Юрий Додолев - Что было, то было. На Шаболовке, в ту осень...

Наелся я — и тут уж меня по-настоящему пронесло.

Лечили меня таблетками и микстурой. Таблетки я выбрасывал, микстуру выливал в стоявший на окне цветок. Микстура цветку, видимо, очень нравилась: он рос прямо на глазах, каждый день на нем появлялись все новые и новые бутоны.

Дней через семь я увидел в окно Вальку. Она шла по дороге от вокзала к Зеленому базару, шла, сгибаясь под тяжестью кошелок. Около нее вышагивал какой-то парень — высокий, вихрастый. Он нес на плече мешок.

— Валька! — крикнул я в форточку — Валька!

Валька остановилась. Несколько секунд смотрела на меня, ничего не понимая, потом спустила наземь кошелки и помчалась ко мне.

— Господи! — воскликнула она. — Заболел?

— Это я так, — успокоил я. — Военная хитрость.

— А-а… — Валька поняла. — Вона что! — Она оглянулась на парня. — Я сей момент.

— Кто это? — спросил я с неприязнью к парню.

— А тебе что? — Валька поправила платок.

— Погоди.

— Некогда мне годить. Поезд сегодня на четыре часа опоздал. Зеленый базар шумить небось.

— Вечером придешь?

Валька отвернулась.

— Вечером придешь? — повторил я.

Валька молчала.

— Придешь или нет, слышишь? — едва не крикнул я

— Зачем?

Валька усмехнулась и, не попрощавшись, ушла. А я стал ходить по коридору, как зверь в клетке. Если бы у меня были шмотки, я немедленно выписался бы или, не выписываясь, ушел бы отсюда. Оделся бы — и до свидания, только меня и видели!

Весь день я думал о Вальке. А вечером после ужина вылез в окно. Я бежал по улице, и полы халата развевались. Шлепанцы соскальзывали с ног. Прохожие шарахались, словно от черта, даже вскрикивали. А я, шлепая по лужам, думал: «Только бы на милицию не напороться».

Запыхавшись, распахнул дверь дома тетки Ульяны.

— Прибег? — спросила Валька, подымаясь из-за стола.

Я слова не мог выговорить.

— Я знала — прибегишь. Зачем же ты прибег?

— Объясниться, — наконец выговорил я.

В соседней комнате скрипнули пружины.

— Кого бог принес? — сонно спросила тетка Ульяна.

Валька приоткрыла дверь:

— Спи, спи… Это Жорка прибег.

— А-а, — отозвалась тетка Ульяна. — Чего ж он так поздно?

— Спи, спи, — повторила Валька и обернулась ко мне. — Гутарь, коли прибег.

— Не тут, — сказал я.

Мы вышли во двор. Было прохладно. В порту кричали буксиры — жалобно и тягуче. Сквозь оголенные ветки с уже набухшими почками виднелся лунный диск — холодный, как льдышка. Земля на дворе была в лунных бликах. Пахло сыростью.

— К дождю, — сказала Валька.

Она куталась в платок, а я стоял перед ней в халате нараспашку.

— Валька… — сказал я и потянулся к ней.

Она уперлась мне в грудь кулаком:

— Ты же гутарить прибег. Вот и гутарь.

— Валька, — пробормотал я. — Валька… Я люблю тебя.

— А!.. — Она махнула рукой. — Опостылели мне — не смотрела бы!

— И я?

— И ты.

— Но я тебя, честное слово, люблю.

— Хорошо гутаришь, да плохо делаешь. Я тебя еще когда упреждала — легко живешь. Зеленый ты! — Валька отвернулась.

— Давай разберемся! — воскликнул я. — Почему? Почему тебе можно, а мне нет?

Валька резко обернулась, задышала мне в лицо:

— Да потому, что мне без этого покуда нельзя. Мне без торговли этой — ложись и помирай. Вот Егор Егорович и делал мне снисхождение, хоть сам и зубами скрипел. А ты?..

— Ничего не понимаю, — прошептал я.

— Дурак — вот и не понимаешь, — сказала Валька. И добавила: — Уходи! Силов моих нет больше гутарить с тобой! Уходи!

Я ушел.

Моя отлучка не осталась незамеченной: на следующий день меня назначили на выписку.

— А где ваша одежда? — удивилась докторша, пожилая грузинка с темным лицом.

— Продал, — признался я.

— Как продал?

И забегали врачи, засуетились няни. Главврач, полный, седеющий грузин, сказал:

— Ну и артист!

Но все-таки нашли мне одежонку — гимнастерку и брюки. Я выписался и сразу же помчался к тетке Ульяне. Вальки у нее не было, а тетка Ульяна встретила меня неласково.

— Милиция теперь каждый день приходит, — сообщила она. — Твой дружок, этот чертов Лешка, тоже наведывался. Всех постояльцев распугали, как буду жить — ума не приложу!

Я пошатался по городу, забрел в порт. Здесь дымил трубами готовый к отплытию теплоход. Он шел в Батуми…

Вскоре я очутился в Тбилиси. Много раз я слышал, что Тбилиси красивый город, хотел его посмотреть, но так был голоден, что, присев на скамейку, еле отдышался. Несколько минут я смотрел на кабину фуникулера, медленно ползущую вверх, затем встал, подошел ближе и чуть не столкнулся с Катюшей, которая шла мне навстречу в сопровождении немолодого, но симпатичного майора — тщательно выбритого, с посеребренными висками, с орденами и медалями на груди.

Я растерялся. Катюша тоже растерялась. Она расширила глаза и спросила взволнованно:

— Ты ли это?

— Как видишь. — Я не знал, куда деваться.

— Ты? — повторила Катюша, все еще не веря, и добавила: — Вот и встретились!

Я улыбнулся, и улыбнулся, должно быть, глупо. Глаза у майора сощурились.

— А мы-то гадаем, — сказала Катюша, — что с тобой. Мать плачет. На розыск подавать хочет. Чего же ты не писал?

Я страдал оттого, что Катюша увидела меня таким. А она опять спросила:

— Как же ты жил все это время?

Ее взгляд наткнулся на мой дырявый сапог, и я почувствовал, что у меня даже спина вспотела.

— Вот уж не думала, — сказала Катюша.

— Судьба! — Я попытался улыбнуться, и опять получилось глупо.

— Чепуха. — Катюша положила мне руку на плечо. — Домой возвращайся.

— Нет! — возразил я. — Домой мне сейчас нельзя.

— Зря. — Катюша осуждающе посмотрела на меня. — Мать все поймет — на то она и мать.

— Пока на ноги не встану — домой не вернусь, — проговорил я с глупой самоуверенностью.

— Он правильно рассуждает, — вступил в разговор майор. — Я не имею права вмешиваться, но…

— Познакомьтесь, — спохватилась Катюша.

Майор назвал себя. Я щелкнул каблуками четко, как в былые времена. Он спросил:

— За что орден получили?

Я ответил.

Майор одобрительно кивнул, и я подумал, что все-таки воевал неплохо, что в моей солдатской биографии нет ничего позорящего меня.

— Хочется дать вам, товарищ, добрый совет, — сказал майор. — Не позорьте солдатскую честь, орден, который вы носите, и медаль… Вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю.

— Матери что передать? — грустно спросила Катюша.

— Скажи ей, что встретила меня, что я часто вспоминаю о ней, а больше ничего не говори, ладно? Я сам напишу ей и объясню…

Я только сейчас заметил, что Катюша очень изменилась: помолодела, похорошела. Ее глаза светились, посмуглевшая кожа на оголенных руках придавала ей вид южанки. Катюша всегда одевалась просто, но со вкусом. Она все шила сама, и сейчас чуть суженная юбка, охватывающая ее почти девичью талию, и белая блузка делали Катюшу похожей на невесту. Она сказала: