Алексей Сальников - Опосредованно [журнальный вариант]

Был у Лены ученик, который приходил в школу, учился и уходил после занятий, нигде не участвовал, ни в каких праздниках. Ни с кем не дружил, но и не конфликтовал, затем просто родители его перевезли куда-то, он как появился, так и пропал. Лена порой думала, что о своих дочерях знает едва ли больше, чем об этом ученике: такие же были у них черные ящики в головах, которые получали некую внешнюю информацию и переваривали ее каждый по-своему, совершенно бесконтрольно и непредсказуемо, те знания о Вере и Ане, которые Лена приобрела, живя с ними, как бы воспитывая их, никак не помогали в том, чтобы понять их.

И тут позвонил запыхавшийся Владимир, было слышно, как он четырехного и двухголосо идет по ступеням подъезда — Никитины шаги и голосок вторили ему тяжелым детским топотом и какой-то песенкой.

«Лена! — почти смеясь заявил Владимир. — Наша дочь — дура!» «Какая из?» — поинтересовалась Лена, заранее чувствуя облегчение от волочившихся уж какой день страданий. «Сейчас объясню», — сказал Владимир и заскрежетал ключом в замке. «Неудачного ты себе исповедничка нашла, Анюта!» — крикнул Владимир от порога, прямо в распахнувшуюся дверь. «В наушниках, — напомнила ему Лена. — В чем дело-то, блин?» «Ну, короче, — сказал Владимир почти радостно, — Аня больше по девушкам. Все. В этом весь, блин, сюрприз. Этому вон, — мотнул он головой, сдергивая шапку с Никиты, — проболталась, нашла, что называется, кому. Пойду к ней».

Эта готовность сразу подставиться под возможные истерику и гнев не сказать что не обрадовала Лену. Если бы ей сразу вот так сообщили и заставили говорить какие-то слова, то не обошлось бы без неловких оговорок, ей и сразу-то пришло в голову словосочетание «тоже люди», и выскажи она его да хоть кому, самой было бы неловко. Или, например, «ну, бывает» таким смиренным голосом с ноткой тоскливости, совсем не такое, наверно, требовалось Ане.

«И что?! — донесся до Лены возглас Владимира. — Мы-то всегда с тобой, тупое ты создание! Как так можно-то, вообще?» Судя по тому, что Аня не кричала в ответ, крик Владимира был позитивным взрывом в их споре. «Ну да, мы и узнали почти первые, но какой ценой! — опять вспыхнул Владимир. — Мы по ауре, знаешь, угадывать не умеем, кто какой ориентации! Должны бы, да! Но нет, представь себе!»

Вынутый из верхней одежды Никита с готовностью убежал к отцу, Лена, привыкшая уже тискать его при появлении, испытывающая даже некоторую потребность в этом, только и успела, что слегка поймать его за лицо и провести рукой под теплым его подбородком и по холодной щеке. Они опять перешли в такое воркование, так что Лена присоединилась к ним и застала конец фразы Владимира: «…тем более нужно было хотя бы выяснить, хотя бы из любопытства, как все отреагируют, чтобы знать, как себя вести: превращаться в такую юную бунтарку, как в кино, чтобы родители за сердце хватались от выходок, пытались в церковь отвести, чтобы наставить на истинный путь. Или не превращаться, если все норм. Так как-то думаю».

«Вот-вот, — подтвердила Лена, — у меня, только в школу пришла, в классе был ученик, как раз бунтарь, видимо поэтому. Потому что недавно фотографии прислал, где с мужем и детьми».

Аня слушала, потупясь.

«Да толку-то сейчас советы давать, как надо было, — вздохнула Лена. — Сказала бы Вере, да и все. Или Женьке, они бы уж и придумали, как нам об этом сообщить. Да нам бы просто сказала».

«Я уже поудивлялся на это», — заметил Владимир.

«Я Жене сказала, — шепнула Анюта, — когда оказалось, ну, когда я ее попыталась поцеловать, а вышло, что зря. Все ему и рассказала, но попросила никому не говорить. А он и никому и не рассказал. И она никому не рассказала».

«А я рассказал!» — сообщил Никита, весело оглядываясь на Лену, и, казалось, сиял от радости, как звездочка. Аня, смеясь и плача заграбастала Никиту и, вздыхая от приступа любви, стала его мучить.

«Женька хорош, конечно, тоже, — пошутил Владимир, — как в рассказе про честное слово. Если Верочка узнает, что он знал — ему кранты». «Так жук такой, вот только что, буквально в глаза мне глядя, какой-то конкурс приплел! — восхитилась Лена. — Хоть бы моргнул».

Когда они остались вдвоем, само как-то так получилось, то долго молчали, затем Лена обняла Аню и все подыскивала и никак не могла подыскать слова, которые должны были утешить Аню раз и навсегда. Понятно, что не было таких слов, поэтому найти их было невозможно, были только старые слова, которые нужно было повторять, иначе они блекли со временем. «Я знаю, почему ты так, — сказала Лена, — потому что кажется, что ты не такая, раз больше возни с Верой, а тут еще ты в себе открыла эту штуку с влечением. Даже страшно представить, как долго ты себя сначала обманывала, что все не так. Я не знаю, как это происходит. Только по словам тети Иры».

«Так и происходит», — сказала Аня еле слышно.

«Вот ей бы могла еще написать и посоветоваться. Не убили же ее родители, а там люди еще советской закалки. Был шанс, что начнут с вилами и факелами бегать».

То, как Аня затихла под ее рукой, наталкивало на некий вывод. «Она тоже знает, — угадала Лена. — Это просто прекрасно, конечно, и…»

«Да», — на этот раз Аня угадала.

«А им что мешало нам рассказать? Вот тетя Ира как объяснила, что ничего не хочет говорить?»

«Я должна была сама», — ответила Аня.

«А норвежская наша лыжница…?»

«Она подумала, что это розыгрыш какой-то. Я как раз в апреле им. А когда позже, там такая переписка возникла, она очень засомневалась, еще какая-то ссора была, из которой она решила, что я внимание к себе привлекаю так вот неизвестно по какой причине. Вот так как-то».

«В целом ситуация очень смешная, не находишь? Все вокруг знают, кроме меня, папы и Веры. Даже, считай, мелкий и Женя в курсе, уж куда смешнее. Особенно Женя. Выкручивался, как уж. — Лена рассмеялась, вспоминая, затрясло от тихого смеха и Аню. — Вот бедолага».

«Я тебя так же, как Веру люблю, правда, можешь в это даже не верить, — сказала Лена. — Не забывай, что так оно и есть. Конечно, я не умею, как папа, прямо громко об этом сообщать все время, на руки хватать, кружить, чтобы такой фейерверк, шутихи, хлопушки, конфетти. Хотела бы, да не умею. Но люблю. Но и Вера тебя любит как никого. Можно было совсем никому не говорить, но ей сказать, ты же ее знаешь, сколько вы, вон, секретов от меня таите, про некоторые я уже и сама догадалась. Этот несчастный вот приз от школы, ваза эта, по-тихому пропавшая из дома, лет восемь уже как ее наверняка грохнули, не сказать что такая тайна, а, однако, тишина, никто ничего не сболтнул, никто ни на кого не показал. Пойдем посидим со всеми».

Женя, словно чуя паленое, проводил Веру до квартиры — и только, к чести его стоит заметить, что время было уже позднее, имелась причина не засиживаться, и все же Лена успела переглянуться с ним многозначительно, пока закрывалась дверь, а он бесшумно успел показать, что выдыхает с облегчением. Аня очень волновалась перед ее приходом, сказала даже слово «признаться». На что Владимир сказал, слегка кипятясь: «Что значит „признаться“? Ты украла у нее что-то, что ли? Да все больше бы переживали, если бы ты в нашисты пошла или, как это сейчас называется, в юнармию, там, вот уж по какому поводу стоило бы переживать. А тут, господи, ну, лесбиянка и лесбиянка, ты же не назло ей лесбиянка, скорее себе самой назло, когда так подставилась. Вообще, просто извинись перед ней за эти „ничего“, что ты говорила, это больше всего и обидно было. А больше тебе не за что извиняться, вроде бы. Ну, еще то, что ты от нее утаила. Это тоже край, и совсем некрасиво было. Она-то тебе все рассказывает из того, что ты нам не рассказываешь. Ох, жалко, что сейчас вы дневники не ведете. Такие в тетрадках в клеточку. В общих. Насколько проще было бы найти такую и подло читать».