Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Он страдает от одиночества?

— Да. Все старики чувствуют себя одинокими.

— Ему повезло — у него есть вы.

— Я никогда не смогу его оставить, Ричард.

В дверях столовой появилась Грейс с двумя графинами, и разговор прервался.

— Вот и вино! — Наклонившись над столом, она украдкой подмигнула им и поставила на стол графины. — Увы, пора задергивать шторы. — Грейс проворно управилась со шторами, расправила складки, подвернула внутрь концы, чтобы не проник и лучик света. — Решили, что будете есть?

— Да мы еще и в меню не заглянули. А что бы вы нам посоветовали?

— Суп из мидий и рыбный пирог. Мясо на этой неделе неважное — жесткое как подошва, одни жилы.

— Отлично, будем есть рыбу.

— Со свежей спаржей и зеленым горошком? Вот и прекрасно, сейчас я вам все подам.

Она удалилась, подхватывая на ходу пустые тарелки с других столиков. Ричард разлил вино и поднял бокал.

— За ваше здоровье!

— Sante [30] За здоровье (фр.) . .

Вино было легкое, прохладное. Оно напоминало Францию, другие летние дни, другие времена. Пенелопа поставила бокал.

— Папа́ одобрил бы его.

— Расскажите мне что-нибудь еще.

— Про что? Про тетю Этель и ее коз?

— Нет, о себе.

— Это довольно скучно.

— Мне не будет скучно. Расскажите о том, как вы служили на флоте.

— Ну уж об этом мне меньше всего хочется рассказывать.

— Вам не понравилось?

— Я возненавидела там все с первого дня.

— Но зачем вы пошли в армию?

— Дурацкий порыв. Мы жили в Лондоне и… кое-что произошло…

Ричард ждал продолжения:

— Что произошло?

Она взглянула на него:

— Вы решите, что я дурочка…

— Не решу.

— Это очень длинная история.

— Нам некуда спешить.

Пенелопа глубоко вздохнула и начала рассказывать. Рассказала о Питере и Элизабет Клиффорд, потом о том вечере, когда она и Софи поднялись к ним выпить кофе и впервые встретились с Фридманами — молодой еврейской четой, которая бежала из Мюнхена. Ричард слушал, не сводя с Пенелопы глаз, лицо его было спокойно. И она вдруг подумала, что делится с ним тем, что никогда не открыла бы Амброзу.

— Вилли Фридман стал рассказывать нам о том, как преследуют евреев в нацистской Германии. О том, что такие люди, как Клиффорды, не один год пытались объяснить всему миру, что такое нацизм, но никто не хотел слушать. И в тот вечер война вдруг стала для меня чем-то личным. Страшная, пугающая, она теперь имела отношение непосредственно ко мне. На следующий день я пошла в первый попавшийся вербовочный пункт и записалась во вспомогательную службу. Вот и вся история. Звучит довольно патетически.

— Я так не считаю.

— Она бы и не была патетической, если бы я почти сразу же не пожалела об этом. Я тосковала по дому, никак не могла ни с кем подружиться, и мне было ужасно трудно жить вместе с совершенно незнакомыми людьми.

— Очень многие испытывают эти трудности, — сочувственно отозвался Ричард. — И куда же вас послали?

— Остров Уэйл. Военно-морское артиллерийское училище.

— Там вы и встретили вашего мужа?

— Да. — Она опустила глаза и стала вилкой чертить на скатерти крестики. — Он был младшим лейтенантом, проходил там подготовку на курсах.

— Как его имя?

— Амброз Килинг. А почему вы спрашиваете?

— Я подумал, что мы могли с ним где-нибудь встретиться, но нет, я его не знаю.

— Да и где бы вы могли встретиться? — ничуть не заинтересовавшись такой возможностью, сказала Пенелопа. — Он намного моложе вас… Ах, простите… А вот и Грейс несет нам суп! — Она с облегчением перевела разговор на другую тему и поспешно добавила: — Я только сейчас поняла, как голодна. — Пусть Ричард подумает, что она радуется супу, а не предлогу отвести разговор от Амброза.

Было уже одиннадцать, когда они пустились в обратный путь. Похолодало, и Пенелопа закуталась в шаль Софи, радуясь, что захватила ее, и вдыхая знакомый аромат. Они шли по темным переулкам, мимо домиков с закрытыми ставнями. Высоко в небе, затеняя звезды, плыли облака, и чем выше в гору они поднимались, тем сильнее дул ветер с океана.

Но вот и гараж Гребни, от него идет последний подъем. Пенелопа остановилась, отвела с лица волосы и плотнее запахнула шаль.

— Я виноват, — сказал Ричард.

— Виноваты? В чем?

— Мы взошли на такую гору. Мне следовало позаботиться о такси.

— Я не устала. К тому же я одолеваю эти горы по два, а то и по три раза в день. Так что уже привыкла.

Он взял ее за руку, их пальцы переплелись, и они снова пустились в путь.

— Я буду очень занят в ближайшие десять дней, но, если выдастся свободный вечер, может, зайду к вам. Сыграем с вашим отцом в триктрак.

— Приходите в любое время, — сказала Пенелопа. — Просто загляните на минутку. Папа́ будет рад вас повидать. И какая-то еда у нас всегда найдется, на худой конец просто суп и хлеб.

— Вы очень добры.

— Ничуть. Это вы добры ко мне. Я и не помню, когда у меня был такой приятный вечер… что кто-то может пригласить меня пообедать…

— А я за четыре года военной жизни забыл, что можно пообедать еще где-то, а не в общей столовой, где полным-полно людей и все обсуждают, что где купить. Так что мы доставили удовольствие друг другу.

Они подошли к калитке. Пенелопа повернулась к Ричарду:

— Может быть, зайдете выпить чашку кофе?

— Увы, не могу. Завтра мне очень рано вставать.

— Помните, что я вам сказала, Ричард. Приходите в любое время.

— Я приду, — сказал он. Потом положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал в щеку. — Спокойной ночи!

Пенелопа затворила за собой калитку, прошла по саду и ступила в спящий дом. В спальне приостановилась у длинного зеркала, висевшего над туалетным столиком, и внимательно вгляделась в девушку, которая стояла напротив и так же внимательно глядела на нее. Потом Пенелопа ослабила узел на шали, и та упала на пол, к ее ногам. Медленно, одну за другой, она начала расстегивать пуговицы на своем красном в ромашках платье, потом вдруг забыла о них и наклонилась вперед, разглядывая свое лицо, потом подняла руку и осторожно коснулась щеки, которую поцеловал Ричард. Румянец залил ей щеки. Смешно! Она разделась, выключила свет, раздвинула шторы и легла. И долго лежала с открытыми глазами, глядя в окно на темное небо, слушая дыхание моря, чувствуя, как бьется ее сердце, мысленно повторяя каждое слово, которое сказал в этот вечер Ричард.

Ричард Лоумакс был верен своему обещанию. В последующие недели он неожиданно являлся и так же неожиданно исчезал, и скоро обитатели Карн-коттеджа стали воспринимать это как нечто само собой разумеющееся. Лоренс частенько хандрил в преддверии наступающей зимы, когда из дома носа не высунешь, но, заслышав голос Ричарда, приходил в хорошее расположение духа. Дорис уже давно решила, что Ричард — обаятельнейший мужчина, и то, что он был всегда не прочь поиграть с ее сыновьями в футбол или помочь им починить велосипеды, только подкрепляло это мнение. Рональд и Кларк, поначалу несколько робевшие перед таким высоким военным чином, очень скоро и думать забыли о робости, стали называть его просто Ричард и приставали к нему с бесконечными расспросами: в каких сражениях он участвовал, прыгал ли он с парашютом и скольких немцев захватил в плен. Эрни он пришелся по душе потому, что держался просто, не боялся грязной работы и по собственной инициативе напилил и наколол груду дров.