Сара Уинман - Самый одинокий человек

Это была всего лишь литературная лекция. О чем? Он так и не смог вспомнить. Они даже не досидели до конца, ушли, поэтому их нашли возле Бинси. Энни любила ездить туда на машине, потому он догадался, что это Энни придумала, а не Майкл. Ох, Энни. Зря ты это придумала. Зря.

Он вспоминал, что в тот день ему как раз привезли половые доски, и он сел в саду с пивом, глядя на небо, отмечая про себя его неподвижность, думая, как прекрасно было бы сейчас лететь по этому небу в самолете – снова втроем, к каким-нибудь новым горизонтам. Он помнил, какая в тот вечер играла музыка – Чет Бейкер, труба, а не вокал, – и еще помнил, как сказал себе, что его любовь к этим двум людям – большое счастье. Когда-то от самого факта, что у него могла мелькнуть такая мысль, он просыпался в холодном поту.

Таков был мир вокруг него в промежутке, когда это уже случилось, а он еще не знал. Краткий интервал, когда жизнь еще не разлетелась вдребезги, когда музыка еще трогала душу, когда пиво еще радовало вкусом, когда самолет, летящий по идеально чистому летнему небу, еще помогал мечтать.

Позвонили в дверь. Сперва он подумал, что это они, но это не могли быть они, ведь у обоих есть ключи. Он открыл, и там стояли полицейские – слишком молодые, чтобы принести дурную весть, но это им не помешало. Его провели в переднюю комнату, и там время остановилось. Он подумал, что потерял сознание, но это было не так. Это прежняя жизнь постепенно отключалась и отмирала.

Его отвезли в больницу. Без сирены, без мигалки – торопиться уже было некуда, все кончено. Энни лежала такая умиротворенная. Синяк на виске. Как глупо, что этого хватило. Он сказал медсестре, что теперь готов увидеть Майкла, но она ответила, что сейчас подойдет доктор. Эллис сел в коридоре в компании полицейских и стал ждать. Ему дали стакан чаю и шоколадный батончик.

Врач повел его в пустой кабинет и там сказал, что Майкла сразу отправили в морг.

– Почему? – спросил Эллис. – Разве это обычная процедура?

– При данных обстоятельствах – да, – сказал врач.

– При каких обстоятельствах?

– Мы нашли у него на боку опухоли. Саркома Капоши. Это…

– Я знаю, что это.

– У Майкла был СПИД.

– Не может быть. – Эллис потянулся за сигаретой, но чертов доктор сообщил, что здесь курить нельзя. – Он бы мне сказал.

Он вышел в ночь и хотел поговорить с кем-нибудь, но никого не осталось. У ворот больницы ждали отец и Кэрол. «Поговори со мной, – повторяла Кэрол. – Поговори со мной». Но он так и не поговорил с ней.

Он развеял пепел Майкла над рекой, на его любимом месте, согласно завещанию. Он был один. По лугу хлестал резкий ветер. Лето кончилось.

Смеркалось. Эллис сидел в саду под синим небом, подернутым золотыми и сиреневыми полосами. У соседей играл джаз. Они взяли у Эллиса взаймы его коллекцию Билла Эванса и сейчас что-то готовили под музыку. Через открытую дверь кухни доносился лязг кастрюль, звук открываемых пивных бутылок и бормотание: кто-то зачитывал рецепт. Эллису нравилось слушать звуки жизни за стеной, он привык к ним.

Он еще не согрелся после купания. И душ не принял. Он пошел в дом взять свитер. Тот оказался на кресле у камина, и Эллис тут же надел его. Он встал перед картиной матери и задумался, как задумывался часто о том, чего же она искала. На него картина действовала умиротворяюще. Возможно, все было так просто – она искала душевного мира. Нет, вряд ли. Иногда по утрам, когда на картину падал свет, этот желтый цвет творил что-то с головой Эллиса. Пробуждал, все чувства становились ярче. Мама, может быть, дело в этом? А? Он пошел прочь от картины и споткнулся о ящик, что забрал на днях у отца. Он опустился на колени. «Когда? – спросил он сам себя. – Если не сейчас, то когда?»

Он содрал скотч, и от беглого взгляда на рубашку, что лежала на самом верху, у него перехватило дыхание. Он взял ящик и понес в сад, на скамью. Вернулся, схватил недопитую бутылку вина и бокал, живущий на сушилке у раковины. Уселся в саду и стал ждать, когда нервы успокоятся.

Он понятия не имел, что сохранил, а что выбросил тогда, несколько лет назад. Чего он не забыл, так это своего потрясения от того, как мало вещей было у Майкла. Одно кресло. Радиоприемник. Несколько книг. Обстановка в квартире была то ли очень скудная, то ли гениально продуманная. Предельный минимализм. Место для созерцания, а не рассеяния. Место для размышлений.

Он вытащил одежду из коробки и положил себе на колени. Бледно-голубая футболка, что он и Энни тогда привезли Майклу из Нью-Йорка. Горловина обтерхалась: Майкл носил эту футболку не снимая. Эллис прижал ее к носу, сам не зная, что ожидает учуять. Но футболка пахла только чердаком и немного – средством для стирки. Белая рубашка, темно-синий кашемировый свитер, чудом не тронутый молью. Полосатая бретонская майка – в нее завернуты «Листья травы» Уитмена. Внутри обложки значится «Собственность городской библиотеки Каули», зачеркнуто, рядом написано имя – Майкл Райт.

У соседей врубили «My Foolish Heart» [17] «Мое глупое сердце» (англ.) – песня Виктора Янга на стихи Неда Вашингтона, джазовый стандарт; впервые спета Мартой Миэрс в одноименном фильме 1949 г. – уже второй раз за вечер. Эллис налил себе вина и выпил.

Он вытащил большой конверт и вывернул содержимое на скамью. Похоже, это разные мелочи из ящика стола. Вырванные страницы из журналов, мятая черно-белая фотография его самого и Майкла, их тогда щелкнули без предупреждения в баре во Франции – загорелых, девятнадцатилетних, по праву уверенных, что мир лежит у их ног. Еще одна фотография – он и Энни в день свадьбы смотрят на облака конфетти, словно это – цвет вишни. Приглашение на открытие картинной галереи в Саффолке. «Пейзажи Джеррарда Дугласа». Цветная фотография Мейбл и миссис Хан перед лавкой, сделанная в тот день, когда миссис Хан пришла туда работать. Свидетельство редкой дружбы длиной в тридцать лет. Обе женщины в коричневых фартуках. Стоят, обнимая друг друга, глядят в объектив и улыбаются. Седые волосы Мейбл завиты – она всегда накручивала их на бигуди, – щеки раскраснелись от простой радости жизни. Она не собиралась уходить на пенсию. «Зачем?» – всегда говорила она. Дальше пошли открытки – Генри Мур, Фрэнсис Бэкон, Барбара Хепуорт. Сложенная газета – «Оксфорд таймс» 1969 года. Эллис уже собирался отложить ее на выброс, когда понял, что это – первая публикация Майкла. Статья о Джуди Гарленд.

Он вспомнил, что в день ее смерти Майкл поставил запись ее концерта в Карнеги-холле. Он оставил дверь лавки открытой и вывернул громкость на максимум. Так он отдавал дань памяти артистке. Люди заходили в лавку послушать, и Мейбл наливала им хересу как лекарство от огорчения, а постоянным покупателям – и чего покрепче. Потом Майкл выпросил в редакции «Таймс» разрешение написать про Гарленд. До сих пор ему доставалось только заваривать чай и делать ксерокопии. Наконец он надоел сотрудникам редакции, и они разрешили ему написать статью при условии, что он как-то свяжет тему с Оксфордом. И Майкл откопал в Саммертауне человека, что ходил на тот самый концерт в шестьдесят первом году. И построил на этом всю статью – местный житель всю жизнь следил за творчеством Гарленд, а теперь будет следить за творческой карьерой ее дочери. Это что-то, а? Наша лавка – центр вселенной, говаривал Майкл. О да, так оно и было. Так оно и было.