Розамунда Пилчер - Собиратели ракушек

— Я вышла за него замуж.

— Вы любили его?

Пенелопа снова напряглась — она хотела говорить только правду.

— Не знаю. Но он красивый и очень по-доброму ко мне отнесся… Первый мужчина, который стал за мной ухаживать на острове Уэйл, куда меня направили. Прежде у меня никогда не было… — она остановилась, подыскивая правильное слово, и ничего не нашла, кроме обычного «дружок», — прежде у меня никогда не было дружка, никогда не было никаких отношений с мужчиной моего возраста. С Амброзом было весело, я ему нравилась, а для меня все это было ново и интересно.

— И это все? — недоуменно спросил Ричард, выслушав это странное объяснение.

— Нет, не все. Была и другая причина. Я забеременела. — Пенелопа изобразила веселую улыбку. — Это вас шокирует?

— Упаси боже, ни чуточки!

— Но вид у вас такой, будто вы шокированы…

— Только лишь тем, что вы вышли за него замуж.

— Меня никто не заставлял. — Важно было сказать ему это, а то еще вообразит Лоренса с ружьем в руках и Софи, осыпающую свою легкомысленную дочь горькими упреками. — Папа́ и Софи были против брака. Для них никогда не существовало никаких условностей. Я приехала в отпуск и сказала им, что беременна. В нормальных обстоятельствах я могла бы просто остаться дома и родить Нэнси, а Амброз ничего бы и не узнал. Но я служила в армии. Мой отпуск кончился, и мне нужно было возвращаться в Портсмут, а значит, предстояло снова встретиться с Амброзом и рассказать ему о ребенке. Я не могла поступить иначе, это было бы нечестно. Я объяснила, что ему вовсе не обязательно жениться на мне… но… — Пенелопа смолкла, припоминая, что же тогда произошло. — Смирившись с мыслью, что ребенок появится на свет, он, видимо, решил, что обязан на мне жениться. Вообще-то, я была тронута, потому что не ждала от него такого благородства. Ну, и поскольку мы приняли такое решение, надо было спешить: Амброз окончил курсы, его должны были послать в море. Вот и все. Челси, дивное майское утро, мэрия, отдел записей браков.

— А ваши родители, они были с ним знакомы?

— Нет. Они не смогли приехать на свадьбу — папа́ заболел бронхитом. Познакомились они только несколько месяцев спустя, когда Амброз приехал в Карн-коттедж на уик-энд. И в ту минуту, когда он вошел в дом, я поняла, что все плохо. Что я совершила ужасную, чудовищную ошибку. Что он — чужой в нашей семье. Чужой мне. Я вела себя ужасно. Я была с огромным пузом, скучная и раздражительная. Я даже не позаботилась, чтобы Амброз действительно отдохнул, развлекся. За это мне стыдно. И еще более стыдно за мое глупейшее решение. Ничего глупее женщина не может совершить в жизни, а я-то считала себя такой умной!

— Вы имеете в виду решение выйти за него замуж?

— Да. Уверена, вы никогда бы не совершили подобной глупости.

— И зря уверены. Раза два-три я подходил к этому почти вплотную. Правда, в последний момент меня выручал здравый смысл.

— Вы хотите сказать, вы понимали, что не влюблены, что вам это не принесет счастья?

— Отчасти. Но и потому, что я уже лет десять тому назад понял, что война неминуема. Мне было двадцать два, когда на сцене появились Гитлер и нацистская партия. В университете у меня был хороший друг. Клаус фон Райндроп. Стипендиат Родса [31] Фонд учрежден в 1902 г. английским политическим деятелем С. Родсом, дает право учиться в Оксфордском университете. , блестящий студент. Не еврей, из старинного немецкого семейства. Мы с ним много говорили о том, что происходит у него на родине. И уже тогда он не ждал ничего хорошего. Как-то летом я отправился в Австрию побродить по Альпам и сам ощутил эту атмосферу, сам увидел надписи на стенах. Не только ваши друзья Клиффорды понимали, что близится страшное время.

— Что случилось с вашим другом?

— Не знаю. Он вернулся в Германию, какое-то время писал мне, потом я перестал получать от него письма. Он просто исчез из моей жизни. Могу только надеяться, что если он погиб, то не самой страшной смертью.

Она сказала:

— Ненавижу войну! Все ненавидят. Хочу, чтобы она кончилась, чтобы перестали убивать и бомбить. Хочу и боюсь ее конца. Папа́ стареет. Долго он не проживет, и сейчас я должна быть при нем, но без него и без войны у меня не останется повода не возвращаться к мужу. Не могу представить, как мы с Нэнси будем жить в маленьком домике в Альверстоке или Кейхаме. Меня просто оторопь берет…

Пенелопа смолкла. Наступила тишина. Она во всем призналась. Теперь его очередь. Она боялась, что он осудит ее, и больше всего на свете ей было нужно сейчас, чтобы он опроверг эти опасения.

— Вы презираете меня за эгоизм? — в смятении спросила она.

— Нисколько. — Он наклонился к ней и положил руку на ее раскрытую ладонь. — Напротив. — Рука у него была ужасно холодная, но он так ласково коснулся ее ладони, что она сомкнула пальцы вокруг его запястья, желая этой ласки, впитывая ее всем своим существом. Потом, уже не отдавая себе отчета в том, что делает, подняла руку и коснулась его щеки. И в это мгновение они оба сказали:

— Я люблю тебя!

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. Они сказали это. Не могли не сказать!

— О, Ричард!

— Я люблю тебя, — повторил он. — Мне кажется, я влюбился, как только увидел тебя в первый раз: ты стояла на другой стороне улицы, волосы у тебя развевались по ветру, красавица-цыганка…

— А я и не знала… даже не догадывалась…

— И с самого начала я понял, что ты замужем, но это совершенно ничего не меняло. Я не мог выкинуть тебя из головы. И не хотел, — теперь, оглядываясь назад, я это понимаю. А когда ты пригласила меня в Карн-коттедж, я сказал себе: она делает это ради отца, ведь ему нравится беседовать со мной и играть в триктрак. Я пришел раз, еще раз… конечно же, навестить его, но я знал, что ты где-то рядом. В окружении детей, в делах, но все же здесь, неподалеку. И это было главным.

— И для меня тоже. Я не задумывалась, что это означает. Я только знала: когда ты входишь в дверь, все становится другим, словно загорается новыми красками. Мне казалось, что я знала тебя всегда. Это пришло сразу, как приходит в жизни все хорошее. Но я не решалась признаться себе, что это — любовь…

Ричард был теперь рядом с ней, его руки обнимали Пенелопу, он прижимал ее к себе так крепко, что она слышала, как гулко стучит его сердце. Голова ее лежала у него на плече, пальцы его скользили по ее волосам.

— Милая, моя дорогая девочка…

Она отстранилась, подняла к нему лицо, и они поцеловались, точно любовники после долгой разлуки. Так возвращаются в родной дом, слышат, как захлопывается дверь, и облегченно вздыхают: теперь ты в безопасности, докучливый мир остался за стенами дома, и никто не вклинится между тобой и единственным человеком на земле, с кем тебе хочется быть.