ни слова.

Он отвел Матильду на место за руку так торжественно, словно они были в церкви и он вел ее к алтарю. Потом он поднялся на эстраду. Все присутствующие знали, что за этим последует, и приготовились слушать. Работник начал играть на гармонике, так ему легче было выразить чувства, волновавшие его уже много лет.

Гармоника в его руках рассказывала об уединенности горных пастбищ, о коровах, отдыхающих где-то в поднебесье, о годах одиночества и ожидания. Но и во время игры, которая, словно ясное зеркало, отражала все его переживания, лицо работника оставалось совершенно бесстрастным. Только раз он улыбнулся Матильде, и Матильда ответила на его взгляд мягкой улыбкой. А потом подумала: «Этого мне не следовало делать».

Работнику хлопали больше, чем всегда. В таких долинах все без исключения музыкальны; музыка — единственная сила, способная захватить этих всегда безрадостных людей и даже побудить их танцевать. Люди здесь танцуют только потому, что они музыкальны.

После полуночи работник прямо из зала отправился на пастбище.

Через неделю часов в пять утра Матильда и Астра вышли из дома с рюкзаками за спиной и с альпенштоками в руках. Мальчики уже ожидали их во дворе. Было еще темно. Звезды холодно поблескивали. Одна половинка луны была молочно-белая, и тонкий, как ниточка, золотой обруч, четко вырисовывавшийся на ночном небе, соединял ее со второй, ярко освещенной половинкой.

Они пустились в путь, держа курс на черную стену елей. Мальчики вприпрыжку бежали впереди — их прямо-таки распирало от гордости. Ведь и им дали маленькие рюкзаки и палки с железными наконечниками.

Когда путники миновали лес и деревню, где все еще спали, небо чуть посветлело. На высокогорных лугах уже лежал первый отсвет зари. Но повсюду на земле еще царствовало великое предрассветное безмолвие.

Восьмилетний мальчуган, отставший было от всех, подобрал на дороге перо в серых крапинках и нацепил его себе на шапчонку, из-под сдвинутой набекрень шапчонки выбивались коротко остриженные белесые волосы. На вопрос младшего братика, откуда он достал перо, старший ответил весьма небрежно:

— Это орлиное перо! Орел хотел схватить меня и унести в свое орлиное гнездо.

От волнения малыш перешел с шага на рысь.

— Расскажи мне, как все это случилось? Как это было?

— Ничего особенного не было! Ровным счетом! Просто я его убил. Вот и все. А перо захватил с собой как трофей. Орел еще лежит там позади. На обратном пути можно будет отрезать у него крылья. В них метра четыре-пять ширины.

— А мне ты дашь крыло? — Малышу пришлось прибавить ходу, так как брат после блистательного боя с орлом шел размашистым шагом с рюкзаком, альпенштоком и пером.

— Можешь взять себе оба крыла. Я убью еще много орлов. Сегодня я, наверное, расправлюсь не меньше чем с двумя.

— Неужели он не сватался ни к одной девушке? — спросила Матильда, которая шла впереди с Астрой.

— Да он и не смотрит ни на кого! Только теперь я поняла почему.

Путники подошли к воротам, созданным самой природой: справа и слева, словно сторожевые башни, возвышались отвесные скалы, густо поросшие мелким ельником. В сером предрассветном освещении скалы походили на гигантские кипарисы. Матильда и Астра прошли через эти ворота.

— Давным-давно он мог бы иметь свое хозяйство. Любая бы за него пошла. Тебе за него не придется краснеть. Он свое дело знает лучше всех здешних парней. Работает от зари до зари, и к тому же не пьет.

«И не бьет свою жену», — подумала Матильда. Невольно она сравнила этих двух людей, и в глазах одного из них ясно увидела звезду, которой нельзя дать погаснуть. А Зилаф был человеком с убогой душой.

— Не можешь же ты прожить всю жизнь одна. Я вовсе не хочу тебя уговаривать. Такие вещи надо решать самой. Но работник, хоть он и тверд как кремень, был бы в твоих руках словно воск. Он точь-в-точь как Мартин. Душа у них у обоих, как у моих мальчишек.