Сергей Апрелев - Под шорох наших дизелей

Масштабы ночных пирушек приходилось наблюдать воочию во время проживания в «Андалузии», но ничто не могло сравниться по уровню чревоугодия с праздником разговения - Аид-Аль-Фитр, более известным среди советских татар как Ураза Байрам, а в среде СВС просто как День Барана. Ведь именно эти бедные животные становились не только центральной фигурой праздника жертвоприношений, но и его главной жертвой. В это день их отправляли на заклание тысячами. Делалось это в каждой семье с расчетом обеспечить куском жертвенного мяса не только ближнего, но и каждого страждущего, оказавшегося не в состоянии обеспечить себя. Бедных родственников, соседей, да и просто бродяг.

Короче говоря, дым стоял коромыслом, а кровь лилась рекой. Слава богу, что стонов и душераздирающих воплей, сопутствующих закланию свиней, не было. Баран есть баран и встречает свою смерть молча. Сбившись гуртом с «товарищами по несчастью» и грустно озирая окрестность томными влажными глазами, они терпеливо ожидали своей горькой участи. Выглядело это жутковато, особенно поначалу, да и потом мы старались уберечь своих детишек от подобного зрелища. Быстрая молитва, опытная рука проводит ножом по горлу, и баранья туша, чуть встрепенувшись, падает к ногам, окропляя землю свежей кровью. Арабы ликуют, а я невольно вспоминаю гравюру, увиденную в бывшем дворце эмира бухарского. Казнь преступников проходила абсолютно также. Вплоть до мелочей.

Но вернемся к нашим баранам. Одним из главных деликатесов у арабов считается запеченная голова, которую тотчас после «экзекуции» закапывают в угли, как у нас картофель. Впоследствии, уже будучи начальником арабского курса спецфакультета Военно-морской академии, я стал свидетелем того как эти традиции поддерживались в российских условиях. Как-то раз ливийцы пригласили меня на «День барана», который они регулярно проводили в окрестностях Пушкина, возродив тем самым овцеводство в отдельно взятом районе Ленинградской области. Арабские слушатели всех военных учебных заведений «питерского куста» сделали ставку на двух небольших деревеньках в силу ряда причин. Во-первых, было сравнительно недалеко от цивилизации, а во-вторых, с окрестных холмов открывалась чудесная панорама, способствующая укреплению праздничного настроения.

Эта поездка запомнилась мне еще и тем, что помимо дочки с сыном я прихватил с собой и любимого борзого пса по кличке Прицел. Чтобы поддерживать его спортивную форму, мне приходилось составлять ему компанию в тренировочных забегах: утром - на пять, а вечером - на целых десять километров. Благодаря этому, одышку, доставшуюся мне в нагрузку от пятнадцатилетней службы на подводных лодках, как рукой сняло.

Разрезвившись на природе, только начавшей по-весеннему расцветать, Приц на всякий случай придушил двух хозяйских кур, которые даже не подозревали, что шевелиться в присутствии русской борзой, а тем паче убегать от нее - дохлое дело. И теперь удрученный хозяин пернатых, энергично семафоря их тушками, напоминал «дорогим гостям», что не было такого уговора - кур душить! Мой пес, утративший королевский лоск в гонках по непросохшим пашням, стоял неподалеку, всем своим видом говоря - «Вот я какой молодец, внес свою лепту в общий котел!» Ливийские офицеры со смехом успокоили хозяина старым испытанным методом под названием «бакшиш» (взятка-тур.) Пес был прощен, а его добычу, как подвергнутую закланию с нарушением мусульманских норм (без молитвы), было предложено осваивать хозяину. Хозяин привык к частым издержкам компании своего четвероногого друга, похождения которого вполне достойны отдельной книги. Чтобы не слишком удаляться от основной темы, ограничусь одним случаем. Аристократическая внешность Прицела: белая ангорская шерсть с палевым подпалом и присущая всем чистопородным борзым стать, отнюдь не являлась гарантией высокого интеллекта. Да и с дисциплинкой наблюдались проблемы. Поэтому даже в командировки мне приходилось брать его с собой, домашние наотрез отказывались оставаться наедине с «летающей фанерой», как прозвали его обиженные владельцы окрестных мопсов, боксеров и бульдогов. Их он попросту терроризировал, а их хозяева пытались отыграться на нас. Предвкушая неудобства совместного путешествия, я взял его с собой и в этот раз, отправляясь в Обнинск. Реформы, сделавшие страну государством пешеходов были еще впереди, и авиабилеты были вполне доступны. Как сейчас помню, что мой билет до Москвы стоил 77 рублей, а собачий - 40.

- Не желаете ли с собачкой в хвост? - проворковала изящная стюардесса, - там есть специальная выгородка.

- Спасибо великодушно, у нас бизнес-класс. Вы же видите, что пес царских кровей!

- Ах да, простите, - слегка поджав губку, молвила стюардеска, пропуская нас в носовой салон, заполненный многоязычным туристическим гомоном.

Заняв места согласно купленным билетам, мы с Прицем удобно расположились в креслах, не забыв своевременно пристегнуться. Длинная морда борзого, прижатого к сиденью ремнем безопасности, находилась на уровне моих глаз и выглядела совершенно безучастной к происходящему. Наконец самолет начал разбег, оторвался от полосы и резко приступил к набору высоты. На переднем ряду, аккурат перед слегка разведенными длиннющими щипцами (челюсти борзой), меж которыми подрагивал влажный язык, неожиданно засияла обширная лысина дородного пассажира. Принадлежала она германскому бизнесмену, и выяснилось это довольно скоро. Приц недолго боролся с искушением. Лукаво оглянувшись на хозяина, он едва заметно подался вперед и вдруг, смачно лизнул соблазнительную лысину шершавым языком. Пассажир судорожно оглянулся, и салон огласился истошным воплем. Понять его было нетрудно, прямо в упор на него смотрела задорная собачья морда с высунутым от жары языком. Хохот и комментарии соседей, по всей видимости коллег, и открыли национальную принадлежность пострадавшего. Отдавая ему должное, стоит заметить, что германец мгновенно взял себя в руки и даже хихикнул для приличия. Не уберег лысину, зато лицо сохранил. Чьи эмоции хлестали через край так это японской делегации, расположившейся по правому борту. Когда самолет набрал высоту, и Приц, наконец, освободился от гнета ремней, ему представилась редкая возможность не только измерить скачками длину лайнера, но и ознакомится с изысками японской кухни. Не скрою, в ряде случаев ему удалось вызвать зависть даже у своего хозяина. Вновь сказались преимущества конституции борзой. Он одинаково легко расходился в узком проходе со стюардессами, значительно уступавшими ему в грации, и доставал приглянувшиеся ему подношения вплоть до третьего ряда. Он так вписался в японскую среду, что стал откликаться на кличку Банзай. Лишь в Шереметьево его во всех смыслах удалось «вернуть на землю», напомнив о патриотических корнях породы.