Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Ю(после паузы, неуверенно): Так я могу остаться?

У(ничего не отвечает и прикрывает глаза).

Служка (юноше, испуганным шёпотом): Уходите, Учитель медитирует.

Ю(поднимается и, растерянно оглядываясь, уходит).

__________

И спросил задумчиво у Люцифера Его Сын:

— А если Я не смогу найти свой путь?

И ответил Люцифер Своему Сыну:

— Помочь тут невозможно. За тебя это не сделает никто. Иначе это будет уже чужой путь.

И настал сто двадцать седьмой день.

И сказал Люцифер:

— Люди слабы. А потому не верь никому.

Решил дневник начать вести. Даже не дневник, а… ну, журнал, что ли… Нет, не журнал. В общем, короче, не знаю даже, как и назвать. Записывать всякие приколы, истории, там, любопытные, ну, и т. п. Делать всё равно не хуя. Надо чем-то время заполнять. Тем более, что сокамерники сейчас интересные попадаются. Жаль, что раньше до этого не додумался. Многое уже забылось. Ну, да ничего! Вспомню! Делать, повторяю, всё равно нечего. Сиди да вспоминай.

Ну вот, например, сидел я несколько месяцев назад с одним зэком. Возраст ему где-то под сороковник, всю жизнь сидит. Даже родился в тюрьме! Потом специнтернат и т. п. Весь синий, в наколках, и весь больной. Тубик, гепатит, с поджелудочной что-то, язва… Ну, словом, полный набор. Как положено.

И вот он рассказывал много чего из лагерной и тюремной жизни. Много всяких историй.

История первая. (От лица этого зэка.)

Тюрьма. Общая хата. Человек 100–150. Заезжает новенький. Бомж какой-то по виду. Ну, садится к столу, как положено, то… сё… Я смотрю, глаза у него какие-то бешеные. Вдруг вскакивает — и к тормозам! (Тормоза — это железная дверь камеры.) И со всего размаха — головой в кормушку! (Кормушка — окошко в двери, через которое пищу раздают.) А лето было, в камере жарко, народу много — кормушки открыты. Короче, он влетает головой в эту кормушку и застревает плечами — ни туда, ни сюда. И орёт:

— Спасите!! Меня сейчас выебут!

Ну, мусор на продоле (в коридоре) подходит, смотрит на него — ничего не понимает. Я тоже подошёл сразу, потому что дело-то серьёзное, вся хата пострадать может. Могут решить, что и правда ему тут угрожают, или чего.

Я говорю мусору:

— Слышь, его никто тут пальцем не трогал! У него белочка, наверное.

Ну, мусор видит такое дело, тоже говорит:

— Ну да, я тоже смотрю, что-то с ним не то.

Ладно, стали его вытаскивать. А он застрял — намертво! Так въебался — что, ну вообще!.. Чего с ним только ни делали!.. И мылом мазали, и маслом — ни хуя! Короче, кончилось всё тем, что вывели всю хату во дворик, с понтом на прогулку, и мы гуляли часа два. А они дверь снимали, выпиливали его оттуда. Приходим — дверь вся разъебашена, и этого перевели уже куда-то. В другую камеру.

История вторая.

Идём в баню всей хатой. По коридору. Нет, из бани уже! Из бани.

Вдруг мусор останавливает всех и говорит:

— Кто нажал кнопку тревоги?!

Ну, а там везде эти красные кнопки, по всему коридору — каждые 10 метров.

Я смотрящим был, подхожу к мусору, говорю:

— Ты чего, командир, гонишь, в натуре? Никто у нас ничего не нажимал!

Он опять говорит:

— Кто кнопку нажал — пусть выйдет!

Все молчат.

Я ему опять:

— Да не нажимал у нас никто! На хуй нам это надо!

Он:

— Ладно! — и вызывает резерв.

Мы стоим, прикинь, и вдруг спереди и сзади, по обеим концам коридора появляются маски-шоу, и командир их такой, огромный, как шкаф:

— Вы нас звали — и мы пришли!

Голосом ещё таким утробным, словно монстр какой-то в фильме: «Вы нас звали, и мы пришли!» Поставили нас всех лицом к стене. И начали дубинками резиновыми охаживать. А все ж голые, после бани, в одних трусах — дубинка прямо прилипает к телу! … Пи-издец! Рядом со мной Колька стоял на костылях — так он в одну сторону, костыли в другую! Эти мутанты не разбирают — на костылях или не на костылях. Им мать родную поставь — они мать отпиздят. В общем, всю хату убили!

Ну, возвращаемся мы в камеру, а ко мне подходит один и говорит:

— Саш! Я видел, это этот нажал! — и показывает мне одного чёрта.

Я его подзываю, спрашиваю:

— Ты нажал?

Он говорит:

— Я.

Я ему:

— Зачем!?

Он отвечает:

— Сам не знаю! Шёл — взял и нажал!

Я ему опять говорю:

— Ну, как «не знаю»!? Зачем ты нажал!?

Он:

— Саш. Сам не понимаю! Шёл — и нажал!

Я его спрашиваю:

— А чего ты сразу не сказал, удав!? Из-за тебя хату убили, хуило!

— Испугался! — говорит.

— А, — говорю, — ну, извини тогда! Раз испугался! Ты только не того испугался! Что тебя мусора били — это ещё хуйня!..

И говорю ребятам:

— Делайте с ним, что хотите!

Так его там так отмудошили!.. Все же злые. Ни хуя себе, в баню сходили!.. Чуть не убили, короче.

История третья. Лагерная.

Ситуация.

Представь себе: бежит человек по зоне с выпученными глазами, поддерживая руками штаны, и кричит:

— Говно украли!!!

Мы смотрим на него и думаем:

— Ну всё, готов! Башню сорвало.

Что же выясняется? Он проигрался в карты. И шёл на свиданку за деньгами. Деньги должны ему были привезти. И весь лагерь об этом знал. Ну, а как деньги со свиданки проносят? Завёртывают в целлофан, проглатывают… Потом идёшь в сортир… Ну, как обычно. Так вот, один блатной и подослал лагерного петуха: тот подкараулил, когда этот деньги высерать пошёл, взял совковую лопату, откуда-то там подкрался, подсунул её снизу… Раз! Этот встаёт — говна нет! Со всеми деньгами.

Да… Вот такие вот истории. Чего-то он там ещё, кажется, рассказывал, но я уже не помню.

Вообще я сейчас пытаюсь вспомнить, с кем я сидел. Ну, самых интересных, конечно. Самых колоритных. С трудом вспоминается…

С чемпионом Европы по боксу сидел. Бывшим. Среди юниоров. Лет 27 ему сейчас, кажется. Совершенно тоже весь больной. Как поест — сразу на дольняк идёт и блюёт там полчаса. С желудком что-то. Ну, а чего, говорит! Профессиональный спорт вообще дело такое. Постоянные диеты, сгонки веса, мочегонные… Вот так!

Со стрелком с одним сидел. Снайпером. Киллером. Блюдечко с водой всё на вытянутой руке держал. Чтобы поверхность не дрожала. Упражнение такое. Я, помню, тоже пробовал. А чего! У меня тоже не дрожит. Тоже можно в киллеры идти!

Сижу, он говорит, с тёлкой своей в Сочах на веранде, пью пиво.

— Скучно, говорю, хоть бы случилось что-нибудь!..