Стивен Кинг - Воспарение [=На подъеме]

В ванной он немного повисел над весами и наконец опустился. Сначала он подумал, что они ничего не покажут. Но всё-таки они выдали число 2,1. Примерно этого он и ожидал.

Вечером он позвонил Дейрдре и просто сказал:

— Ты нужна мне. Можешь прийти?

— Да. — Это было всё, что она сказала, и всё, что он хотел услышать.

Дверь его дома была закрыта, но не заперта. Дейрдре проскользнула внутрь, не открывая её полностью, чтобы не сквозить. Она включила в прихожей свет, чтобы разогнать тени, и затем прошла в гостиную. Скотт сидел в кресле-каталке. Ему частично удалось влезть в грудной ремень, пристёгнутый к спинке кресла, но его тело парило над сиденьем, а одна рука болталась в воздухе. Его лицо блестело от пота, а спереди на футболке появились тёмные пятна.

— Не дождался, — сказал он запыхавшимся голосом. — Приплыл вниз. Не поверишь, брасом.

Дейрдре верила. Она подошла и встала перед инвалидным креслом, вопросительно глядя на него.

— Давно ты тут сидишь?

— Не очень. Хотел дождаться темноты. Уже стемнело?

— Почти. — Она встала на колени. — Ох, Скотт. Это так скверно.

Он медленно покачал головой, как будто делал это под водой.

— Ты знаешь, что нет.

Она думала, что знала. Надеялась, что знала.

Он боролся со своей парящей рукой, и наконец, ему удалось просунуть её в ремень.

— Сможешь застегнуть ремни на моей груди и талии, не дотрагиваясь до меня?

— Думаю, — ответила она, но дважды коснулась его костяшками, пока стояла на коленях перед креслом — его бока и его плеча. При каждом контакте у неё в животе всё переворачивалось; ей вспомнилось отцовское «ой-моя-дорогая», когда они переезжали через ухаб на машине. Это было — как сказала Мисси — будто ты зависаешь на вершине горки на роллеркостере и через секунду несёшься вниз.

Но она выполнила его просьбу.

— Что теперь?

— Скоро пойдём подышим вечерним воздухом. Но сперва сходи в кладовку, ту, что в прихожей, где стоят мои ботинки. Там есть бумажный пакет и моток верёвки. Думаю, тебе удастся докатить кресло, но если нет, тебе придётся привязать верёвку к подголовнику и тянуть его.

— Ты уверен на счёт этого?

Он улыбнулся и кивнул.

— Думаешь, я хочу провести остаток жизни, привязанный к этой штуковине? Или заставлять кого-то взбираться на стремянку, чтобы кормить меня?

— Да уж, из этого получился бы отличный ролик для «Ютуб».

— Никто не поверит.

Она нашла верёвку и коричневый бумажный пакет, и отнесла в гостиную. Скотт протянул руки.

— Давай-ка красотка, покажи, что умеешь. Кидай пакет.

Она кинула, и это был отличный бросок. Пакет пролетел по дуге прямо в его вытянутые руки… остановился в дюйме от ладоней… затем медленно опустился на них. Пакет будто заново набирал вес, и Дейрдре вспомнила, что Скотт сказал, когда объяснял то, что с ним происходило: для него вещи имели вес. Это был парадокс? От этого у неё гудела голова, но, чтобы это ни было, сейчас ей было не до этого. Он вынул из пакета квадратный предмет, завёрнутый в плотную бумагу со звёздочками. Снизу торчал красный язычок длинной около шести дюймов.

— Это называется «Скайлайт». Сто пятьдесят долларов, произведён на фабрике фейерверков в Оксфорде. Надеюсь он того стоит.

— Как ты подожжёшь его? Как, когда ты… когда ты…

— Не знаю, смогу ли, но шансы велики. У него тёрочный запал.

— Скотт, мне обязательно это делать?

— Да, — ответил он.

— Ты хочешь уйти.

— Да, — сказал от. — Пора.

— На улице холодно, а ты вспотел.

— Не важно.

Но ей было важно. Она поднялась наверх в его спальню и стянула утешителя с кровати, на которой спали — до поры, — но которая не сохранила следов его тела на матрасе или его головы на подушке.

— Утешитель [26] Утешитель — так у американцев называется стёганое одеяло или плед. Я не смог придумать, как обыграть это по-русски (прим. переводчика). , — прохрипела она. Какое же глупое слово, учитывая обстоятельства. Она спустилась с ним по лестнице и кинула ему, как до этого кинула пакет, глядя с той же увлечённостью, как оно остановилось… расправилось… и затем опустилось на его грудь и колени.

— Укутайся.

— Да мэм.

Она подождала, пока он сделал это, затем подвернула нижнюю часть под его ноги. На этот раз она приподнялась выше, — двойное «ой-моя-дорогая» вместо одинарного. Её колени оторвались от пола и волосы поднялись вверх. Когда всё закончилось, когда её колени снова коснулись пола, она стала лучше понимать, почему он всё ещё был способен улыбаться. Она вспомнила то, что читала в колледже — может быть, Фолкнер: Гравитация — это якорь, который тянет нас в могилу. Для этого человека не будет могилы, и не будет больше гравитации.

— Как у Христа за пазухой, — сказал он.

— Не остри Скотт, пожалуйста.

Она зашла за кресло и положила ладони на ручки. Верёвка не понадобилась, её вес остался прежним. Она прокатила его через дверь на крыльцо и вниз по пандусу.

Вечер выдался холодный, он охлаждал пот на его лице, но воздух был таким же сладким и живительным, как первый откушенный кусок осеннего яблока. Над головой висел полумесяц и целый триллион звёзд.

Чтобы уравновесить триллион таких же таинственных камушков на дороге, по которой мы ходили каждый день, подумал он. Таинство сверху, таинство снизу. Вес, масса, реальность: таинство повсюду.

— Не плачь, — сказал он. — Это же не долбаные похороны.

Она закатила его на заснеженную лужайку. Колёса погрузились в снег на восемь дюймов и остановились. Недалеко от дома, но достаточно, чтобы не попасть под один из скатов крыши. Это было бы хреново, подумал он и рассмеялся.

— Над чем смеёшься Скотт?

— Ни над чем, — сказал он. — Над всем.

— Посмотри туда. На улицу.

Скотт увидел три прижавшихся друг к другу фигуры, у каждой было по фонарику: Мисси, Майра, доктор Боб.

— Я не смогла отговорить их. — Дейрдре обошла кресло и встала на одно колено перед пристёгнутой фигурой с его ясными глазами и слипшимися от пота волосами.

— А ты пыталась? Скажи мне правду Ди-Ди. — Это был первый раз, когда он так назвал её.

— Ну… не очень сильно.

Он кивнул и улыбнулся.

— Отлично побеседовали.

— Да. Поможешь мне с застёжками?

Она справилась с двумя, которыми он был пристёгнут к спинке кресла, и он тут же приподнялся вверх, натянув ремень, опоясывающий колени. Ей пришлось повозиться с ним, потому что он натянулся, а её руки начали неметь от январского холода. Она касалась его, и каждый раз её ноги отрывались от снега, заставляя её чувствовать себя кузнечиком. И вот, наконец, последний ремень, удерживающий его в кресле, начал свободно скользить.

— Я люблю тебя Скотт, — сказала она. — Мы все любим.