Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Матильда, не отрываясь, смотрела в сад, залитый весенним солнцем. Потные пряди волос прилипли у нее ко лбу. Не только губы и веки, но и все лицо дрожало. Матильда спрашивала себя, как она могла пережить эту ночь невыносимых страданий. В перерывах между схватками в ней каждый раз, неведомо откуда, пробуждались новые силы. Несмотря на свое хрупкое сложение, Матильда переносила муки, которые сломили бы самую здоровую женщину. Но теперь она совсем обессилела, хотя самое трудное еще только начиналось. С раннего утра Матильда знала, что она в опасности.

Новая схватка была как раскаленные щипцы, которые с каждой секундой все сильнее впиваются в истерзанное тело. Матильда перестала кричать, у нее не было сил даже на крик. Черты ее лица стали строгими, словно она уже стояла на пороге смерти. Под скулами залегли тени — желтовато-зеленые треугольники. Теперь Уэстон представлялся ей всего лишь светлым пятном в недосягаемой дали.

Она опять одна.

У кровати Матильды стояла сестра. Она уже не давала ей советов. Вдруг Матильда с глубоким стоном выдохнула воздух. Она явственно почувствовала, как внутри у нее что-то оборвалось. Вскоре отошли воды. Сестра бросилась за врачом.

Пробегая мимо открытой двери соседней палаты, она увидела, что соседка Матильды очень осторожно придвинула к себе своего малыша, спавшего безмятежным сном. Молодая мать закрыла глаза. И на ее ночной тумбочке, так же как и на тумбочке Матильды, стояли весенние цветы, а на полу, покрытом синим линолеумом, играли солнечные зайчики.

Войдя в приемную, сестра попыталась скрыть свою тревогу. Но по ее кривой улыбке Уэстон вдруг понял, что Матильде грозит смертельная опасность. Он вскочил, страх сдавил ему горло.

— Мне, право, некогда возиться сейчас с вами, — крикнула Уэстону взволнованная сестра.

Он схватил ее за руку.

— Неужели вы не понимаете, что со мной творится?!

— Так что же вы хотите? Не вы же рожаете в самом деле. — Вырвавшись, сестра убежала.

В мозгу Уэстона все в миг перемешалось… страх смерти… надежда. Он то рвался поговорить с врачом: хотел узнать правду и удостовериться, что для Матильды сделано все возможное, то боялся помешать врачу, оторвать его от Матильды и тем самым повредить ей. И все же он должен был что-то предпринять. Сидеть сложа руки в этой приемной было невыносимо. Но он сидел, пригвожденный к стулу, не в силах шевельнуть и пальцем.

Несколько минут царила убийственная тишина, а потом раздался нечеловеческий крик, оборвавшийся на какой-то немыслимо высокой ноте. Уэстон похолодел. Он увидел прозрачный голубой воздушный шарик, взлетавший в чистое небо, — это исчезала его надежда. Со спокойствием человека, решившегося на отчаянный шаг, Уэстон сказал себе, что он покончит с собой, если Матильда умрет при родах ребенка, чьим отцом он был.

Неожиданно перед Уэстоном выросла сестра, стук отворяемой двери он так и не услышал.

— У вас дочка, — сказала сестра.

— Что с моей женой? — Затаив дыхание, Уэстон ждал ответа.

— Состояние вашей жены относительно хорошее.

Но Уэстон все еще не верил, все еще не дышал.

— Правда? Вы мне говорите правду?

— Да, состояние вашей жены относительно хорошее. Мы обошлись без наркоза.

Уэстон пробормотал что-то нечленораздельное и сделал непонятный жест рукой.

— Вы говорите, значит, что с моей женой ничего не случилось, что родилась девочка и что с моей женой ничего не случилось?

Дежурная сестра, не без помощи которой Уэстон превратился в идиота и потерял дар речи, сказала с привычной усмешкой:

— Ну вот, теперь вы довольны! — Казалось, сестра считала, что этот смешной злосчастный малый вовсе не заслужил такой радости. Уже много лет она изо дня в день наблюдала, какой дорогой ценой платят женщины за любовь к мужьям и за желание иметь детей, и не верила в мужскую искренность; она не переменила своего мнения даже после того, как несколько недель назад в этой самой приемной один отец доказал подлинность своих страданий, скончавшись от разрыва сердца. Сестра была женщиной и считала, что сама природа повелевает ей отомстить за весь слабый пол, отомстить мужчинам, зачинавшим детей, которых в муках рожали ее подруги.

И при всем том дежурная сестра — холеная блондинка с молочно-белой кожей — была добрым существом, с головой ушедшим в свою трудную работу.

Приветливо улыбаясь, она снова пошла к Матильде.

Врач — самый могущественный в клинике человек — стоял в ногах железной кровати и глядел на Матильду с тем чувством жалости и удивления, с каким глядят на покалеченный, опустошенный бурей сад, который еще накануне был чарующе прекрасным и стоял в полном цвету.

Матильда лежала слегка отвернувшись к стене, лицо ее с зеленовато-коричневыми пятнами беспрерывно подергивалось, потные волосы разметались по подушке — казалось, это лицо побывало на самом дне моря в солоноватом разлагающемся иле. Белые губы были широко открыты.

— Я была на волосок от смерти, — прошептала Матильда.

— Что вы сказали? — спросил врач, склоняясь над ней.

У Матильды не было сил шевельнуться, она могла только дышать. Ей даже не рискнули сменить постельное белье. Матильда все еще была где-то далеко, на полпути между жизнью и смертью. Она чувствовала, что ей пришлось израсходовать весь тот запас сил, который человек может израсходовать, не потеряв окончательного вкуса к жизни. Еще немного, и самая основа ее существования оказалась бы подорванной, и если бы даже она осталась в живых, она с трудом влачила бы свои дни, жалкая и пришибленная. Как ни тяжко было Матильде, она все же знала, что все утраченное ею может быть легко восстановлено.

— Я была на волосок от смерти, — шепотом повторила она.

Матильда еще не видела ребенка. Она была слишком слаба для этого. Даже дышать было трудно, и все же где-то в тайниках ее души жила неясная мысль о том, что у нее родилась дочка. Матильда заснула как убитая.

Врач и сестра на цыпочках вышли из палаты. В коридоре стоял Уэстон. Врач посмотрел в его изумленные вопрошающие глаза и сказал:

— Ваша жена вне опасности. Обещаю вам, что через недельку она выздоровеет, наберется сил и опять будет с вами. Роды были тяжелые. Очень тяжелые! Но протекали они нормально.

Врач чувствовал, как дрожит рука Уэстона.

— Вы много пережили за эти часы. Знаю. Ведь ребенок рождается не только в палате, но и в комнате ожидания. Существуют муки не менее страшные, чем физическая боль.

Уэстон все еще не мог осознать свое счастье; понурив голову, он повторял:

— Что с моей женой? Что с ней?

Дежурная сестра, стоявшая в широкой полосе света, беленькая и свежая, усмехалась, потупив глаза. Она ничего не могла с собой поделать — этот папаша казался ей смешным.