Дженнифер Матье - Бунтарка

Мы с Сетом улыбаемся.

— Напоминает. Я помню, как была взволнована, когда увидела твои руки в тот день.

— А что насчет меня? — спрашивает Сет обиженно.

— О, она всем уши прожужжала о том, что ты сделал это, поверь мне, — говорит Люси, и Сет смеется, а я закатываю глаза.

Громкая связь оживает, и мы слышим голос мистера Энрикеза. Мы слушаем вполуха, пока он напоминает нам освободить шкафчики и покинуть школу организованно и своевременно после последнего звонка.

— И в завершение я хочу снова поблагодарить вас за то, что приняли меня в Ист Рокпорт Хай. Жду не дождусь, когда начну руководить нашим школьным сообществом осенью. А теперь желаю вам безопасного и продуктивного лета!

После того как наш демарш и «Мокси» стали интернет-сенсацией и одной из горячих тем новостных репортажей, к разбирательству привлекли весь школьный совет. Две недели спустя честные граждане Ист Рокпорта узнали, что директор их прекрасной школы уже несколько лет тратит средства на побочные проекты, такие как футбольная программа, а не на материалы для химической лаборатории или спортивное снаряжение для женских команд. Подробностей мы не знали, но уже к середине мая директора Уилсона и его сына не было в Ист Рокпорте. Митчелл заслужил, чтобы против него выдвинули обвинения, но расследования не проводили, что нас очень рассердило. За одну ночь дом Уилсонов опустел, и во дворе перед ним появился знак «На продажу». Когда мама утром зашла в мою спальню и прочла новость о том, что директора Уилсона сместили с должности, я кубарем скатилась с кровати от возбуждения и радости.

Конечно, многие ворчали, что произошедшие события повлекут за собой проигрыш футбольной команды этой осенью. Но мне было все равно. Когда бабушка с дедушкой сказали мне, что гордятся мной, я восприняла это как особенно ценную победу.

Мистер Шелли и еще несколько заместителей тоже покинули школу. А потом пришел мистер Энрикез, директор одной из средних школ, чтобы завершить учебный год. Пока что он кажется нормальным. По крайней мере, проверок дресс-кода не было.

— Еще пять минут, — говорит Люси и смотрит на часы. Она бросает ручку в рюкзак. — Мне нужно домой, чтобы закончить упаковывать вещи.

Мама и папа Люси наконец нашли собственный дом, и Люси уже планирует Мокси-ночевку на следующие выходные. Она, конечно же, пригласила Киру, Амайю, Мариселу, Джейн и нескольких других девушек. Люси говорит, что хочет разработать стратегию на следующий год. Даже если мистер Энрикез действительно окажется неплохим директором, важно ко всему подготовиться.

Я бросаю взгляд на Эмму Джонсон, сидящую за своей партой и читающую какой-то роман в мягкой обложке. Она все еще та самая прекрасная Эмма Джонсон. Она идеально выглядит, прекрасно организованна и ставит высокие цели. Слово «Мокси», которое она написала на предплечье фломастером, постепенно стерлось. Она вела себя очень тихо последние несколько недель. Но я заметила, что после демарша она уже не всегда обедала с другими чирлидерами и иногда усаживалась рядом с другими девочками. После того как обвинения против Митчелла замели под ковер, она еще сильнее отдалилась от всех.

Когда Эмма замечала меня в коридорах или на занятиях, она всегда улыбалась мне. Мы даже поздоровались, когда столкнулись в туалете. Но после головокружительного единения на парадном крыльце школы мы снова вернулись каждая в свой лагерь.

Эмма чувствует мой взгляд, поэтому поднимает глаза и смотрит на меня. Я слегка краснею. Она слегка машет рукой и улыбается. У меня что-то екает внутри.

Остаются считанные секунды, и все начинают отсчитывать:

— 10…9…8…7… — И скоро класс взрывается радостными криками.

— Хочешь пойти куда-нибудь поесть? — спрашивает Сет, вставая из-за парты.

— Я хочу пойти поговорить с Эммой. Не против?

— Нет, — говорит Сет, — тогда встретимся вечером?

— Конечно, — отвечаю я с улыбкой, и после быстрого поцелуя Сет предлагает подбросить Люси домой. Я пробираюсь между партами и спешу к двери класса, чтобы догнать Эмму. Когда я зову ее по имени, она оборачивается.

— Привет, Вивиан, — говорит она. Какой-то парень проталкивается мимо нее, толкая плечом. Она хмурится и вжимается в стенку.

— Последнее время я не могу понять, специально это или случайно, — говорит Эмма. — Наверняка есть люди, которых бесит то, что я сделала.

— Да, уверена, — отвечаю я. Я игнорирую ту часть меня, которая считает странным разговаривать с девушкой, которая, как мне раньше казалось, принадлежит к сливкам общества. — Ты в порядке?

Васильковые глаза Эммы устремлены в потолок, но потом она смотрит на меня. Ее глаза блестят. Она моргает, и крупная слеза скатывается по щеке. Эмма ловит ее идеально наманикюренным пальцем.

— Бывало и лучше.

— Понимаю.

Скрип ботинок по линолеуму, хлопки дверей шкафчиков, крики и визг подростков, наконец получивших свободу после многих месяцев заключения. Вокруг нас царит хаос, а мы стоим и смотрим друг на друга.

— Мне нужно освободить шкафчик, — говорит Эмма.

— Я свой уже вычистила. Но я могу пойти с тобой, если хочешь.

— Ладно. — Ее губы растягиваются в улыбке. — Спасибо.

Шкафчик Эммы почти пуст, на верхней полке лежит аккуратная стопка чулок пастельного цвета и листы бумаги. Она снимает зеркало с розовой рамкой с двери, кладет его в общую стопку и вытаскивает из шкафчика. Я замечаю первый выпуск «Мокси».

— Эй, это же первый выпуск.

— Да. У меня они все есть.

Наверное, на моем лице отразилось такое удивление, что Эмма поясняет:

— Мне было любопытно. Я была трусихой. Боялась признаться, потому что моей компании это не очень понравилось.

— То есть ты не хотела выступать перед нами на том собрании?

Эмма морщит нос.

— Нет, не хотела. Но директор Уилсон заставил меня. Как и заставил занять место вице-президента школьного совета, а не президента.

— Подожди, ты шутишь?

Эмма отрицательно качает головой.

— Он сказал, что, если главой школьного совета будет мальчик, у совета будет больше веса. А вице-президент — отличная должность для девушки-лидера. Я не хотела создавать проблемы, так что просто сделала, как он сказал. И еще кое-что.

Легкая улыбка появляется на ее лице.

— Что?

— Это я прицепила наклейки «Мокси» на его машину.

Она широко улыбается, показывая свои идеальные зубы. Я в шоке открываю рот.

— Это сделала ты?!

— Я! — говорит она, хихикая. — И этот придурок так и не узнал.

Когда Эмма Джонсон ругается, я вспоминаю, как бабуля однажды сказала «дерьмо» (она уронила весь пирог с курицей на пол, и он разлетелся по всей кухне).

Эмма закрывает свой шкафчик. Коридоры пусты, и мы направляемся к главному входу. Я помню, как мы с Эммой шли вместе по главному коридору, слезы текли по ее лицу, а мое сердце колотилось.