Дун Си - Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси [антология]

— Скажи мне начистоту, почему это я распутница?

Ван Чэнь, однако, совершенно не обращал на нее внимания, он даже не шелохнулся, словно уже доказал свою правоту. При таком раскладе выходило, что именно Лу Сяобин совершила что-то позорное, а теперь бравирует этим. На нее накатила тоска, слезы предательски закапали из глаз. Она думала, что теперь-то Ван Чэнь уж точно должен повернуться к ней, а он взял и отправился в туалет, а по возвращении улегся, снова повернувшись к ней своей широкой спиной. Разочарованию Лу Сяобин не было предела. Она взяла себя в руки и сдержала слезы.

На следующий день они с Ромео объездили город на велосипеде-тандеме. Лу Сяобин радовалась немного чересчур, смеялась нервно, словно была перевозбуждена. Это было вымученное веселье. За ужином она непрерывно подливала себе пиво. Попрощавшись с Ромео, она нетвердыми шагами вернулась в отель и принялась трезвонить в дверь комнаты. Как только Ван Чэнь открыл, она влетела в номер, но не к Ван Чэню. Она прямиком рванула в туалет, где обняла унитаз и вывернулась в него наизнанку.

— Я не пьяная, — заявила она в перерывах между позывами. — Мне просто легче после того, как вырвет.

Когда желудок опустел, Лу Сяобин вышла из туалета, упираясь руками в коленки, на полусогнутых ногах, рухнула на кровать и быстро заснула.

Ван Чэнь тоже весь день бродил по улицам, но все, что он видел, казалось ему некрасивым, а все, что ел, — невкусным. Он пребывал в мрачном расположении духа, и сейчас, глядя, как пропахшая алкоголем с головы до ног Лу Сяобин валяется на кровати, настроение падало еще ниже. От гнева его руки так сильно тряслись, что пепел с зажатой в пальцах сигареты упал ему на бедро, от боли он со свистом втянул в себя воздух. Внезапно ядовитая мысль отравила его разум. Он яростно затянулся, бросил окурок на пол и затоптал, после чего навалился на спящую Лу Сяобин всем телом и с силой перевернул со словами:

— Лу Сяобин, ты весь день развлекалась, теперь моя очередь развлекаться!

Она смутно услышала эти слова и еще не успела отреагировать, как почувствовала тяжесть, навалившуюся на нее сверху. Она изо всех сил пыталась выдавить застрявший в горле крик, но только напряглась, как все завертелось у нее перед глазами, и она потеряла сознание.

Когда она очнулась, солнце яростно метало лучи сквозь окно, пронзая глаза до пульсирующей боли. Услышав звук телевизора, она с трудом открыла глаза и увидела, что Ван Чэнь сидит в изголовье кровати. Лу Сяобин уставилась в его спину.

— Ты вчера… правда меня поимел?

— Ну и что бы с того? — ответил Ван Чэнь, не повернув головы.

— Ван Чэнь, ты вообще человек? — пронзительно взвизгнула она.

Ван Чэнь не стал отвечать, ушел в туалет и захлопнул за собой дверь.

Лу Сяобин лежала, вытянувшись, с пустой головой, словно внезапно потеряла память, словно утратила способность мыслить. Она с усилием хватала ртом холодный воздух, под ложечкой распухло и болело. Мысленно она непрерывно повторяла: «Лу Сяобин, это самое большое унижение за всю твою жизнь». С усилием приподнявшись с постели, она протянула руку, нащупывая одежду рядом с кроватью, но нигде не нашла, глянула на пол возле дивана и тоже не нашла, медленно спустилась с кровати и прошла мимо зеркала.

И вдруг замерла. В зеркале она увидела, что вся одежда на ней. Она простояла так несколько секунд, остолбенев, недоверчиво ощупывая себя. Каждая вещь была надета как подобает. Красная майка была по-прежнему заправлена в джинсы. На джинсах вместо молнии крепилось два ряда люверсов, через которые был продет длинный шнур, ныряющий справа налево и завязанный на талии в узел. Опустив голову, Лу Сяобин робко и внимательно проверила: это был двойной узел, который она завязала вчера собственными руками.

Лу Сяобин с облегчением выдохнула и соскользнула на пол. Она схватилась за грудь в запоздалом страхе, словно пуля просвистела мимо лба и она побывала на волосок от смерти.

Изначально они планировали съездить еще и в Бэйхай, но в тот же день после обеда улетели обратно в Пекин.

Ван Чэнь и Лу Сяобин все еще жили под одной крышей, все еще спали в одной кровати. Однако между ними воцарился пронизывающий холод.

Психологическое состояние Лу Сяобин из-за пережитого унижения ухудшалось с наступлением темноты, иногда она просыпалась среди ночи от удушья. Тогда она украдкой бросала взгляд на Ван Чэня, который спал беспробудным сном, да еще и ровненько посвистывал носом, как человек с совершенно чистой совестью. Все в ее душе смешалось от ненависти, грудь вздымалась и опускалась. В ее глазах Ван Чэнь был уродливым, отвратительным несостоявшимся насильником, которого следовало посадить за решетку. Она тяжело дышала, подумав о том, как ее плоть и кожа были близки к этому человеку, ее сокровенное место онемело, как будто внутрь пробралась жаба, доползла до груди, а потом втиснулась в легкие, отчего делалось так тошно, что хотелось извергнуть это все наружу. Будь у нее такая возможность, она вырвала бы эти органы, прополоскала в дезинфицирующем растворе и сушила бы под солнцем три дня кряду. От ненависти ей хотелось грязно выругаться, раскушенные ею на мельчайшие части словечки для вымещения злобы просачивались меж зубами, превращаясь в пузырьки слюны, которые она сплевывала.

Ван Чэнь целыми днями где-то пропадал, а возвращался с каменным лицом, на котором застыло упрямое выражение. В Лу Сяобин вновь просыпалась злость: ты знай себе ходишь развлекаться, а я, значит, не могу? Она тоже всеми силами старалась не оставаться дома. Но в конечном итоге идти ей было некуда, и она всегда понуро возвращалась. Тогда она попросту рисовала. Изобразила огромную кучу непонятных вещей. Чего она не ожидала, так это что в галерее, куда она передала свои работы, вдруг продадут целых две. Смеясь сквозь слезы, Лу Сяобин подумала, что пути этого мира неисповедимы, и события в нем происходят только поперек людей.

Такие дни летели быстро, и в мгновение прошел месяц. Лу Сяобин день ото дня все больше разочаровывалась и в конце концов совершенно охладела сердцем. Если раньше в ней теплилась искорка надежды, что в один прекрасный миг дело примет новый оборот и забрезжит свет в конце тоннеля, то сейчас никакой надежды не осталось, одно отчаяние. Но она крепилась и не издавала ни звука, обостренное самоуважение посрамленного неудачника подсказывало ей, что если она первой поднимет вопрос о расставании, это будет равносильно признанию поражения. Эта ни на чем не основанная мысль заставила Лу Сяобин превратить нынешнюю холодную войну в суровое испытание собственных волевых качеств.

Она поставила мольберт и только развела краски, как зазвонил телефон. Взяв его в руки, Лу Сяобин увидела более чем знакомый номер.