Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему
- Название:Счастливы по-своему
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Эксмо
- Год:2018
- Город:Москва
- ISBN:978-5-04-096634-9
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Татьяна Труфанова - Счастливы по-своему краткое содержание
Счастливы по-своему - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Да, мама не узнала. Но втайне ночная эскапада не осталась. Когда Юлька в лунном свете, на цыпочках кралась-возвращалась в спальню, бабушка с дедом уже ждали ее. Бабушка Рина сидела в кресле, бледная, держалась за сердце. Как ты могла?.. Мало ли что! В ночь! Одна! С этим балабоном? Тем более! Если б я не была седой, я бы поседела! А так я просто уеду на «Скорой» с сердечным приступом!
— Выдрать! Выдрать как сидорову козу! — сдвигал кустистые брови обычно мирный дед Яша.
Выдрать — этого Юля не боялась (возможно, потому, что была не знакома с телесными наказаниями). Но бабушкины слезы… Ее белое лицо, ее неподдельное волнение, таблетки и сердце — нешуточная угроза… Страх за бабушку, за любимую баб Рину, — он ударил посильнее любого ремня. Больше Юля не велась на опасные затеи, что бы Иля ни предлагал.
— Между нами, ты действительно вернулась из Одессы повзрослевшей, — сказала маман.
— Притихшей.
— Более осторожной, — поправила маман.
— Я в ту ночь, когда висела на веревке, была в сто раз смелее себя сегодня, — задумчиво сказала Юля. — Куда все ушло? День за днем я прогоняла свою смелость. Сначала — чтоб не тревожить баб Рину, потом…
— Это естественно — жертвовать чем-то ради тех, кого любишь, — назидательно сказала маман.
— Кого любишь…
Она набрала скорость. Замелькали внизу крыши, зеленые кроны, полосы улиц. Юля свечой ушла вверх. Ветер гудел и дрожал, пролетая через нее. Небо в облаках лихо вращалось вокруг. Голос маман пытался прорваться через гул ветра, потерпел неудачу и стих. Юля прислушалась к себе: куда хочется? В море, в небо? Нет, хотелось в одно только место в Одессе: в дом бабушки и деда. В дом любимых.
Она камнем упала вниз, в город. Место помнила приблизительно. Ведь столько лет не была в Одессе… Баб Рина умерла осенью, когда Юле исполнилось девять, а дед — через полгода после нее; мать одна ездила хоронить родителей, сказала: ребенку нечего делать на похоронах. Вот так. Ты не знаешь, не навсегда ли прощаешься. В конце августа, на вокзале, баб Рина сказала: ой, не расстраивайся! ты вернешься через год, я буду ждать, я наготовлю варенья из арбузных корок, из инжира, из шелковицы — для тебя. А потом оказалось, возвращаться не к кому…
Юля неслась над кварталами, иногда спускалась узнать название улицы, припомнить, куда дальше. Она торопилась. Ее пятнадцать минут, выдаваемые орлом-таймером, скоро кончатся. Дома стали ниже. Наконец показался знакомый перекресток с раздвоенным платаном, с трамваем, дребезжащим по железным путям. Да, вот он, двор!
Двор, будто трапеция с хвостом, вымощен лавовыми плитами, а посреди — земляной круг, из которого растет черешня — с узловатым стволом, выше крыш, старая. Нет ни бабушки, ни деда, а черешня живет, и качаются под ветром ветки с бело-розовыми цветами. Первый раз Юлька видит цветы на ней, ведь прежде всегда приезжала к ягодам… Двухэтажные дома, крашенные в оттенки молока и специй, выстроились вокруг двора пестрыми лоскутами. Вот по этой лестнице, порыжевшей от ржавчины, она взбегала на второй этаж, на балкон, где стоял стул деда, он за ним читал после завтрака, читал мудреные книги в темных обложках, не только на русском, а еще на немецком, испанском, французском. Здесь, на балконе, словно слышится мурлыканье деда: неразборчивые песни высоким хрипловатым голосом. Здесь — крепкий запах папирос баб Рины (она курила «Новость» и говорила: мои новости лучше газетных). Под «Новость» она читала романы в темных, каменно-гладких обложках или выносила какой-нибудь из художественных альбомов и рассматривала долго, подзывала: посмотри, какие глаза у святых Джотто. Здесь — крупинки соли на кружевных срезах лука, лук выложен на промасленном черном хлебе («наш черный бутерброд»). Запах сердечных капель баб Рины, запах Юлькиной вины. Объятие: детка, пойдем к Дюку?.. (Шум бульвара, блеск волн, гул порта.) Твой прапрадед, мой дед Натан работал в порту до семидесяти лет… (Слушать, прислонившись к бабушкиному боку.) Я поражаюсь, что делается в этой стране!.. (Дед гневно шуршит газетой.) Мы спорим, а на Привозе пропадает свежая барабулька… (Бабушка с щелчком захлопывает сумку и встает.) Юля, за мной! Юля, не перечь! Ты опять лазила по крышам? Ты девочка или катастрофа? Ты смерти моей хочешь? Иди, дай обниму.
Юлька все еще слышит их голоса, хотя теперь нет на этом балконе ни деда, ни бабушки, нет шаткого венского стула и знакомой герани, теперь тут сушится детское и взрослое белье и стоит чей-то велосипед.
Юлька примостилась на погнутых перилах балкона. Ей было хорошо и грустно.
— Или бросить орла? — спросила, сама не зная кого. — Бросить эти полеты эгоистки…
— Кушай ягоды, детка, — прошелестел откуда-то издалека голос баб Рины.
— Ягоды? — Юля обернулась, сидя на перилах, а потом ветер шевельнул цветы черешни, и она вспомнила.
Как бабушка Рина ставила перед ней миску с черной черешней. Черешни всегда было немного, она была не рыночной (там дорого), а с этого, дворового дерева, которое урожай давало слабый, в связи с возрастом, а обирали его всем двором. Юлька нехотя двигала миску к бабушке: «Давай вместе съедим». А баб Рина отвечала: «Кушай ягоды и не морочь мне голову». — «Давай вместе». — «Кушай ягоды. Это голый витамин. Тебе. Я так хочу! Тебе будет сладость, а мне — радость».
И тогда пахучий, с кислинкой сок наполнял рот, ягоды мялись под зубами, косточки летели в кулак и пачкали багряными потеками руку. Это было так странно и непривычно: наслаждаться чем-то, не делясь, брать, не отдавая, держать в руках полную чашу, которая только для тебя… и не чувствовать ни малейшей вины! Да, такой фокус могла устраивать только бабушка Рина. Хотя… Юля задрала голову к небу.
— Ведь Степа отпустил меня, — сказала она. — Он подарил мне эти две недели, вместе с полетами! Сказал — тебе. Подарил. Значит: могу летать?
Голубое небо мигнуло и сменилось белым потолком хранилища.
Мать Юли решительно вошла в дом и первым делом водрузила на обеденный стол большой пакет. Степа с Ясей на руках вошел следом за тещей.
— Мм… вы присаживайтесь, Нина Яковлевна, — сказал он.
Теща издала придушенный грудной рык, полный возмущения. Так, по мнению Нины Яковлевны, выражали свое недовольство африканские львицы и темпераментные женщины.
— Сколько можно вас просить: называйте меня Ниной! Садиться незачем, я на минуту. Рапидман. — Она любила вставлять в речь французские словечки и грассировала, томно прикрывая веки. — А где моя дочь? Что случилось, почему вы с Ясей?!
— Э-э, понимаете… тут это… — замычал Степа, лихорадочно подыскивая ответ.
Юля просила, чтобы он не рассказывал ее матери о том, что она оставила Ясю ему и вышла на работу. Кого-то такая просьба удивила бы, но Степа даже не стал расспрашивать о ее причинах. Нина Яковлевна была женщиной бури и натиска, который обращала на многих, попадавших в ее орбиту, но в основном, конечно, на свою единственную дочь. Возможно, Юля полагала, что ее решение может матери не понравиться, и хотела избежать ненужных драм. Так или иначе, упоминать о реальном положении дел Степа не мог, посему ляпнул то, что пришло в голову:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: